– Только не говори, что пустила, – смеется Анджей.
– В путь-дорогу нам пора, знаем, где меж ног дыра! – во все горло поет разохотившийся Марцин, прямо чувствуется, как у него все швы пошли.
– А что мне было делать? Выплачивать? Ты бы сам что сделал? Знаешь, сколько нам платили? Еще хуже, чем здесь. Просто зло берет, все думают, если ты в банке, то бог знает какие деньги загребаешь и вообще живешь у Христа за пазухой, но не мне вам рассказывать, как на самом деле. Конечно, я не хотела этого делать, все думала, но наконец высмотрела женщину, с виду не бедную, одетую, накрашенную и какую-то рассеянную, ну и всучила ей эту сотню, дай ей Бог короткой жизни, а женщина ушла и не вернулась, но руки у меня тогда дрожали, как перед первым причастием.
– Пока яйца еще есть, солопу привет и честь! – ревет Марцин так, что нейродатчики вытекают у него из ушей, как воск.
– Ни хрена себе, идешь в банк, а тебе втюхивают фальшивую сотню, уссаться можно, – ржет Анджей, который явно эту историю с сотней раньше не слышал.
– Ты, жопа, я хочу, чтоб ты знала: твоя формальная ситуация представляется туманно, ищи себе другую работу! – орет Марцин в воздух. Похоже, в системе мониторинга у него произошло короткое замыкание, но никто не обращает внимания на его вопеж.
Сидим мы, значит, рассказываем всякую хрень. Кто когда какого мудака обслуживал. Как люди по другую сторону прыщи себе выдавливают, потому что им на улице кажется, что это зеркало, а не окно. Всякие дурацкие были-небылицы прямиком из жизни с приправой из идиотизма клиентов.
А Бася сидит, как заинька, зыркает своими хитрыми глазками и рассказывает всем, какую она проводит кадровую политику, почему ее отделение самое лучшее из всех и каким образом она добивается таких замечательных результатов. Если время от времени не нарушать права работника, то это значит, что руководитель не слишком усерден в работе, не без удовлетворения говорит она.
Бася, значит, сидит, этакая королева-крольчиха. Ведет себя солидно и достойно. Громко и внятно излагает свое мнение в связи с широко понимаемой современностью, желая тем самым подчеркнуть жирной чертой свою недюжинную, офигенно интеллигентную, потрясающую и потершуюся в лучшем обществе индивидуальность.
Мы курим в сортире, и Эдек поделился со мной половинкой порции. Приныкал он ее на случай какой-нибудь оказии, так что она, наверное, совсем выветрилась, но попробовать можно. Через минуту вечеринка неожиданно раскручивается. Для меня. Слышу голоса и вижу волоса. Или голосы и волосы? Так меня забрало и повело, что я уж не соображаю, чувствую себя трезвым, как хрен, в меня вошло, прошло, вышло, разъебало, вбило, выбило, въебало, дыра в голове, как покуришь крак, точно воронка в земле, что, не знаешь, мудак? Знаю. Но уже не сдерживаю свою страсть. Костыли у меня взбесились и несут меня, точно кобеля на случку. Я все выдаю из себя. Пою. Сбрасываю рубашку, срываю галстук, выпираю округлые ягодицы, кружусь, представляю наши коммерческие предложения всем незаинтересованным, раздаю направо и налево гамбургеровские карточки для банкомата, рыночный оргазм! О-о… да, да, я еще долго чувствовал настоящий мятный вкус.
– Я тоже тогда нажралась в хлам, но ты был вообще… Ты хоть что-нибудь помнишь? Ладно, хватит, – говорит Гоха, так как воспоминания вечеринки отозвались у нее изжогой. – Так чего делать будем? Уже без двадцати. Смываемся?
– Подожди хотя бы до без пятнадцати, – отвечаю я.
понедельник
– Как это, всего два счета? У меня это в голове не умещается. Всего два личных счета? В чем дело? Разве мы не самые лучшие на рынке? Разве наш сберегательно-расчетный счет не дополнен целым рядом продуктов и банковских услуг? Разве каждодневное управление семейным бюджетом с ним не становится легче? Разве он не является идеальным счетом? Разве у нас нет многофункциональной сети банкоматов? Разве мы не алчем царства Божия? Разве святилище банка не является истинным домом Божьим?
Во-первых, вменяется несоблюдение дисциплины рекламной кампании. Во-вторых, вменяется небрежение принципами проведения рекогносцировки клиента. В-третьих, неиспользование полученной от клиента информации для подготовки индивидуальных предложений и создания инструментария, исследующего удовлетворенность и лояльность клиента. В-четвертых, неприменение знания психологии в процессе управления связями с клиентом. В-пятых, неиспользование возможностей влияния на восприятие марки посредством предоставления нового опыта, укрепляющего связь клиента с маркой. Summa summarum, Бася будет вынуждена использовать более суровые критерии оценки эффективности сотрудников.
Отделение-е, смиирно! Хватит бить баклуши. Прежде всего эффективность! С сегодняшнего дня основным инструментом борьбы с усталостью будет плетка. Вот так!
Бася просто не может понять, в голове у нее это не умещается.
– Ох, кажется мне, что очень скоро мы поговорим по-другому, по-другому вы запоете, потому что, если вам это интересно, завтра приезжает директор, – сообщает Бася с солидной щепотью любезного садизма. – Мирек, вымой свой велосипед, а всем остальным провести уборку на столах, чтобы никаких карточек, бумажек, ручек, листовок, носовых платков – короче, ничего такого, и еще прошу поддерживать порядок в служебном помещении, чтобы я там не видела кружек с недопитым чаем, недоеденных бутербродов, никаких крошек, грязных следов, кучи одежды на вешалке и тому подобного, все должно блестеть, я ясно выражаюсь? Мирек! До тебя что-нибудь дошло? Да? О чем я только что сказала?
– Чтобы поддерживать чистоту?
– Чтобы соблюдать чистоту! И не спорь со мной! Здесь я приказываю. А ты, Госька, купи пирожных и хорошего кофе, пусть директор видит, что наше отделение можно ставить в пример как образец, и пусть только кто-нибудь пожалуется директору, пусть только кто-нибудь скажет, будто ему что-то не нравится, я тут же буду знать, кто это. Думаете, директор мне не скажет? Директор мне все рассказывает.
Одно утешение – пятница. Пятница? Какая, к черту, пятница? Тоже мне шуточки. Пятница будет, но только через четыре дня.
понедельник
– Мирек, – говорит Бася, – сделай мне чаю, ну, ты сам знаешь, какой, с тремя ложками сахара.
– Бася, с тремя? – переспрашиваю я, делая вид, будто забочусь о ее фигуре.
– А что такое? Чего спрашиваешь? Раз я сказала три, значит, три, я всегда кладу три ложки сахару, и в бедра у меня ничего не идет, видно, такая у меня от природы конституция.
Ага, угу, три, ты не придешь к системе, система придет к тебе, придет, войдет и в бедра не пойдет.
– Дура глупая, в бедра ей не идет, – шепчет мне Гоха в задней служебной комнате. – Не идет, потому что не во что идти, ты же видел ее. У нее же нет бедер, когда она рожала, ей кесарево делали, а ты что, не знал? Как бы она родила со своими тощими голяшками, ты только посмотри на нее…
Я смотрю на нее, и мне не хочется. Госе же, напротив, хочется. Зазывно улыбаясь, Гося дотрагивается до моих брюк в районе промежности. Я не знаю, что делать. Мне не хочется. У Гохи положительный энергетический баланс, и ее коэффициент массы тела BMI больше 25. Мне это не нравится. И мне не хочется. Ее тело не соответствует современному канону. Мне хочется порекомендовать ей препараты, ограничивающие переработку жиров в пищеварительном тракте. Жизнь – это не забава, а тяжелый труд. Нелегко быть профессионалом. А только у профессионала есть шанс получить повышение. Я знаю это, потому что это знает Бася. Потому что это так. Но даже если она не знает, она все равно знает. Не спрашивайте почему. Не задавайте глупых вопросов.
понедельник
Ради Бога, не раздражайте Басю. Потому что у Баси будут дрожать руки и она не побьет рекорд в «охоте на уток». А она уже так близка к этому! Она за минуту подстрелила два десятка, а это очень неплохой результат. Ведь всего два часа назад она подстреливала за минуту не больше десяти. Стопроцентный рост эффективности деятельности. Но завистница Гоха, которая в рабочее время украдкой рассылает всюду свое резюме, имеет на этот счет полностью противоположное и тайное, предназначенное только для высказывания в задней комнате, мнение:
– Да я за минуту подстреливаю пятьдесят уток, а эта дура глупая хвастается мне, что подстреливает по десять, по двадцать. Ты слышал, что она сказала? Она что, трахнутая, что ли?
– Слышал, – киваю я, – чего не слышать, все слышали.
– Наверно, опять сегодня уйдем в восемь. – Гоха вопросительно смотрит на меня, как будто не знает сама.
– Ну да, – говорю я, потому что не согласиться с предыдущим высказыванием совершенно невозможно, – в восемь.
– А знаешь, когда уходят в других отделениях? – Гоха смотрит на меня, словно ей страшно хочется сказать, но она боится. – В шесть пятнадцать.
– Ну да? – изумленно переспрашиваю я, хотя точно знаю, что так оно и есть.
– В шесть пятнадцать, – повторяет Гоха и все так же не сводит с меня глаз.
