существа, ни человека. С тех пор душа Владыки так и не нашла избранного, с которым он смог бы соединиться и возродиться вновь. Возможно, этого никогда не случится. За столько лет я так и не нашел того, кто справится с его мощью. К тому же никто не знает, как выглядит этот человек, – закончил Анункасан и выдохнул.
– Воскрешая всех умирающих подряд, вы рассчитываете найти избранного для Владыки? Вы подумали, что я мертва, и хотели воскресить, да? Но зачем, если я женщина и не могу им стать? – прозвучало оскорбительно и с насмешкой.
– Помни, не я выбираю, кому жить. Я лишь проводник, но однажды Владыка вернется и все склонятся перед ним. Ему нужны будут помощники, неважно, женщины или мужчины, – гордо произнес он. – Тогда мы перестанем скрываться ото всех. Он защитит нас.
– Как же его убили, раз он всемогущий? Да и за что? – не унималась Сатирра.
– Я не знаю. Правда. Наверное, хватит об этом на сегодня. Послушай, Сатирра, я постараюсь найти твою семью, – виновато произнес Анункасан. – Это мой долг, потому что из-за моего ванпула ты оказалась в племени амазанок. Даю слово, что сделаю для этого все возможное. Но до тех пор тебе придется жить с нами. Здесь тебя никто не посмеет тронуть, но… – Он не договорил и резко обернулся, услышав какой-то шорох. – О, Уильям, это ты! Как видишь, наша пострадавшая уже в силах стоять сама и беседовать со мной, – обратился Анункасан к нему.
Уильям со светлыми волосами, светлой щетиной и серыми глазами был высоким и худощавым, но слегка потрепанным и небрежным. Одежда свободно висела на нем, а бежевая рубаха ниже колен была в серых разводах.
– Сатирра, познакомься, это мой верный друг и моя правая рука – Уильям. Я не встречал более преданного человека. Не зря душа собаки выбрала его. – Похлопав парня по плечу, Анункасан снова повернулся к Сатирре. – Мне нужно уйти, а Уильям побудет с тобой на случай, если тебе понадобится помощь. Может, расскажет что-нибудь интересное. Этот парень способен говорить без остановки.
С этими словами Анункасан развернулся и пошел в обратную от реки сторону.
От долгого разговора Сатирра почувствовала слабость. Она присела на камни отдохнуть и начала внимательно разглядывать Уильяма. Чем дольше она смотрела на него, тем сильнее удивлялась тому, настолько человеческое лицо похоже на собачье. Нет, у него не свисал язык из разинутой пасти и не было вытянутой морды с черным носом, но сходство и правда было поразительным. Она не часто видела собак, – амазонки лишь изредка приводили их в племя для помощи по хозяйству, – но знала, с чем сравнивает.
– Уильям, а тебе тоже семьсот лет? – спросила она первое, что пришло в голову.
– Нет, мне двести семьдесят четыре, – непринужденно и довольно ответил он.
– А мне уже девятнадцать, представляешь! – воскликнула она.
– О, да ты совсем взрослая. Правда, я себя уже и не помню в девятнадцать, но у тебя все еще впереди, – проговорил он и рассмеялся.
Этот смех всегда сопровождал ее, когда парень находился рядом.
Сатирра постепенно начинала привыкать к мужской компании. Ей казалось, что эти мужчины гораздо милее, чем ее соплеменницы, – по крайней мере пока. Уилл даже не поинтересовался, откуда у нее взялись шрамы. Вел себя так, будто их не было вовсе. Возможно, Гаррет был прав, говоря, что нельзя позволять кому бы то ни были называть себя неполноценной только потому, что у нее нет глаза и не работает рука. Она вдруг подумала о мужчине, лица которого даже не видела. Ее неведомо почему тянуло к нему, и она наивно убедила себя в том, что между ними уже любовь, о которой рассказывал Анункасан.
Сатирра поднялась с камня, и Уилл подхватил ее под руку. Они снова направились вдоль извилистой реки, под их ногами шелестели камушками.
– Расскажи еще что-нибудь.
– Кроме того, что многие люди до моей смерти считали меня дурачком?
– А ты такой?
– Я не думаю о мнении других. И тебе не советую.
– Как думаешь, меня тоже примут за дурочку из-за того, что я столького не знаю?
– Да разве можно называть тебя дурочкой? Тот, кто так скажет, сам недалекого ума. Не обращай внимания. Многие люди жестоки, Сатирра. Бывают те, кто высказывается грубо даже из-за внешности. Анункасан выглядит иначе, поэтому никогда не выходит открыто к людям. И всегда найдутся причины, чтобы унизить человека. Но мы не должны им уподобляться. И тем более принимать их слова близко к сердцу.
Она порадовалась тому, что попала не к людям, о которых ей поведал Уильям.
– Наверное, мне лучше не появляться среди обычных людей, ведь я тоже выгляжу иначе, – с грустью произнесла она, прикрыв рукой шрам на лице.
За поворотом извилистой реки их внимание привлек огненно-рыжий конь, пьющий воду. Услышав их, он навострил уши и слегка поднял голову.
– Видишь коня? Это Гаррет, пойдем, я тебя с ним познакомлю, – весело сказал Уильям, резко сменив тему.
– Гаррет? Это он был со мной в типи сегодня?
– Вы уже знакомы? Это мой лучший друг. Он всегда был самым добрым из ванпулов. Его тут все любят. Аж зубы сводит от его добродетели. – Уилл хохотнул и повел ее в сторону коня.
«Его тут все любят».
Слова Уилла крутились у нее в голове с невероятной скоростью. Странный укол ревности заставил ее лицо вспыхнуть. У Гаррета что, несколько семей?
– Я люблю лошадей. У меня есть кобыла, Рогосса. Она тоже очень добрая, и мы часто с ней тренировались. – Сатирра вдруг поняла, как сильно соскучилась по своей лошади и езде верхом.
– Ох, не думаю, что Гаррет согласится тебя покатать. Дух его коня слишком свободолюбив. За все годы, что я его знаю, он никого никогда не катал, – весело рассказал Уильям.
К тому моменту, когда они подошли ближе, конь уже перевоплотился. Все случилось так быстро, что Сатирра не успела уловить деталей, но зато окончательно уверилась в том, что никто здесь не врет.
Перед ними предстал рослый молодой человек. Он был полностью обнажен. Она беззастенчиво пожирала взглядом его безупречное, мускулистое тело, потому что впервые видела голого мужчину. У нее впервые появилось желание прикоснуться к чужому телу, и ей было тяжело бороться с этим странным ощущением – все, как рассказывал Анункасан. На его груди, где билось сердце, виднелось множество грубых шрамов, которые, видимо, и стали причиной смерти. Однако она не рассмотрела главное отличие от женщины, которое Гаррет поспешно прикрыл рубашкой – такой же, как у двух других мужчин.
Теперь Сатирра
