И он выиграл. Выиграл, оставив в душе Эркюля Пуаро, никогда никому до того не проигрывавшего, неприятный осадок сокрушительного поражения[35]. Да, поражения. Пуаро, как и профессор Перен, никогда никому не проигрывал. Никому, кроме своей болезни. И вот, нашелся человек, обычный лягушатник, который победил эту болезнь, и, следовательно, победил самого Пуаро. Победил, оставив в своих иронических глазах недвусмысленный вызов: «Я сделал свое дело, теперь дело за вами, прославленная ищейка».
Пуаро понял смысл этого невысказанного заявления, лишь узнав, что в санатории завелся Джек Потрошитель. Первой его жертвой стала всеобщая любимица Моника Сюпервьель, второй – официантка Лиз-Мари Грёз, благоволившая Гастингсу. Профессор Перен, конечно же, сообщил префекту полиции департамента о каждом из этих событий, но уже после того, как снежные лавины до весны засыпали единственную дорогу, связывавшую санаторий с остальным миром.
Когда самоопределившийся взгляд Пуаро приклеился к трем дубам, возвышавшимся над Первым корпусом (на одном, как гвоздями прибитый, сидел зловещего вида ворон), в номер вошел профессор Перен – сухощавый человечек лет пятидесяти двух, в белом халате и докторской шапочке с красным крестиком, светлых брюках, из-под которых выглядывали черные, до блеска начищенные полуботинки (шнурок левого, воспользовавшись моментом, распустился). В глубоко посаженных черных глазах профессора нетрудно было разглядеть пытливый ум, недюжинное упорство, готовность сострадать, еще что-то. В данный момент в этом букете главенствовала глубокая озабоченность, по-видимому, причинявшая главе клиники физическую боль.
– Здравствуйте, Пуаро, – поприветствовав Гастингса офицерским кивком, обратился он к спине сыщика.
Пуаро обернулся. Невзирая на небольшой рост и забавно круглую голову, он выглядел более чем достойно, к тому же знаменитые его усы выглядели, как всегда, воинственными. Никто, даже давний друг, не смог бы усмотреть на лице сыщика и тени растерянности, минутой ранее им владевшей.
– How do you do, my doctor? Fine weather, is not it?
– Погода выглядит неплохо, да и вы тоже, Эркюль. Лет так на шестьдесят[36], выглядите.
Пуаро, семеня, как Дэвид Суше, изображавший его в известном сериале, подошел к профессору.
– Вашими стараниями, профессор, вашими стараниями. Бог мой!!! – ужас овладел его лицом. – У вас шнурок на правом ботинке распустился!
Пуаро был изысканный щеголь, даже пятнышко на чужом костюме, не говоря уж о распущенных шнурках, доставляло ему невыносимое страдание.
– Я, собственно, пришел предложить средство, – попустил профессор замечание мимо ушей, – которое поможет вам скинуть еще лет двадцать пять-тридцать…
На вертолетной площадке затарахтел снегоуборочный агрегат. Перен, приказывавший Садосеку не громыхать после обеда, мстительно сжал губы.
– Вы хотите предложить мне поймать Джека? – пристально посмотрел Пуаро профессору в глаза.
– Да, я хочу предложить вам найти его. Пациенты взволнованы, весной я могу недосчитаться десятка клиентов. Из-за этих лавин их уже и так меньше на целую дюжину. Вот, слышите, еще одна сорвалась.
– Вы знаете, профессор, я опустил занавес[37]… – сказал сыщик, лишь только снегоуборочная машина Садосека перемолола гул лавины.
– Не кокетничайте, Пуаро, вы ведь мой должник. Мне нужны пациенты… – посмотрел глава клиники на распятие, висевшее в красном углу комнаты. Христос на нем был очень похож на Пуаро. А тот молчал. Лицо его изображало абсолютную беспристрастность. Профессор, с удовольствием за ним понаблюдав, повернул свой ключ к Пуаро на последний оборот:
– К тому же нападение на мадмуазель Генриетту может повториться…
– Может повториться… – повторил сыщик, воочию видя растерзанной женщину, поразившую его ум.
– Несомненно. Маньяки не любят провалов. Вы ведь не оставите ее в опасности?
– Никто никогда не мог вывернуть мне руку, профессор Перен… – отвернулся Пуаро к окну. – Но вам это удалось[38].
– Я в два счета поставлю ее на место, – сказал, потерев рукой левое плечо, вероятно, болевшее. – С чего, my dear friend, вы хотели бы начать следствие?
– Сначала… сначала я хотел бы осмотреть мисс Монику Сюпервьель.
– Нет проблем. Вы можете это сделать минут через пятнадцать, – сказал Перен, достав из кармана серебряную коробочку со своими пилюлями.
– Где?
– Думаю, это лучше будет сделать внизу, в морге… – проглотил профессор пилюлю.
– В морге?! – Пуаро не любил моргов, в которых так много желтых безжизненных тел, красноречиво иллюстрирующих скоротечность земного существования.
– Да. Там меньше глаз и больше света.
– Хорошо. Я буду в назначенное время. И прошу… – Пуаро замолчал, смущенная улыбка одолела его лицо.
– Что?
– Скройте бюст Моники… И… Ну, вы понимаете.
– Хорошо, я скрою их, – снисходительно улыбнулся профессор, знавший из сеансов психотерапии, что знаменитый сыщик знаком с определенными частями женского тела лишь посредством осязания в кромешной тьме.
3. Это мог сделать только сведущий врач
Моника Сюпервьель лежала на операционном столе в пронзительном свету софитов. Лицо ее и грудь покрывали вафельные полотенца, тело ниже пояса и ноги – простыня. Отметив (механически), что девушка весьма неплохо сложена, Пуаро занялся делом.
– Так… Шея дважды рассечена, – констатировал он в полголоса, – три или четыре нисходящих разреза брюшины, несколько – поперек. Сквозь разрезы просматриваются органы пищеварения, кишечник.
Багровевшая под грудями девушки филигранная надпись «Шлюха», сделанная по-английски, заставила сыщика поморщиться, другая, над лобком, также на английском – «Jack RIP.[39]», осудительно покачать головой. Подышав полной грудью для оживления своих серых клеточек, Пуаро еще раз осмотрел поражавшую воображение картину.
– What is it?.. – пробормотал он удивленно, добравшись до лобка Моники. – Змея…
– Мне кажется, это стилизованная цифра «пять», – сказал Гастингс, рассматривая черную змейку, неспешно ползшую по гладко выбритому лобку девушки. Как известно, Ист-Эндскому Джеку Потрошителю инкриминируется пять жертв, называемых каноническими.
– Sorry, профессор, нет ли у вас под рукой анатомического атласа? – неопределенно посмотрев на друга, обратился Пуаро к Перену.
– Гастингс, не могли бы вы подать его мистеру Пуаро? – попросил профессор, стоявший по другую сторону операционного стола. – Он там, на тумбочке.
Гастингс вручил атлас Пуаро. Тот полистал его, нашел нужную страницу (с изображением внутренних органов человека), стал смотреть то на рисунок, то на тело.
– Это мог сделать только сведущий врач, – заключил он спустя некоторое время.
– Не думаю, – отрицая, покачал головой профессор. – Дайте мне атлас.
Получив атлас, профессор раскрыл его на нужной странице, расположил на бедре девушки, стал указывать пальцем то в книгу, то в те или иные органы пищеварения, говоря при этом:
– Смотрите, вот неточность. Вот еще одна. И еще. Глазам дилетанта эти огрехи ничего не говорят, но сведущий врач себе бы их не позволил. А вот еще одна вопиющая, смотрите.
Указывая на вопиющую ошибку, профессор коснулся тела девушки указательным пальцем.
– Ой, щекотно! – засмеялась та.
4. В глазах потемнело
Да, Моника Сюпервьель, любимица санатория, была жива и невредима. Относительно, конечно, невредима. Относительно, потому что дважды рассеченная шея, разверстая брюшная полость, внутренние органы, включая кишки, подернутые жирком, а также две надписи, упомянутые выше, были искусно вытатуированы на бело-бархатной коже ее животика. Закончив осмотр «картины маслом», сыщик попросил девушку одеться и пройти в кабинет профессора, где он, Эркюль Пуаро, спустя пятнадцать минут будет ее ожидать, дабы задать несколько вопросов по существу дела.
В указанное время симпатичная полька, немало смущенная недавней презентацией своих органов пищеварения, предстала перед глазами Пуаро; тот предложил ей сесть за стол лицом к окну, сам с Гастингсом устроился напротив. Профессор Перен прямо сидел в своем кресле. Он выглядел удрученным.
– Итак, мисс Моника, я хотел бы узнать от вас, как это произошло, – масляно посмотрел Пуаро на девушку, когда та села.
– А я не знаю, как все это случилось, – виновато сморщила Моника носик. – Вечером шестого января на меня опять это накатило. Я приняла таблетки, попыталась заснуть, но ничего не вышло. Поднялась, походила по комнате взад-вперед, пытаясь думать о другом, и тут нашлась… Ну, вы знаете, что[40]. Придя в себя, полежала на полу, потом умылась и легла спать в одиннадцать с чем-то. Спала как убитая. Утром Жерфаньон даже стучался в дверь, крича, что опоздаю на процедуры, и вы, профессор, – посмотрела на Перена трепетно, – меня взгреете. Около десяти часов потащилась, полусонная, в ванную принять душ, сняла ночную рубашку и, нате вам! увидела это. Вы не поверите, поначалу я подумала, что все на самом деле, что животик мой распорот, и все наружу, и все вот-вот выпадет на пол. В глазах у меня потемнело, я бы упала, если бы не схватилась за край ванны. В общем, устояла кое-как, пришла в себя. Потрогала печень, желудок, горло, рассмотрела поближе татуировку, и… и засмеялась. Вы не поверите, но со второго взгляда она мне очень даже понравилась. Синяки на шее скрывает – можно без нашейного платка ходить и носить открытые платья. А надписи? «Шлюха» под грудью, согласитесь, очень даже пикантно выглядит, а «Джек Пот» над этим самым местом, так это же уписаться можно, как уморительно…
