Для солдат в полку все это было новостью. Обоз шел впереди полка. Становясь на бивак, солдаты получали готовую пищу. Приходя к месту, выбранному Суворовым для лагеря, солдаты видели, что палатки поставлены, а костры горят. Как в военное время, в лагере расставлялись сторожевые посты, отдавался пароль, часовых проверял сам полковник. Поднимать полк с ночлега Суворов приказал с первыми петухами, что очень озаботило на первом ночлеге полкового адъютанта.
– Господин полковник! До ближнего селения десять верст, – доложил адъютант Суворову. – Боюсь, что петухов мы не услышим.
– Не беспокойтесь, сударь, я-то уж наверное услышу. Прикажите барабанщикам стать к моему шатру поближе…
Адъютант не мог уснуть. Едва задремлет, слышится петушиный крик. Вскочит, прислушается: все тихо. Еще рано было вставать, но адъютант поднялся, вышел из палатки и велел барабанщикам подсушить отсыревшие барабаны около костра. Алая заря, пламенея, двигалась над лесом вправо. Адъютант, засунув руки в рукава, ходил перед шатром Суворова и напрасно напрягал слух, надеясь услышать дальнее пение петуха. Ничего не было слышно, кроме досадного звона комаров. Вдруг где-то совсем рядом захлопал крыльями петух.
– Кукареку!
Адъютант в испуге оглянулся и увидел выставленные из шатра руки… Руки захлопали в ладоши. В щель просунулась голова Суворова.
– Кукареку! – пропел он снова. – Кукареку!
– Генерал-марш! – крикнул адъютант.
Барабаны грянули поход. Раздвинув полы шатра, Суворов вышел из палатки уже одетый, в шляпе, шпорах и с нагайкой в руке. Полк поднялся. Пока нестроевая рота снимала лагерь и грузила фуры, Суворов приказал полку построиться и произвел небольшое учение. Обоз ушел вперед. После отдачи пароля двинулся взводными колоннами полк. Солдаты шли в амуниции с полной выкладкой, с ранцами, со штыками, примкнутыми к ружьям.
Суворов, пропуская мимо себя полк, требовал:
– Шире шаг! Шибче!! Шибче! Десяток отломаешь – отдых!
Затем, стегнув коня, Суворов обгонял полк обочиной дороги.
Полк растянулся на марше на две версты. Между взводами и ротами образовались большие разрывы. Когда голова колонны прошла десять верст, Суворов скомандовал первому взводу:
– Отбой! Снимай ветры[106]! Кто устал – ложись. Кто нет – гуляй, играй, пой песни, пляши!
К первому взводу подошел второй, третий, рота за ротой, батальон за батальоном.
Дав первому взводу часовой отдых, Суворов скомандовал:
– Бегом! Ступай!
Пробежав шагов сто, взводный командовал: «Шагом!» – и тогда поднимали следующий взвод. Так с перерывами двигался полк, то растягиваясь по дороге, то сжимаясь в плотную колонну.
Через три часа перехода солдаты видели впереди бивачные костры; артельные старосты, выбивая ложкой трели по деревянной крышке котла, приглашали солдат к завтраку. А Суворов скакал вперед за головной частью обоза – выбирать место для лагеря на ночь.
Таким порядком полк пришел в Петербург и занял светлицы Семеновского полка, ушедшего в лагерь близ Красного Села.
Считалось, что караульный полк, неся сторожевую службу, тем самым делает все, что ему полагалось. Поэтому в военном кругу столицы немало дивились, увидев, что свободные от нарядов отделения Суздальского полка занимаются упражнениями на Семеновском плацу с раннего утра до завтрака и перед вечерней зарей.
До дивизионного, генерал-фельдмаршала Бутурлина, дошли слухи, что в Суздальском полку занимаются и не по старому и не по новому уставу. Бутурлин послал Суворову депешу, что приедет смотреть полк на плацу. Суворов никому, даже полковому адъютанту, и словом не обмолвился о том, что предстоит смотр полку, хотя и негласный.
В назначенный час Бутурлин явился на плац верхом и остановился на краю дороги, как бы мимоездом, привлеченный зрелищем, которое ему представилось. В это время полку дали роздых. Ружья стояли, составленные в козлы по нескольку десятков, на земле валялись сброшенные ранцы. Одни солдаты стояли кружками – оттуда слышался веселый смех, там плясали, в другом месте пели, в третьем – боролись, даже дрались на кулачки.
Бутурлин с изумлением увидел, что полковые учения не походили на унылую скуку, царившую на плацу во время учений гвардии.
Суворов, завидев фельдмаршала, подъехал к нему и снял шляпу.
– Давненько я вас не видал! – радостно сказал Бутурлин.
– С кампании шестьдесят первого года, ваше сиятельство!
– Да. Так вы опять командуете полком пехотным? А ведь вы лихой наездник!
– Надо знать одинаково все роды войск, ваше сиятельство!
– Говорят, что вы все чудите. И солдаты одеты не по-людски. Они и на солдат не похожи.
– Граф, – воскликнул Суворов, вспыхнув, – я служил в лейб-гвардии солдатом! Семеновский полк мог построиться едва в час, а мои солдаты…
– Хотел бы посмотреть, – пробурчал Бутурлин.
Суворов поднял руку. К нему подскакал полковой адъютант.
– Капитан, прикажите полку строиться по батальонам взводными колоннами.
С явной насмешкой Бутурлин достал из кармана камзола брегет[107].
Барабанщики ударили сбор. Поле мгновенно преобразилось. Суздальцы поспешно разбирали ружья, закидывали ранцы на спины, затягивали друг другу ремни. Флигельманы[108] заняли свои места. Командиры сзывали свою часть. Суета постепенно улеглась, крики смолкали. Из бесформенного скопления людей складывались плотные кирпичи взводных колонн со штаб-офицерами впереди. Барабаны смолкли. Бутурлин снова взглянул на часы и не мог сдержать одобрительного возгласа:
– Отменно! Но что это за фрунт? Где равнение в рядах? Что за интервалы? И что это в строю у вас, полковник, все шевелятся, головами вертят? У одних ружье на плече, а у других – у ноги. Во фрунте все, как один, и каждый стой как мертвый.
– А у меня во фрунте все живые, – ответил Суворов.
Бутурлин отбыл, выразив Суворову похвалу за отменные учения полка и его нововведения.
Красносельские маневры
Лето прошло. Осенью Екатерина II захотела произвести смотр Суздальского полка, о котором все в столице говорили. На смотру в свите Екатерины находилось немало боевых генералов. Одни нашли, что суздальцы делают ружейные приемы нечисто, как-то уж очень просто, «без бряку и стуку». Другие говорили, что зато суздальцы заряжают ружья чуть ли не вдвое быстрее гвардейских егерей, а при проверке ни у одного солдата после зарядки не отскакивал шомпол: пуля прибита крепко. Маршировали суздальцы быстро, широким шагом – вразвалку, при скором шаге – почти бегом, на слегка согнутых коленях. В атаки полк ходил с веселым воодушевлением. Особенно Екатерине понравилось фехтование ружьями с примкнутыми штыками. Солдаты показывали двойной и тройной поединок, когда один отбивается штыком от двоих и троих.
– Они владеют штыком, как шпагой! – воскликнул кто-то в свите императрицы, заметив, что она довольна.
Екатерина II благодарила Суворова, допустила офицеров полка к руке, что почиталось великой милостью. Суворову императрица сказала:
– Вашему полку, Александр Васильевич, не караулы вести, а показывать пример другим. Это школа для полевых войск. Вы готовите учителей для всей нашей армии…
– С суздальцами никакой неприятель мне не страшен! – пылко воскликнул Суворов.
Екатерина улыбнулась.
Оценка, данная нововведениям Суворова в Суздальском полку, возбудила к нему недоброжелательство и зависть. Своими словами Екатерина поддразнила старых командиров. В том, что она говорила, не заключалось прямого указания освободить полк Суворова от караульной службы. Полк получил приказ выступить на свои «непременные квартиры» в Новую Ладогу, а на следующее лето суздальцев снова вызвали для несения караульной службы в столицу. Но теперь уже никто не обращал внимания на то, чем занимался Суздальский полк на Семеновском плацу, – по новому уставу обучались и гвардия, и полевые войска.
Однако Александр Васильевич не получил ни повышения, ни нового назначения. Милостивое отношение к нему Екатерины II в предыдущем году отразилось на Василии Ивановиче: он получил чин подполковника лейб-гвардии Измайловского полка, полковником которого считалась сама императрица. Но звезда Василия Ивановича уже клонилась к закату. Его прочили в Сенат – значит, на покой. Ганнибал был уже в отставке «за старостью». Фермор дряхлел и утратил былой вес в армии. Над Бутурлиным смеялись, называя его «старой пушкой», ни к чему не пригодной. Александр Васильевич терял своих старых покровителей и не приобретал новых.
Осенью Суздальский полк опять вернулся в Новую Ладогу. Про Суворова в столице стали забывать. Но скоро до Петербурга начали доходить слухи, что полковник в Новой Ладоге продолжает чудить. По слухам, он изнурял солдат непосильными работами. Выстроил школу для солдатских детей и церковь, разводит плодовый сад. В школе сам полковник преподает по-своему Закон Божий, для чего сам написал и учебник; кроме того, сделал сцену и устраивает для солдат спектакли, заставляя офицеров разыгрывать пьесы по своему выбору, никем не разрешенные к представлению.
