ей стало так приятно от подарка?
Достав что-то из мешка, лежащего на земле, он повернулся и протянул ей сверток из ткани.
– В деревне я попросил у одной женщины вещи для тебя. Она с радостью поделилась ими, чтобы отплатить мне за помощь. Думаю, тебе стоит переодеться. Здесь вечерами бывает прохладно, а ты ходишь почти раздетая. Нам-то холод не страшен.
Поблагодарив Гаррета, она взяла сверток и пошла переодеваться в типи. Новые вещи были чем-то похожи на те, что носили Элен и другие женщины, которые попали к амазонкам уже во взрослом возрасте. Это было платье светло-коричневого цвета с более темным тряпичным лоскутом ткани со шнуровкой сзади на талии, но она совершенно не умела его надевать. Нерабочая рука мешала. Сначала она продела в рукав правую руку, а потом дважды не попав в рукав левой рукой, разозлилась, но вскоре наконец-то добилась желаемого. Платье оказалось немного велико, а шнуровка на спине болталась. Конечно, в новой одежде было не так удобно, но, по крайней мере, дышать стало легче.
Она с беспомощным выражением лица вышла наружу. Перед ней стояли уже трое мужчин. Вернулся Анункасан, но она и не заметила его отсутствия днем: то ли оттого, что Уилл весь день отвлекал ее своими рассказами, то ли потому, что думала о другом. Сатирра молча повернулась к ним спиной, и Гаррет затянул не поддавшуюся ей шнуровку. От каждого прикосновения мужских пальцев у нее по всему телу бегали мурашки.
– Ух ты! Теперь видно, что ты женщина! – восхитился Уилл при виде слегка приподнятой груди, за что получил тычок в бок от Гаррета. – Прости, я имел в виду… Теперь ты не выглядишь, как мальчик или ходячий мешок.
Сатирра снова почувствовала, как румянец окрашивает ее лицо и появляется дискомфорт. Уж слишком часто эти противные ощущения от шрамов докучали ей.
– Спасибо, Гаррет. Я никогда не носила платьев. Только боюсь, в нем упражняться не смогу.
– Тебе пока нельзя упражняться. Дай телу полностью восстановиться. Может, кто-то из нас потом потренируется с тобой, раз ты так этого хочешь, – успокоил ее Анункасан.
Сатирра согласилась.
В течение следующих нескольких дней она расспрашивала об их жизни и о том, что они чувствуют и как управлять животным после перевоплощения. Просила рассказать и о людях с других земель. В эти дни Анункасан никуда парней не посылал и освободил от хозяйственных дел, чтобы они всегда находились рядом. Сатирра начинала чувствовать себя одной из них и все сильнее понимала, что не хочет уходить туда, где нет Гаррета. Ей хотелось лишь остаться с ним наедине и узнать о нем больше, но Уилл был душой компании и никуда от них не отходил.
Наконец настал день, когда они с Гарретом, только вдвоем, пошли прогуляться вдоль реки, пока Уилл помогал Алисии. Сатирра сняла кожаные сандалии и ходила босиком по маленьким гладким камушкам, иногда задевая пальцами прохладную воду.
– Ты помнишь, как стал ванпулом? – спросила она.
Задумчивый и не такой многословный, как Уилл, Гаррет поднял взгляд в небо.
– Это случилось давно. Самый страшный день в моей жизни, и не потому, что я умер. – Воспоминания явно приносили ему боль, но он все равно продолжил: – Мне было двадцать четыре, я был помощником у одного кузнеца в деревне достаточно далеко отсюда. Шла война. В тот день люди суетились и в спешке покидали свои дома, уводили скот подальше от деревни. Кто-то сказал, что в наше поселение идут варвары. Они с особой жестокостью убивали всех без разбора – старик ли, женщина или ребенок. Они перебили и мою семью тоже. Я своими собственными глазами видел, как мой маленький сын отважно пытался защитить мать. Потом пришла темнота. Я думал, все кончено, но Анункасан вернул меня – единственного из всех. Все его попытки вернуть моего сына и жену оказались тщетны. Я снова и снова умолял повторить обряд, но он сделал все, что было в его силах. С тех пор я всегда следую за ним, и мы вместе пытаемся изменить мир к лучшему. Я часто хожу по деревням, помогаю детям, доставлю лекарственные травы, а где-то старикам и женщинам нужна помощь по дому. Анункасан с нами не ходит – он с воздуха наблюдает за людьми, ищет жертв болезней или нападений.
– А у тебя были родители?
– Моих родителей не стало задолго до моей смерти, но я до сих пор навещаю их могилы. Они любили меня больше всего на свете, как я любил сына…
Он грустно улыбнулся. Сатирра видела, какие страдания причиняет ему рассказ.
– У твоих родителей была любовь? Как и у тебя? – спросила она, почесывая руки от напряжения.
– Да, конечно. Я любил свою жену, а мой отец любил маму. Он был самым добрым человеком, а мама, хоть и была строгой, всегда с любовью заботилась о нас. Жаль, что их нет рядом. За столько прожитых лет я понял одно: самое ужасное в бессмертии – наблюдать, как дорогой тебе человек стареет на глазах. Страшнее только видеть смерть ребенка, – закончил он.
– Поэтому Анункасан не хочет, чтобы я оставалась здесь? Я ведь все равно умру.
– А ты хочешь остаться?
– Мне здесь нравится. Я могла бы тоже проведывать людей и помогать! – с надеждой произнесла она. – Мне всегда было интересно, что находится за рекой, которая так долго отгораживала меня от остального мира. – Сатирра хотела, чтобы он попросил ее остаться. Она посмотрела на него так пристально, что он отвел взгляд.
Внезапно она услышала рычание за спиной и обернулась. В нескольких шагах от них стоял крупный серый волк с грозным оскалом.
– Да ладно, Кейл, кого ты пугаешь? – Гаррет приветливо улыбнулся, наклонив голову набок.
Перед ними появилась молодая женщина. Стройная и такая же безупречная, как и Гаррет. Она махнула головой, распустив свои светлые волосы. В ее глазах вспыхнула ярость. Она подхватила сверток, свалившийся с волка во время перевоплощения, развязала тугой узел, который оказался платьем, и надела его на обнаженное тело.
– И с каких это пор ты гуляешь с человеком, да еще и с женщиной? – грубо спросила она, с отвращением глядя на Сатирру. – Ничего себе, что у тебя с лицом?
Впервые за все время, что Сатирра находилась здесь, ей стало не по себе. Никто из ванпулов не обращал внимания на то, что у нее не было одного глаза.
Гаррет строго посмотрел на Кейл. Девушка заметила его взгляд и без капли сожаления продолжила:
– Любимый, представь, как мне обидно! Меня не было всего пару недель,
