– Вы с ума сошли! – закричал он возмущенно. – Пить такое? А утром прикажете «Скорую» вызывать на отравление двух десятков милиционеров?! Ну уж нет!
И принес две литровых прямоугольных бутылки подарочного виски.
В горячем дыхании березовых головешек лица сидящих за столом мужчин дополнительно освещались красноватым светом первобытного счастья от насыщения желудка. Почти не говорили. При малейшей попытке (их было три) служителей закона завести светскую беседу на отвлеченные темы – о погоде, запахе костра, рыбалке (наживке – соответственно) – адвокат громко спрашивал, составлены ли протоколы обысков, почему не пригласили на плов инициатора всего этого разорения – немца Коха, и где вообще понятые? – и разговоры моментально прекращались.
Отъехав от шашлычника, я увидел «инициатора» на крыльце его дома. Он смотрел в сторону сборища, вероятно, ожидая, когда кто-нибудь придет и расскажет о результатах осмотра территории и дома, и совершенно не понимал, что делают ночью искатели чучела у костра без громких разговоров и песен.
Засмотревшись на беспокойно топчущегося немца, я не заметил, как ко мне подошел знаток отделения костей от плоти и спросил:
– Трудно иметь отца-адвоката?
– Не знаю. У меня никакого не было.
Он посмотрел через дорогу на Черную дачу.
– У меня тоже была собака. Доберман. Свидетель сказал, что у вас тогда ночью было часа три, не больше. Вы что, не заметили бриллианты в голове чучела?
– В жизни не видел бриллиантов, – ответил я. – Матушка предпочитает непрозрачные камни – нефрит, агат.
– Какого размера он был?
– Метр восемьдесят, вес – семьдесят два килограмма.
– Крупный пес. – По голосу было заметно, что мужчина улыбается.
– Я о своем друге – Кортике, сыне адвоката.
– А почему – был?
– Отец засадил его в психушку. Матушка говорит, что после этих заведений человек становится другим.
– Это друг хотел похоронить чучело?
Я промолчал и чуть развернул коляску, стараясь всем своим видом показать, что не хочу больше разговаривать. Можно сказать, я демонстративно повернулся к нему спиной.
– В дом вы могли пробраться через угольный люк в подвале, – задумчиво проговорил дознаватель, проигнорировав мое поведение. – На этом участке мы ничего не нашли… С подвалом тоже пока бездоказательно – люк зашпилен изнутри, а окошки слишком малы даже для тебя, к тому же ты не владеешь ногами. Знаешь, что бы я сделал в свои четырнадцать лет с этим чучелом? Я бы его закопал так, чтобы никто никогда не нашел. Назло.
Я услышал, как он прошелся возле меня, потом продолжил задумчиво:
– Я бы даже… Ночью времени мало, я бы не потащил его далеко закапывать. А? Что скажешь, Атила? Мне сообщили, что ты – Атила. Кто это такой вообще?
Наклонившись, я дернул колеса назад, чтобы рвота не попала на ноги. Меня стошнило от страха.
– Это… Это предводитель гуннов. Не знаю, почему мать так меня назвала, – объяснил я, вытирая рот рукой.
– Вот так неприятность, – задумчиво рассматривал мою рвоту дознаватель. – Ты что, нервничаешь, Атила? Из-за чего? Что я такого сказал? Что не потащил бы чучело через дорогу мимо охраны в машине?
– Нет, – ответил я спокойно. – Это у меня дело привычное, я еще и обмочиться могу нечаянно. Вот настоящая неприятность. А рвота – дело обычное. Более, кстати, приличное, если вы меня понимаете.
– Нет, не понимаю, – покачал головой дознаватель.
– Ну представьте разницу, когда в гостях инвалида стошнит, или если он вдруг обмочится, или не удержит содержимое своего кишечника. Что лучше для него в психологическом плане? Конечно, рвота! Все подумают, что он мог отравиться или плохо себя почувствовал. Матушка говорит, что у меня это бывает из-за пониженного обмена веществ, из-за неподвижности.
– Светает, – заметил дознаватель.
– Светает, – объявил адвокат, подходя к нам. – Атила, тебе давно пора спать.
Он взял сзади коляску за ручки и повез меня к дому. Закатил в прихожую, резко развернул к себе лицом и внимательно осмотрел.
– Чем это пахнет?
– Меня стошнило.
– Значит, он тебя расколол?
– Нет.
– Извини, это я виноват, отвлекся и не заметил, как он за тобой пошел. Сейчас все уедут, мы поговорим подробнее.
– Они не уедут, – сказал я. – Они будут осматривать участок немца.
– Почему? – спросил адвокат.
– Потому что этот старик умный. Он много знает. Знает, как сделать, чтобы от человеческого тела остался только скелет.
– Мы уже ничего не можем изменить. Знаешь, что говорят мудрые люди Востока на эту тему?
Вместо ответа я спросил:
– Кортика в больнице допрашивали?
– Да. Под присмотром моего коллеги.
– Что он сказал, когда узнал о камере над крыльцом Черной дачи?
– То же, что и ты. Посадил тебя, обошел дом, окна закрыты шторами. Забрал тебя и ушел.
Я выдохнул напряжение и постарался расслабить сжавшийся в кулак желудок.
Матушка спала в столовой на диване.
Мы с адвокатом сели у окна и наблюдали, как группа мужчин пошла к Черной даче. Металлоискатель остался у «шашлычника», было заметно, что служивые совершенно не горят желанием перекапывать газон у немца – в открытое окно слышался раздраженный мат. Я покосился на мою мудрую крепко спящую матушку. Адвокат тоже на нее взглянул, встал и накрыл ей ноги сползшим пледом.
Большая часть людей пошла к фургонам, человека три вошли в дом, а дознаватель с двумя помощниками стали шаг за шагом осматривать газон и землю у кустов и деревьев, один из них залез под крыльцо.
– Атила, – предложил адвокат, рассматривая злого, с красным лицом немца у его калитки, – давай недельки через три, когда все уляжется, достанем с тобой эти два бриллианта и отошлем ему с курьером. Я устрою так, что он не сможет доказать, что это сделали мы. Я хочу, чтобы все закончилось.
Обыскивающие уезжали. За фургонами минуты через две потащился «Мерседес».
– Вы считаете меня придурком? – спросил я.
– Нет, – опешил адвокат. – Никогда! Я решил, ты тоже хочешь, чтобы все закончилось.
– Значит, вы не думаете, что я малолетний умственно недоразвитый придурок? Тогда отнеситесь к моим словам серьезно – если сделать, как вы сказали, нас всех убьют.
На следующий день, как только матушка, стеная, закончила уборку в доме и мытье посуды, подъехал дядя Моня со своими женами – прежней, под номером два, и новой, пятой, с которой недавно зарегистрировал брак. На радость матушке из старого «Плимута» выбралась ее сводная сестра Люцита, которую дядя Моня в этот раз тоже решил осчастливить каким-нибудь подарком после своей смерти.
– Как же это некстати! – огорчилась матушка, но отказать в поездке к нотариусу не посмела – дядя Моня мог истолковать всякую проволочку неправильно и, чего доброго, заподозрить у своей племянницы нечто вроде совершенно ей несвойственной меркантильности.
Сначала матушка помогла мне одеться, а потом занялась своим гардеробом. Женщины вышли из автомобиля и с ужасом на лицах рассматривали последствия поисков чучела во дворе. Дядя Моня внимательно выслушал мой рассказ об обыске. О том, как можно полностью очистить кости. О высылке из Гамбурга представителя российского консульства. О бумажке ценой в десять тысяч евро.
– Подумать только! – Он восторженно повертел головой и вдруг крикнул: – Марушечка! Иди сюда, девочка, я тебе расскажу нечто очень интересное. Ты любишь искать клады? Я так и думал. Тогда слушай. Один немецкий ювелир в тысяча девятьсот сорок пятом году…
Спустя полчаса, когда вторая жена дяди Мони выпила достаточное количество чашек кофе, сводная сестра матушки хорошенько перекусила, а сама матушка выбрала наконец подходящее платье и брошь к нему, пятая жена дяди Мони наотрез отказалась проводить медовый месяц на побережье Балтийского моря. У нее были свои планы относительно совсем другого моря и другого побережья.
Далее последовал унизительный для меня этап погрузки в автомобиль. Матушка, как всегда, наотрез отказалась от всяческой помощи по переносу меня из коляски. В который раз она объяснила, что позволила бы это только дядя Моне, но у него радикулит. В который раз перед новой женой дядя Моня стал оспаривать это объяснение матушки, потом они обнялись и начали вспоминать смешные случаи из их жизни.
Уже в машине, дождавшись наконец случайно установившейся тишины, я сказал дяде Моне:
– Немец с Черной дачи не мог в сорок пятом плыть на «Германике».
– Конечно нет, – согласился дядя Моня. – Это был другой Кох – их отец. В сорок четвертом у него родились близнецы, а сам он погиб в сорок пятом при затоплении «Германика». Он на нем из Кёнигсберга плыл, – объяснил дядя Моня, на пару секунд повернувшись ко мне назад. – Уж не знаю, – продолжил он, когда матушка возмущенно потребовала смотреть на дорогу, – что там может стоить десять тысяч евро, но список пассажиров «Германика» сейчас можно найти в Интернете. В юбилейный год считается хорошим тоном копаться в нацистском прошлом.
