– Бери, ребята!
– Спасибо, удалец! – крикнул Суворов. – Как звать?
– Иван Сергеев, – отозвался солдат. – Эй ты, великан, слезь с коня, подсоби! – крикнул Сергеев Дубасову.
Прохор соскочил с коня и приподнял бревно. К нему присоединились еще несколько солдат, которые с уханьем начали бить бревном в ворота. Ворота затрещали. Из монастыря послышались крики.
– Ну-ка, раз! Еще маленький разок! Еще раз! – кричал Дубасов.
Откуда-то взялась высокая стремянка. Солдаты приставили ее к стене и полезли наверх.
На колокольне ударили в большой колокол – всполох. Пустынная окрестность не отозвалась набату даже отголоском. Никто не бежал к монастырю на помощь. Ворота сорвались с петель и рухнули.
Суворов скинул с головы платок и сбросил на руки Дубасову плащ. Солдаты увидели на нем полковничий мундир и боевой орден. Суворов въехал в ворота. Барабаны ударили. За барабанщиками пошли прапорщики с развернутыми знаменами и двинулись, равняясь на ходу, солдаты.
Монахи суетливо бегали по двору, а на церковном крыльце стоял в полном облачении седой игумен с крестом в руке.
Суворов остановил коня перед крыльцом, скомандовал полку: «Стой!» – и барабаны смолкли.
Он соскочил с коня, поднялся на крыльцо и преклонил колено. Игумен осенил его крестом, не скрывая своего гнева. Приложившись к кресту, Суворов сказал:
– Ваше преподобие, не огорчайтесь! Сие не есть нашествие варваров, а практика военная. Дозвольте моим солдатам обсушиться, обогреться. Полковой обоз с дороги сбился. Накормите нас…
Самообладание возвратилось к игумену.
– Добро, добро, сударь! – заговорил он. – Вы за деяние ваше ответите… И перед Богом, и паче перед своим начальством.
– Сего не миную! А убытки и расходы вам вернутся из полковых сумм трижды!
– Ежели только так! – ответил игумен. – Прошу вас вторично и господ офицеров ко мне на чашку чая. А братия позаботится о ваших солдатах, полковник! Отец казначей, проводи полковника в мою келью. А я пока разоблачусь. Ворота придется новые сделать…
– Постараемся, ваше преподобие, дайте срок.
Суворов приказал полку составить ружья. Поставив, где нашли нужным, часовых, ротные развели солдат по кельям. Монахи молча указывали, куда идти. В общежительных кельях, в трапезной, в кухне, пекарне – всюду до отказа набилось солдат. Сухие скудные запахи монастыря утонули в махорочном аромате, запахе мокрой шерсти и вкусном духе горячего черного хлеба, которым монахи наделяли солдат…
Отдохнув в монастыре, полк в тот же день пошел домой, в Новую Ладогу, провожаемый благословениями игумена. Суворов оставил ему форменную расписку, щедро отблагодарив за гостеприимство.
Поручив полк на возвратном походе командиру первого батальона, Суворов поскакал, сопровождаемый Дубасовым, по лесной дороге в другую сторону, от Новой Ладоги. Все недоумевали: куда он? Полк вернулся в Новую Ладогу к ночи.
Светлицы полка гудели от разговоров о новом полковнике. Нашлись среди солдат такие, кто знал отца Суворова, Василия Ивановича, и говорили, что если сын в отца пошел, то солдатскую денежку беречь должен, а он сразу монахам такую сумму за разбой отвалил! Другие – и таких оказалось большинство – остались очень довольны штурмом монастыря.
– Этот научит города брать!
Все сходились в одном: служить с новым полковником будет трудновато – наступают иные времена.
В полковой избе наутро после похода в ожидании Суворова собрались офицеры с прежним полковником и тоже обсуждали странные, на их взгляд, поступки Суворова. Никто не сомневался, что игумен только сделал вид, что помирился с небывалым своевольством Суворова, а, наверное, пожалуется и губернатору, и архиерею, и в Военную коллегию. Большая часть командиров считала, что начало службы Суворова в Новой Ладоге будет и ее концом. Молодежь молчала, быть может сочувствуя новому командиру.
Новый полковник
Напрасно прождали командиры Суворова: день прошел, а он в Новую Ладогу не возвратился. Полковник сделался мрачнее тучи и отпустил офицеров. Они разошлись по домам, недоумевая: что же случилось?
А Суворов пустился разыскивать полковой обоз. В тот день, когда его ожидали, выстроив полк для смотра, Суворов оставил свою повозку с пожитками у попа на попутном погосте, объехал с Дубасовым окрестности Новой Ладоги, выбрал место для лагеря и послал Прохора с письмом к прежнему командиру. К письму был приложен приказ выступить полку, часа не медля, вперед послать обоз, чтобы к приходу полка разбить лагерь.
Обоз заблудился. Дорог по лесам вокруг Новой Ладоги было немного, и Суворову после штурма монастыря не составило труда настигнуть обоз. Он стоял праздно. Командир извозной роты, не получая никаких приказаний, остановил обоз в лесу.
– Как это, сударь, вы меж трех сосен заблудились? – спросил командира Суворов. – По этой ли дороге вам приказано ехать?
– По той, где я стою, господин полковник! – угрюмо ответил командир.
– Дорога эта ведет в Сибирь!
– И в Сибири люди живут! – мрачно ответил командир извозной роты.
– Ко дворам-то дорогу найдете? Не заблудитесь? – спросил Суворов, прощаясь с обозной ротой.
Командир ответил, что не собьется.
Возвратясь в Новую Ладогу, Суворов приступил к приему полка от его прежнего командира. В денежном ящике у полкового казначея недостающую наличность покрывали долговые расписки офицеров, в том числе и командира полка.
– Не делайте меня, сударь, несчастным! – ответил полковник на немой вопрос Суворова. – Это жизнь. Вы молоды, а я стар. Карьера моя окончена…
Суворов опечатал ящик сургучной печатью и предложил полковнику осмотреть и проверить вместе с ним оружейные магазины.
Суздальский полк, числясь полевым, в Семилетней войне не участвовал, да и не мог по запущенному своему состоянию.
Новый полковник задумал превратить Суздальский полк в боевую единицу. Уроки Семилетней войны не пропали даром для русской армии: в ней начинались реформы. Вместо старого строевого устава, основанного в главных своих частях на регламенте Петра I, составлялся новый. То, что старый устав считался почти отмененным, а нового еще не ввели, дало Суворову возможность преобразовать Суздальский полк по-своему. Приходилось искоренять воровство, заново налаживать полковое хозяйство, поднимать расшатанную дисциплину, устанавливать субординацию.
Прежде всего Суворов сломал дурные барские привычки командиров. Взяв себе в денщики Фомку Кривого и Наума Рыжего, Суворов произвел первого в «обершенки», а второго – в «лейб-медики». В новом звании главного повара Фомка Кривой легко управлялся, так как полковой командир неизменно ел каждый день одно и то же: щи и гречневую кашу.
Наум тоже оказался мастером: он умел не только брить и бритвы править, но и кровь отворять, пиявки ставить и многое другое не хуже ротного фельдшера. На попечение Наума Суворов отдал и своего донского жеребца: конь засекал ноги. Прохор Иванович в звании камердинера правил полковничьим домом, оставив себе священнодействие приготовления Суворову утреннего чая и вечером – постели.
Прочие денщики прежнего полковника – двадцать человек – вернулись частью в строй, а мастеровые – кто в швальню, кто в кухню, кто в столярню, кто в шорную[105], кто в швальню полка. Офицеры, поневоле принужденные последовать примеру нового командира, расставшись с даровой прислугой, роптали. Они привыкли считать солдат своими дворовыми людьми. Командиры ждали и надеялись, что Суворову не пройдет даром штурм монастыря. Хотя Суворов велел полковым плотникам сделать в монастыре новые ворота и щедро заплатил за угощение солдат, игумен не преминул пожаловаться архиерею. Он написал в жалобе, что сам Суворов и все солдаты его при штурме были весьма пьяны и осквернили обитель всяческим непотребством. Архиерей переслал жалобу в Синод. Обер-прокурор доложил о ней Екатерине. Она спросила отца Суворова, Василия Ивановича, верно ли, что сын его, полковник Суворов, сильно пьет. Василий Иванович ответил, что его сын по слабости желудка испивает вина весьма мало, разве одну рюмку в день за обедом. Екатерина не вняла жалобе игумена и сказала про командира Суздальского полка: «Оставьте его в покое. Я его знаю».
Известие, что в Петербурге только посмеялись, узнав про штурм монастыря, обескуражило офицеров Суздальского полка. Им осталось одно: подчиниться воле крутого полковника и приняться по его указанию за обучение солдат.
Полку предстояло идти в Петербург для летней караульной службы. Суворов неотступно смотрел за снаряжением полкового обоза к походу. Приказал наново вылудить котлы. Сварили новый квас, потому что старый перекис. Крупу взяли из вновь полученного транспорта. Насушили свежих сухарей. Починили палатки, конскую сбрую, хомуты. Вопреки правилам Суворов приказал одеть солдат для похода в мундиры первого срока и выдать новые сапоги. По объявленному для похода приказу дневки и ночлеги в полку назначались не в попутных селениях, а на биваках и в лагере. Штаб-офицеры без исключения пойдут с полком походом на конях. Обер-офицеры, как им полагается по старому уставу, – пешие, с мушкетами на плече. Полковой лекарь и ротные фельдшеры следуют с полком.
