А в те первые секунды скорчившийся от страха Виноградов думал только о том, чтобы выжить. Сверху его придавило к плите тело Николая. Мертвое, оно казалось живым – и вздрагивало, принимая в себя предназначенные Владимиру Александровичу пули. Майора заливало – водой и кровью, но пошевельнуться не было ни сил, ни желания: очереди высекали фонтанчики каменных брызг спереди, сзади, с боков…
Кто-то кричал. Наверное, многие кричали – но Виноградов не различал голосов, он как бы провалился в спасительное марево забытья.
Внезапно в слаженном треске пальбы наступил сбой. Сначала захлебнулся один автомат, потом другой… Потом перестрелка вспыхнула с новой силой – но теперь это уже был бой, а не расправа над безоружными. Еще через несколько секунд наступила тишина.
Она сдерживала, томительно долго сдерживала накопившееся напряжение ужаса – и наконец рухнула под шквалом животных, почти нечеловеческих воплей.
Владимир Александрович открыл глаза. Выполз наружу из-под разорванного пулями тела. Сел… Пальцы дрожали, не слушались руки, и почему-то знобило.
Тем не менее он опять остался невредим.
Рядом, не более чем в полуметре, уткнулся лицом вниз Айзек. Огромный пистолет в огромной ладони, подогнутая нога… Присевший рядом солдат-санитар с перекинутым за спину «узи» коснулся профессиональным жестом шеи лежащего и отрицательно помотал головой – мертв! К Николаю он даже не подошел – тут все было ясно… Санитар о чем-то спросил Виноградова, но тот успокаивающе отмахнулся: вид у него был страшненький, кровавый, но помощь не требовалась.
Парень в форме не то чтобы поверил, но настаивать пока не стал – вокруг умирали десятки людей, нужно было спасать детей и женщин.
Потом в газетах указывалось общее количество жертв: семнадцать убитых и двадцать восемь раненых, из которых почти половина скончались в больнице. Только четверо оказались мужчинами призывного возраста – в это время дня не у каждого работающего есть возможность просто так прогуляться в окрестности Иерусалима. В основном на «Променаде» были пенсионеры и школьники. Несколько иностранцев…
А тогда Виноградову показалось, что трупов больше: люди лежали вповалку, повсюду, там, где застала их смерть. Чудом выживших и невредимых нашлось немного. Отдельно, под охраной оскалившихся автоматчиков, можно было увидеть застреленных подоспевшим патрулем террористов: взять живым никого из троих не удалось, в бою погиб полицейский.
Пора было что-то делать.
Иллюзий на свой счет Владимир Александрович не питал – его израильские документы могли некоторое время держать в заблуждении медиков, но следователей они заинтересуют сразу же. А о том, чтобы светить свой российский паспорт, не могло быть и речи, лучше уж сразу пойти и сдаться. Кому-нибудь, кто примет… А потом писать на досуге в камере детективные повести – нечто завлекательное, вроде пресловутого «Транзита капитана Виноградова по улице Стачек».
Майор встал и осмотрел себя. Остался очень недоволен увиденным – прежде всего требовалось срочно переодеться и смыть с себя подсыхающую кровь. По ушам били дикие вопли разнообразных сирен…
– Господин Виноградов?
Владимир Александрович повернулся на голос, но решил пока сделать вид, что не понимает.
– Господи, ну это же таки просто счастье! Вы здоровы?
– А вы теперь – доктор? – Когда они с Леней расстались, бывший соотечественник сидел за рулем такси. Теперь, одетый во что-то светлое, он, очевидно, изображал медицинского работника. Над левым кармашком болталась табличка с цветной фотографией, но на иврите Владимир Александрович пока читать не выучился.
– Нет, это так… Для удобства. Вы точно в порядке?
– Послушайте… Представьтесь.
– Леня! – удивился собеседник. – Я же вчера говорил.
– Плевать мне, как тебя зовут… Кто ты такой?
– Пойдемте отсюда, – вздохнул Леня. – Машина внизу, заодно и умоетесь. Рубашку дам, а брюки не видно будет… да так даже лучше пока!
– Мне в этих штанах не сесть даже – все намокло…
– Хорошо, по дороге купим. Поехали, а?
– Да чтоб вы все сдохли!
– Когда-нибудь, наверное… – Философски настроенный Леня подставил плечо и закинул руку Виноградова себе за шею. Со стороны это смотрелось вполне естественно: транспортировка ходячего пациента прибывшим на помощь братом милосердия. Так они и покинули место бойни – беспрепятственно и достаточно быстро.
У самой дороги, правда, возникла непредвиденная сложность: к оказавшейся на пути парочке сунулась было с вопросами бригада телевизионщиков. Но находчивый «санитар» успел прикрыть лицо Владимира Александровича так, что в объектив попал только окровавленный ватный тампон и кусок макушки.
Вместо знакомого по вчерашней поездке такси спутников ожидал микроавтобус – дальний родственник питерской «скорой помощи». Не менее дюжины точно таких же машин сменяли на крохотном пятачке одна другую – прибывали и тут же отваливали в реве и мерцании спецсигналов, увозя очередного пострадавшего.
– Поехали! – скомандовал Леня. На этот раз за руль сел не он – неприметный мужчина в футболке с облегчением прекратил изображать возню с двигателем, грохнул крышкой капота и занял водительское место.
Покрытые мучнисто-белой, непрозрачной пленкой окна прекрасно оборудованного медицинского отсека не давали возможности сориентироваться. Собственно, для Виноградова это в любом случае было бы непосильной задачей: перекрестки, виражи, многополосные автострады, какие-то стены и улочки…
От кабины водителя пассажиров теперь отделяло толстое, герметично заделанное стекло – да и вообще, шумоизоляция казалась полной. Снаружи к ним не проникали ни завывания полицейских автомобилей, ни уличный шум, ни даже собственная мощная сирена.
– Вы воды обещали…
– Да, конечно, пожалуйста! Может быть… пятьдесят граммов? – Сопровождающий сделал такое лицо, что Виноградов сглотнул слюну.
– Водки? – Действительно, повод был достойный, лучше не придумаешь. Следовало выпить, но майор не знал, как организм отреагирует на выход из стресса.
– Обижа-аете… Спирт! Чистый, медицинский!
– Спасибо, – неожиданно для самого себя отказался Владимир Александрович. – Может быть, позже.
– Ну и правильно. – Запакованный в целлофан сосуд исчез из поля зрения. – Потом еще будет время!
Последняя часть фразы звучала обнадеживающе, но вполне могла быть лишь словесным камуфляжем.
Тем не менее пора настала заняться собой – что бы ни ждало впереди, встретить это следовало в подобающем виде. Владимир Александрович снял с себя рубашку, аккуратно отодвинул в сторону документы, часы и бумажник. Вылез из брюк – подумав, что ни за какие коврижки не влезет в них обратно.
– Вы крестик-то православный снимите пока, – посоветовал спутник.
– А что – оскорбляет религиозные чувства?
– Нет, почему же… Просто – это лишняя примета, привлекает внимание, – пожал плечами человек, представившийся Леней. Потом сказал что-то на иврите в переговорное устройство, отделявшее их от кабины.
– Что прикажете делать? – После десяти минут отчаянной гонки микроавтобус замер, и спутник Виноградова потянулся к дверному замку. – Я сейчас вернусь. Обождите.
– А куда же я денусь… – вздохнул майор в подставленную спину. Некоторое время он сидел на обтянутой дерматином, обшарпанной койке: отмытый, в одних трусах. Еще, правда, имелся «Ориент» на запястье, но за одежду он вряд ли бы сошел.
«Интересно, – подумал Владимир Александрович, – куда это мы приехали? Может, пока не поздно, делать ноги? Отсек не заперт…»
Но дверь уже открывалась, пропуская внутрь Леню.
– Держите! Должно подойти…
В пакете оказались: белые застиранные джинсы, новенькая футболка, плавки и кепка с надписью по-английски: «Я люблю Иерусалим!»
– Носков у него нету, а дальше искать некогда, – извинился благодетель.
– Спасибо! – Они уже ехали, поэтому одеваться пришлось на ходу. Теперь, судя по снизившейся скорости, водитель выключил мигалку и старался не привлекать внимания. Дорога испортилась до неприличия… Не без труда удерживая равновесие, Виноградов сменил гардероб. – Спасибо… Не знаю как благодарить.
– Ерунда, – отмахнулся Леня. – Восемьдесят шекелей – и мы в расчете.
Гость Израиля крякнул от удивления, но предпочел открыть кошелек, в который только что спрятал снятую с шеи серебряную цепочку с крестом:
– С удовольствием!
– Нет проблем…
В крови Владимира Александровича много чего было намешано, на образцового славянина он никак не тянул, – но в очередной раз убедился, что понять евреев могут только они сами… и, пожалуй, избравший их когда-то Господь.
Вскоре, судя по всему, приехали.
