– Послушай-ка, ты можешь на минутку подойти ко мне? Можешь приблизиться? – неожиданно осведомляется Бася.
О Боже, вышло на явь, думаю, вышло на явь… Этого гада, производителя шампуней, который обещал вечную жизнь без перхоти, я удавлю собственными руками!
– Ты что ел? – спрашивает Бася, морща нос. – Чеснок?
– Что? – недоуменно спрашиваю я.
– Ты что, оглох или притворяешься глухим? – возмущается Бася. – Я спрашиваю, ты ел чеснок?
– Чеснок? То есть чеснок? Ну ел. Вчера, – признаюсь я, потому что это правда.
– Ты ел чеснок. – Бася смотрит на меня вроде бы даже весело.
– Пришлось, – говорю я.
– Пришлось? – переспрашивает Бася. – Что значит пришлось?
– Инфекции, – объясняю я.
– Что? – Бася задыхается от возмущения. – Что? Ты отдаешь себе отчет в серьезности ситуации? Ты понимаешь, где ты находишься, какие тебе доверены задачи и с кем тебе приходится работать?
Да. Решение о пластической операции или об омоложении лица с помощью микродермобразии, то есть стирания лазером старческих пятен с лица и рук, семьдесят процентов мужчин определяют как связанное с профессиональной карьерой. Исследования, проведенные американскими – ну конечно! – учеными, подтверждают, что с сорокалетним, который выглядит на десять лет моложе, работодатель подпишет контракт охотней, чем с его ровесником, выглядящим на свой возраст. Кроме того, человек, который выглядит моложе и здоровей, быстрей растет в должности, и к нему гораздо лучше относятся работодатели и начальники. Уродливый, низкорослый, рыжий, лишенный обаяния имеет мало шансов получить работу. А если речь идет о чесноке, то он, конечно, убивает бактерии, однако человек, у которого из пасти воняет чесноком, не имеет никаких шансов ни на что.
– Что ты себе думаешь? Ты знаешь, сколько тут людей на твое место? В очередях стоят! Ты что ухмыляешься? Не веришь мне? У тебя будет возможность убедиться в этом на собственной шкуре – скоро приедет директор, получишь возможность с ним побеседовать. Ты знаешь, что значит, когда у тебя замараны бумаги? Чеснок! Невероятно, такого еще не бывало, работа с клиентом и чеснок! – во весь голос восхищается Бася в конце рабочего дня.
вторник
Вторник. То есть не так плохо. Завтра уже среда – середина недели. До конца недели два дня, не считая среды. А после среды сразу, как чертик из табакерки, четверг, а в четверг уже почти как в пятницу. Пятницу уже практически не чувствуешь. Пятница – это почти что суббота. В пятницу все может случиться. В пятницу Баси может и не быть на работе. Или вдруг в пятницу Бася решит отпустить всех нас немножко раньше, чем обычно, и тогда мы сможем пораньше уйти. Да, в пятницу.
Так что у нас? Вторник.
Стал я дворник.
Уфф… Гребаный галстук немилосердно сдавливает шею. Наверно, рубашка стала мала. Ну, мала не мала, но выглядит она в любом случае очень презентабельно. Серая в серую полоску. Моя семья и соседи высоко ценят такой тип красоты. И любят пообщаться в лифте с этим характерологическим типом. Это дает им мотивацию. Дает им шанс увериться, что наш лучший из миров является наилучшим из миров. Что жилмассив представляет собой колыбель цивилизации, культуры и искусства. Когда я вместе с ними вертикально перемещаюсь в лифте, то замечаю предупредительное выражение их лиц. Они чувствуют значительность атмосферы. Чувствуют величие. В их ушах, предупреждая о последствиях несубординации, весело звучит удар штемпеля. В случае чего я всегда могу с веселой интонацией рассказать им о новых банковских продуктах. О том, какая процентная ставка лучше и в чем суть пенсионного вклада. О выгодах.
На этой раздаче мы являем собой отличный расклад. Мы уже не валеты. Уже не трефовая мелкота. Серые кардиналы. Готовность к пониманию логарифма современной Европы. Дешевое молоко, дешевые сыры, но где доплаты, мать вашу за ногу! Больше доплат или восемнадцать килограммов леденцов с сюрпризом? Прошу без концентрических отклонений.
Вторник? Стал я дворник. Если у тебя случайно упала капля на сиденье унитаза, старательно вытри ее, а запачканную бумагу брось в стоящий рядом бачок для мусора. А если ты придержишь рукой крышку бачка, то обнаружишь лежащую на дне прокладку. Ты вздрагиваешь, и хотя вид запекшейся крови возбуждает в тебе нездоровое любопытство, ты моешь руки и поспешно выходишь из туалета. Тем паче что время, которое отводится тебе на так называемое отправление физиологических потребностей, похоже, кончилось, а любая более или менее продолжительная задержка в помещениях общего пользования вызывает у Баси недовольство.
Бася не ставит препон для отправления физиологических потребностей, но нужно и честь знать. Сотрудник в продолжение рабочего дня должен занимать положенное ему рабочее место. Обязан присутствовать на нем. Бася не позволит никому в своем отделении отлынивать от работы.
– Презентабельность и представительность, – говорит Бася, а когда прохаживается мимо рекламной стойки, или так называемого стенда, то выглядит как император. – Мирек, ты сегодня побрился?
– Естественно. – отвечаю в полном согласии с правдой. Я просто не представляю себе другой возможности. Как? Занять рабочее место, вступить в святилище банка, предварительно не избавившись самым тщательным образом от щетины?
– Точно? – смотрит исподлобья Бася. – А то ты мне кажешься слегка синеватым, как будто сегодня не пользовался бритвой.
– Проверь, – выставляю я лицо, – сама увидишь.
– Зачем? – говорит Бася. – У меня и в мыслях нет, что может быть иначе, а то знаешь, что бы тогда было?
– Нет, – отвечаю я, хотя знаю, но я знаю также, что такой ответ является частью ритуала.
– Я не позволила бы тебе занять рабочее место, даже на порог отделения не пустила бы, мог бы отдохнуть от работы, но самовольное отсутствие на рабочем месте, потому что подобный случай может быть охарактеризован только как самовольный, равняется выговору, а что такое выговор, ты знаешь?
– Нет, – отвечаю я, второй раз расходясь покривив душой.
– Нет у меня охоты больше говорить на эту тему, – объявляет Бася и усаживается за стол. – К концу недели подготовь мне кассовые отчеты за последние три месяца.
Во блин, думаю, кассовые отчеты за последние три месяца, надо же, влип, но ведь я же побрился, я гладкий, как поросенок, чего она вообще хочет, эта пизда несытая?
Чувствую я себя как гусь, которому засунули в глотку трубку с кормом. Чувствую, как противоестественно разбухает моя печень, достигая астральных размеров. С другой стороны, если такую трубку вытянуть из горла, то можно использовать ее для ограждения. Какого ограждения? На садовом участке огородить беседку. Или на балконе. Только ее, сволочь, там заклинило. Заклещило. Как у собак при случке. Дергаться бессмысленно.
среда
В среду приходит Опель и скрипит мне, что хочет взять кредит.
Ой, Опель, Опель! Да будет вам известно, Опель влез в программу дьяболо, и никто его оттуда еще не выдавил. В детстве Опель был настоящий Опель, любо-дорого смотреть – сильный, здоровый. Опель это был Опель! Чем только он не занимался, предприимчивости его хватило бы на весь наш дом, взял он кредит, не выплатил, взял в долг, не отдал, ему отрубили пальцы, а он открыл магазин «24 часа» – вот такой он был, Опель. Опель много чего брал, много чего прибирал, много чего сожрал, много чего затевал. И вот кирной Опель скрипит мне насчет кредита. Бедолага.
– Жена, блин, дома, дети, блин, а я, блин, должен был быть в семь, а сколько, блин, сейчас? Я ж, блин, со вчерашнего дня на ногах, четыре, говоришь, блин? О блин, ну купил я ей, блин, веник. Как думаешь, блин, есть какой-нибудь шанс? Да с какой, на хер, женой, я, блин, про кредит Ты, блин, прямо скажи, сможешь, блин, помочь или нет? Скажи, блин, прямо, как будет, блин, с кредитом.
– Кредит, блин, можно было бы, – отвечаю я, – но, блин, эта кривоссыха, эта пиздючка, она, блин, кредита тебе не даст, такая, блин, сволочь, это я тебе честно, блин, скажу.
– Ты, блин, глянь, – говорит он, – купил я, блин, жене веник, красивый, блин? Не выгонит она меня, блин, из дома? Говенный кредит, – тяжело вздыхает он, точно на исповеди.
– Да, блин, – сочувственно говорю я, – да.
– А на хер, блин. – Опель сует цветы в карман и отправляется за угол поссать. – На хер, – хрипит он, как хряк, которого режут.
А помнишь, как мы сопливыми мальцами отливали на бетон за стартовой полосой, за костелом, за заводским корпусом, на свалке? Как мы плавали на пеностироле по канавам, а пеностирол тибрили с законсервированной стройки? Или как известку со стен отколупывали, потому что в детстве нам недоставало кальция для костей? Или как мы сидели на лестнице, словно грустные карлики, а выключатель был разломан, провода висят, а ты и говоришь: «Давай, кто дольше продержит провода в руке», – а потом тебя как шарахнет, помнишь? Ты, наверно, полчаса сидел на лестнице и дрожал, точно вымокший щенок. Господи, Опель, какие приключения бывали в нашем языческом детстве!
