«Тепловички» мои очухались, им принесли чаю, попросил дать чаю и Салеху, а пленным и раненым сомалям и кочевникам принести по ведру воды. После этого забинтовал руку унтеру и наскоро осмотрел раненых пленных и перевязал кого мог. Трое вряд ли дотянут до завтра – у них проникающие ранения грудной и брюшной полостей, хотя и без значительных внутренних кровотечений, но уже то чудо, что они вообще сюда дошли, а, поскольку полостных операций я делать не умею, они обречены. Также дело худо у четырех раненых с огнестрельными открытыми переломами рук – они вряд ли заживут сами, разве что местные лекари смогут из прооперировать – завтра мы уйдем, оставив их в лагере. Остальные – легкораненые, и, скорее всего, поправятся. Помыв руки, решил пойти к Маше, но тут заметил Хакима в неизменном черном бурнусе. Он сказал, что госпожа послала его за мной. Он видел, как я оперирую и пронял, что перед ним не только полководец и великий воин, но мудрый и добрый лекарь, в чем он выражает мне свою признательность. Вот как, заслужить благодарность от дипломированного телохранителя и профессионального убийцы – этого в моей жизни еще не было! По дороге Хаким спросил меня, что я собираюсь делать с пленными. Я ответил, что принца я забираю с собой до владений раса Мэконнына, он будет нашим заложником и гарантом безопасности каравана. Завтра я велю ему написать письмо к отцу, что обменяю его на выкуп на границе владений раса. Пленные, что покрепче, понесут носилки, думаю, две смены по четыре человека будет достаточно. Остальных пленных, кто слабый и раненый, отпущу с письмом отцу Салеха. Хаким подумал и согласился. Я спросил, какой выкуп будет достаточным, но не чрезмерным, ассасин ответил, что за принца надо просить не менее 50 тысяч талеров.
Я зашел в шатер, Маша, обняв руками колени, тихонько сидела в уголке и я понял, что ей страшно.
– Саша, побудь со мной, – попросила она жалобно, мне очень, очень страшно. Я сегодня видела сражение и то, что бывает после него, первый раз в жизни. Я даже не представляла, что это так ужасно.
– Машенька, от меня пахнет порохом и кровью, не бойся, я никого не убивал ножом или саблей, кровь – это кровь раненых, которых я оперировал и перевязывал после боя.
– Разве ты – лекарь?
– Конечно же, нет. Просто я много видел, многому учился и много умею, в том числе и врачевать, но только совсем немножко, просто лучше меня это здесь вообще никто не сделает и раненые умрут. А сейчас я уйду ненадолго, мне надо отдать некоторые приказания офицерам и потом приду к тебе.
– Приходи скорее я буду ждать и велю приготовить много воды и благовоний.
Я вернулся в лагерь, нашел Нечипоренко и увидел, что у этого железного человека от усталости и ответственности за людей появились черные круги под глазами. Я объяснил ему мои задумки про Салеха, как его присутствие в виде заложника поможет нам пройти маршрут, ведь убей мы его, нас тут же бы постигла кара. Я сказал, что завтра с утра отпущу всех раненых и часть здоровых кочевников, оставлю только тех, кто будет нести принца до земель раса Мэконнына, в идеале – до ворот Харара.
Спросил, как его мнение о лагере, не проспим ли мы внезапное ночное нападение, подъесаул ответил, что караулы уже выставлены, пулеметы направлены во все стороны и ленты в них заправлены. Ручные бомбы показали себя наилучшим образом – казаки пополнили ими подсумки. Я сказал, что осколком бомбы был ранен сам принц Салех, а я извлек осколок, отдав ему на память, также вытащил пулю и обработал рану у раненого в спину казака. Состояние раненых будет заметно завтра, а еще вернее – через сутки после операции, тогда можно говорить что-то более определенное про их будущее. А сейчас я пойду к невесте, мне нужно ее успокоить, она очень переживает и боится. Если что срочное – пошлите за мной, в конце концов, вы видели, что я – хороший и меткий пулеметчик.
Глава 8. Над Абиссинией небо синее…
Как ни странно, но ночь прошла спокойно. Тишину нарушали лишь шакалы и гиены, сбежавшиеся со всей округи на пиршество в двух верстах от нас. Люди же нас не потревожили и с рассветом мы стали собираться в путь. Сегодня мы планировали дойти до колодца, напоить лошадей (им досталась лишь урезанная порция воды), мулов не поили вовсе, а верблюды были способны обойтись без воды неделю и дольше, но хоть немного попоить у колодца все же стоило – сил у них будет больше. Проведал своих раненых – небольшая лихорадка была лишь у того, кто был со сквозным ранением, Абу Салех и второй казак по имени Прохор, с ранением в спину, чувствовали себя хорошо и настроение у них было бодрое. Ночью товарищи Прохора сделали трое конных носилок, закрепив древки дротиков с натянутой на них парусиной между парами вьючых лошадей. Груз с лошадей теперь будут нести верблюды.
Казаки немного затрофеились, обойдя шатры и, прихватив ковры, те, что поновее и почище, постелили их на деревянные седла ездовых верблюдов и покрыли носилки, чтобы раненым было помягче. Также взяли большие медные, луженые оловом изнутри кувшины для воды, медные тазы и ведра, выбрав те, что получше – все в хозяйстве пригодится. Ценных вещей в шатрах не оказалось. Пленных, кроме четырех посильнее – пусть шейха своего таскают, я отпустил.
Абу Салех написал письмо отцу, в котором сказал, что был ранен, но русский лекарь достал пулю (писать что это осколок гранаты, – еще объяснять что это такое старому шейху….) и теперь он чувствует себя хорошо, тот же лекарь лечит его перелом ноги, поэтому ходить он не может, но его везут с удобствами, кормят и поят. За его освобождение русский вождь рас Искендер требует уплатить 30 тысяч талеров серебром и 5 тысяч соверенов золотом или столько же по весу в других европейских монетах. Кроме того, шейх обязуется отдать русского, который находится у него в плену уже полгода (показал Салеху фотографию Лаврентьева и он подтвердил, что это – тот самый русский, что сидит у них в яме). За это он отпускает всех пленных, кроме четырех, которые заботятся о нем и оставляет лагерь в том виде, в котором он ему достался (его уже успели разграбить дезертиры), в лагере остаются раненые, которые не могут передвигаться, но рас Искендер оставляет им воду, хлеб и финики. Обмен на шейха Абу Салеха и четырех пленных, которые будут за ним ухаживать, состоится на абиссинской территории. Рас Искендер предупреждает, что, если кто-то нападет на его караван, то принц и пленные будут убиты. Я попросил написать два одинаковых письма. Вдруг кто-то из посыльных не дойдет до цели, хотя я дам им по верблюду и запас воды. Потом я показал письмо Хакиму, он подтвердил, что все написано так, как я ему рассказал. После этого я вручил письма двум пленным дал им по легко раненому верблюду, но который мог идти и не издохнуть от раны минимум неделю, по паре лепешек, немного фиников, найденных в шатрах и по медному мятому кувшину с водой на каждого, сказав, что они должны передать письмо отцу шейха Салеха и отпустил восвояси.
С теми, кто мог идти, я поступил так же – только дал им по верблюду на 10 человек, чтобы мог нести поклажу и ли ждать вместе с ранеными, когда придут снимать лагерь. Остальных верблюдов – 42 грузовых и 28 ездовых, мы нагрузили оставшимися полупустыми бурдюками для воды, (свои уже опорожнили), трофеями и нашим грузом, немного груза осталось мулам, заводные лошади казаков теперь шли свободными, а артиллерийские тоже несли половину поклажи, совсем ослабевшие лошади шли вовсе без груза. Часть казаков, дополнительно вооружившись длинными копьями, пиками, как они привыкли говорить, ехали на ездовых верблюдах в составе верблюжьего каравана. Остальные, как обычно, на своих местах, раненые ехали ближе к хвосту каравана, впереди второй пулеметной брички.
Путь наш шел все по тому же плоскогорью, пока дорога не пошла вниз, здесь разъезд бокового охранения заметил человека, махавшего им белым платком. Они подъехали ближе и увидели что это белый, в возрасте, без оружия и на голове ку него был белый платок в качестве головного убора от солнца, которым он принялся махать, завидев казаков. Европеец был совсем без сил, к тому же ранен. Один из казаков подсадил его сзади на лошадь и так довез до моей брички, где добрый Артамонов, видя страдания пожилого человека, тут же дал ему напиться из своей фляги.
