первой. В напряжении я зашла внутрь, почти уверенная, что кто-то выпрыгнет и нападет на меня. Но внутри никого не было.
«Наверное, мы в одной из башен», – поняла я.
Комната была идеально круглой, с таким высоким потолком, что двенадцать человек могли бы встать друг другу на плечи и не дотянуться до него. Прямо напротив двери располагался высокий мраморный камин, а большую часть дальней стены занимала кровать.
Посреди спальни лежал круглый серебристый ковер, а серебряная кровать с балдахином была заправлена черным постельным бельем. Черный узкий шкаф был приоткрыт, и внутри висели ряды мужских камзолов всех цветов радуги – названий некоторых оттенков я даже не знала.
Я предполагала, что комната окажется пуста, и не была уверена, испытала облегчение или разочарование, когда так и оказалось. Я никого не хотела видеть, тем более членов дома Вечных. Но это также означало, что я буду наедине с Баэлом.
Я приподняла брови.
– Чья это комната?
– Не важно. Хозяина все равно нет в замке.
Это мне не очень понравилось.
– М-м…
– Ванная там, – сказал Баэл, закрывая дверь со зловещим скрипом.
Я обернулась, глядя на него. Он снова указал на другую дверь, справа от шкафа.
– Что? – переспросила я, тряхнув головой.
– Ванная комната, – повторил он медленнее, чеканя каждое слово. – Или тебе нужна помощь? – Он пересек комнату, уселся на роскошную шелковую постель и принялся расшнуровывать ботинки. – Признаю, я мало времени провел с людьми, но все же считал, что вы умеете мыться самостоятельно. – Он медленно окинул меня взглядом с головы до пят. – Хотя, возможно, я и не против помочь.
Румянец разлился по щекам.
– Дело не в этом… Хоть я голодна и устала, но не настолько тупа, как ты думаешь.
Он взглянул на меня, кривя губы в искренней улыбке.
– И насколько же?
– Ты обещал, что не причинишь мне вреда в этой комнате. Но насчет этого не было разговора.
– А еще я сказал, что не хочу тебя убивать. Может, ты и умна, но страх передо мной тебя отупляет. Возьми себя в руки, или моя семья воспользуется твоей слабостью.
– Может, все дело в том, что я не ела целый год, – огрызнулась я.
– Не преувеличивай, это звучит абсурдно. – Его губы снова скривились, но на этот раз в улыбке не было веселья. – Давай я кое-что поясню, – протянул он. – В какой-то степени я могу понять твою эксцентричность, но ты быстро приближаешься к пределу моего терпения, после которого я решу, что это пустая трата времени.
Холодок пробежал по спине, и я сжала рукоять кинжала, а адреналин забурлил в крови. Пульс заколотился в горле от смеси ужаса и странного предвкушения.
Он приблизился, схватив меня за подбородок двумя длинными пальцами.
– Можешь изо всех сил пытаться поймать меня в ловушку какой угодно клятвы, но тебе никогда не победить. Я могу пообещать тебе не причинять вреда в спальне или в ванной, но это все не важно, потому что ты обязательно упустишь какую-нибудь деталь.
Как и в прошлые разы, когда Баэл оказывался слишком близко, я снова заметила, что в нем скрывается что-то гораздо более дикое, чем в других фейри. Что-то завораживающее, мешающее ясно мыслить. Как будто мозгу приходилось работать в два раза усерднее даже над простыми мыслями. Это была словно ходьба по мокрому песку.
Мой взгляд метался между его дикими глазами и острыми зубами, которые были слишком близко к моему горлу. Я практически услышала, что скажут слуги, которые найдут мое тело: «Слышали о Лонни Скайборн? Наконец-то она получила то, что заслужила. Фейри разорвал ей горло».
Я сузила глаза.
– Что ты…
– «Пока я дышу и ты стоишь в этой комнате, я никогда не причиню тебе вреда», – передразнил он свои же слова, одарив меня насмешливой улыбкой. – Итак, позволь спросить: что будет, если ты сядешь на кровать или я задержу дыхание?
Эти слова лишили меня последней уверенности. Во всем Иноземье только клятвы фейри, за исключением самих фейри, заставляли мою кровь так закипать. Я презирала их и их способность выворачивать слова, а больше всего я ненавидела королевскую семью.
Глава 24. Лонни
Ванная комната была почти в двенадцать раз больше нашей с Рози спальни.
Белый блестящий камень облицовывал все – от пола и стен до огромной ванны. Сама ванна была настолько большой, что в ней бы с легкостью уместились шесть человек, еще и место бы осталось. Вдоль стен тянулись полки с разноцветными стеклянными бутылочками и стопками полотенец, а рядом стояло огромное серебряное зеркало.
Оно было вставлено в золотую рамку и почти вдвое выше меня. Настолько большое и внушительное, что я сразу же увидела себя, когда ступила на белый каменный пол ванной. И всхлипнула, потрясенная своим внешним видом.
Было трудно поверить женщине, которая рассказала, как долго я просидела в заточении, но теперь правдивость ее слов стала очевидной. Волосы – обычно рыжевато-каштановые – были настолько грязными, что приобрели совершенно неопределенный цвет. Кожа тоже: она была тусклой, местами фиолетовой, местами просто грязной. Руки и ладони покрывали царапины, о которых я даже не помнила. В голове промелькнула смутная мысль, не оставила ли я их сама, когда раздирала ночами кожу – от холода, тоски или безумия.
Если так я выгляжу сейчас, то не хотелось думать о том, какой меня нашел Баэл. Непрекращающаяся боль в костях как будто усилилась вдвое, когда я увидела ее источник. Царапины начали саднить, когда я заметила в них грязь. Голод чуть не сокрушил меня, когда я поняла, почему лицо под пальцами ощущалось худее, а запястья – хрупкими и ломкими.
Я никогда не отличалась тщеславием, но теперь вынуждена признать, что воспринимала свою внешность как нечто само собой разумеющееся. Презрение к себе затопило меня, когда я поспешила к ванне и включила воду.
Сбросив на пол остатки того, что когда-то было одним из прекрасных платьев сестры, я шагнула в ванну и села, ожидая, когда вода заполнит ее.
Через несколько секунд вода почернела, и мне пришлось несколько раз сливать и наполнять ванну, пока вода не осталась прозрачной. Я думала, что после второго раза пойдет холодная вода, но она так и оставалась горячей, доказывая, что в душах для прислуги воду ограничивают специально.
В подземелье я старалась не думать ни о сестре, ни о матери, ни о чем-то еще. Все мысли были сосредоточены на еде, времени и ожидании следующего дня. На том, что я скажу Сайону, если увижу его снова, и на растущей ненависти
