Контролировать в себе волчицу тяжело. Если метнусь во вспышке злобы в шкуру суки, то напитаюсь ее восторгом и влюбленностью, и ждет меня незавидная участь быть отлюбленной тремя самцами.
— Я думаю, что мы не мешаем, — Чад клонит голову набок, изучающе разглядывая мое лицо.
— Полли, давай дружить, — проникновенно шепчет Эдвин.
— Нет! — задергиваю полог и ныряю с головой под одеяло.
Пусть стоят себе. Мне нет до них дела. Ни стыда, ни совести. Разбудили, и сна теперь ни в одном глазу.
— Вам нужно извиниться, — едва слышно говорит Эдвин.
— С хрена ли? — фыркает Чад.
— Вы ее украли.
— Мы ее спасли от маньячилы-очкарика, — шипит Крис. — Она должна быть нам благодарна. Сейчас бы не под одеялом лежала, а в могиле. Или искалеченная доживала век.
— Вам, что, сложно? — сердито цедит Эдвин. — Язык сломается?
Полог отодвигается, и раздается шепот Чада:
— Полли, мне очень жаль, что мы тебя украли и не раз довели до громких оргазмов.
Выныриваю из-под одеяла, хватаю его за патлы и дергаю на себя:
— Мы же с тобой, мурло, поспорили. И чего ты ко мне сейчас лезешь?
— А напомни, на что мы с тобой спорили?
Я замираю и хлопаю ресницами. А ставки не было. И в чем тогда смысл нашего пари?
— Может, ну его, этот спор? — Чад улыбается. — Мы капитулируем и признаем твою победу. Мы говнюки, а ты принцесса. Наша принцесса.
Вибрирующие нежностью слова Чада отзываются в груди трепетом, а между ног жаром. Выпускаю его волосы из пальцев, толкаю в грудь и откатываюсь к краю кровати, но подлец учуял мое возбуждение. Хватает за бедра и с рыком подтаскивает к себе.
— Вот же гад!
Пинаю Чада, и он ловит меня за лодыжки. Затем рывком поднимает и разводит ноги. Я вскидываюсь на матрасе и вздрагиваю, когда бородатый и патлатый подлец нежно целует щиколотку, глядя мне в глаза.
— Что ты делаешь? — сдавленно спрашиваю я, когда он спускается чуть ниже.
Он молча встает на колени перед кроватью, закинув мои ноги на плечи. Не успеваю сообразить, что происходит, как он впивается горячим ртом к моей промежности. Пробегает волна дрожи от его требовательного языка, и я непроизвольно выгибаюсь в пояснице острой искры удовольствия.
Справа ко мне подкрадывается Эдвин, который припадает губами к соску, а мои стоны поглощает Крис глубоким и жадным поцелуем. Меня увлекает водоворот сладких судорог, что вспыхивают под упругим языком Чада, и я в силах только мычать. Слабые укусы Эдвина и поглаживания Криса растягивают дрожь наслаждения и сгущают желание.
Они по очереди присасываются к губам, скользят руками по груди и животу, а язык Чада ускоряется и усиливает давление на раскаленный похотью клитор. Вскрикиваю от мощного спазма, что растекается по мышцам конвульсиями, и мои вопли заглушает Эдвин голодным поцелуем. Вцепившись в волосы Чада, дергая тазом, поддавшись всплеску оргазма, и вновь вздрагиваю.
Обмякаю и тяжело дышу. Чад, отпрянув, вытирает тыльной стороной ладони рот, и легонько щиплет за бедро:
— Сладкая девочка.
Мягко скидывает ноги с плеч и целует левую коленку. Я истерзана его языком до онемения, поэтому тихие и насмешливые слова не вызывают во мне ни смущения, ни злости.
— Вот теперь спокойной тебе ночи, Полли, — Эдвин чмокает в висок и энергично вскакивает на ноги.
— Тебе важно, как следует выспаться, — Крис пробегает пальцами по шее и груди и покидает кровать, разминая плечи.
Я огорошена их сдержанностью. Они возбуждены: их хозяйства как торчали, так и торчат. Отымей они меня по очереди или сразу втроем, я бы не смогла даже слова сказать против. Я преисполнена теплой неги и медовой слабости: бери меня в любой позе и не спрашивай.
Тонкая нить разочарования оплетает сердце, когда братья опускаются на волчьи лапы и неторопливо семенят прочь. Приподнимаюсь на локтях, изумленно созерцая их хвостатые задницы, и сипло выдыхаю:
— Куда вы?
Понимаю, что я не против того, чтобы они остались и убаюкали объятиями и поцелуями. Крис оглядывается и обнажает правый клык, одарив меня волчьей ухмылкой:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Полли, мы тоже обижены.
— За что?
— За испорченный ужин.
Чад толкает лбом дверь, и братья покидают спальню. Кажется, мне не только пожелали спокойной ночи, но и намекнули, как именно я должна извиниться за вечернюю истерику. Только вот им куда легче справиться со мной, чем мне с ними. Я одна, а их трое, и лишними ртами меня природа не наградила.
Глава 33. Завтрак в близком семейном кругу
— Доброе утро, милая тетушка, — Чад приобнимает меня и с издевкой целует в щеку.
— Изврат какой, — папа бросает салфетку на стол и отодвигает тарелку с омлетом.
В похмелье он всегда недоволен и мрачен. Чад скалится ему в улыбке и садится за стол. Он и Крис заявились на завтрак босые и полуголые в спортивных штанах. Только Эдвин соизволил надеть футболку, за что его хочется похвалить.
— Как вам спалось? — Чад посылает очаровательную улыбку маме, и та густо краснеет, потупив взгляд.
— Может, вы оденетесь? — спрашиваю я.
— С чего вдруг? — недоумевает Крис, ткнув вилкой в яичницу.
— Если бы я заявилась сюда в трусах?
— Я бы был не против, — Чад пожимает плечами.
— Ты ведь этого не сделаешь? — Ида серьезно смотрит на меня.
— Нет. Меня хорошо воспитали, — прозрачно намекаю ей, что она не справилась с ролью матери.
— Так хорошо воспитали, что с тремя кобелями закрутила, — папа прикладывается к чашке с кофе.
Герман отвлекается от сосиску и переводит на него взгляд:
— С оборотнями. Попрошу без оскорблений.
Ида удивленно взирает на Германа, который неожиданно решил вступиться за внуков, которых еще вчера презирал.
— А как бы вы отреагировали на то, что ваша дочь…
— Положительно, — кряхтит Герман. — Да хоть с десяток мужей бы завела, всё было бы лучше, чем быть старой девой.
— О, так тебе стоило мне об этом раньше сказать, — Ида откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди, — я бы завела себе гарем. Может, место нашлось и для Грозовой Тучи.
— Вот ты поэтому и сука такая, что мужика у тебя нет, — Герман чавкает сосиской и тычет в нее пальцем.
— Дед, — Крис исподлобья глядит на него. — Полегче.
— Не огрызайся, — Герман обнажает зубы. — Я ее отец и имею право ткнуть в ее ошибки.
— Это было ее решение отказаться от замужества и стоит его уважать, — встреваю я, посчитав, что нападки Германа на Иду несправедливые.
— О, какая прелесть, сестринская солидарность? — Герман подпирает лицо кулаком и криво улыбается. — Я рад, что вы сблизились. Сердце тает.
Он прикладывает руку к груди и облегченно вздыхает. Мы переглядываемся с Идой, и невесело усмехается.
— Замужество не для всех, — предпринимаю очередную попытку поддержать ее.
— Ты хочешь сказать, что я бы не справилась с ролью жены? — Ида вскидывает бровь.
— Что?! — поперхнувшись куском сэндвича, прижимаю ладонь ко рту, и бубню. — Я не об этом.
— Посмотрим, какой ты будешь женой и невесткой, Ласточка, — ее зрачки вспыхивают недобрым огнем.
— Нет, — сердито вмешивается мама и смело смотрит в глаза Иды, — мне важнее, какими мужьями и зятьями будут твои мальчики.
— А давайте выдохнем и позавтракаем без нового скандала? — Эдвин мажет на тост ягодный джем.
— Теряешь очки, рыжий, перед будущей тещей, — папа баюкает чашку с остывшим кофе в ладонях, — а тещи злопамятные.
Эдвин замирает, поднимает взгляд на смурную маму и неловко улыбается, но до нее доходит смысл сказанного папой, и она возмущенно смотрит на него:
— Не поняла. Моя мать с тобой всегда была мила.
— Правда, что ли? — папа охает. — А я и не заметил.
Подтверждаю. Бабуля при каждой встрече критиковала его и ко всему придиралась. Даже к его шнуркам. Она — вечный генератор претензий. В один из дней папа не выдержал и завел блокнот, в который записывал все словесные недовольства тещи. Сейчас бы он очень пригодился ему в споре.
