— Значит, вы хотите стать солдатами, — произнес он на довольно хорошем для иностранца песангском языке. — Вы все умеете обращаться с этими мачете?
Каждый мужчина-песанг всегда носил при себе длинный нож. И сейчас все разом вытащили оружие из ножен — раздался шорох металла о кожу.
— Все умеют говорить на тиранском?
Бай ответил, стараясь произносить слова как можно лучше:
— Да, сэр, умеем.
— Очень хорошо. Сюда, господа. И первое: я сержант. Сержанта не называют «сэр». Сержанта называют сержантом.
Бай решил: сейчас или никогда. Он подошел к сержанту и, вытянув шею, взглянул ему прямо в глаза.
— Сержант, — начал он, — я пытался раньше записаться в солдаты. Но мне сказали, что я слишком маленького роста.
— Так это было раньше, сынок, — ответил сержант, разворачивая его в сторону двери. — Сейчас ты самого что ни на есть подходящего роста.
Харуа его убьет. Но Бай решил, что она успокоится, получив первый конверт с пачкой денег.
В конце концов, это же не навсегда.
ГЛАВА 6
Он хочет стать инженером? Каким-то жалким механиком? Какое счастье, что мой бедный отец не дожил до этого дня. И это с его образованием, с его воспитанием, полученным благодаря нам, — он ведь как-никак Бэрд. Да и Литтон, кстати. У него есть долг. А сейчас хоть раз в жизни поступи как мужчина, пойди и скажи ему, что-либо он идет в армию, либо ты лишаешь его наследства.
Элинор Литтон Бэрд, жена судьи Джоселина Бэрда, в разговоре с мужем относительно желания сына изучать инженерное дело
Патрульное судно «Амираль Енка», наши дни, через пятнадцать лет после Прорыва
Мюллер высунул голову из рубки:
— Дом, старик на проводе. Поговори с ним, ладно?
Дом стоял, облокотясь на фальшборт и не сводя взгляда с траулеров, следовавших цепочкой за патрульным катером, словно выводок утят. Если в воде что-то и плавает, «Амираль Енка» должен напороться на это первым. В этом была своеобразная логика.
— Ладно. Как он, бесится?
— Трудно сказать. Он всегда говорит так, словно разъярен до предела.
Бэрд был на баке — он сидел на корточках около кучки обломков, разложенных на куске брезента. Вид у него был такой, как будто он собирал пазл. Сэм, дежурившая у пулемета, время от времени бросала на него взгляды через плечо. Дом вошел в рубку и взял у Мюллера микрофон. Яник-потрошитель по-прежнему стоял у руля, молча, с равнодушным видом.
— Это Сантьяго, сэр.
— Мы можем уверенно заявить, что это не нападение бродяг? — спросил Хоффман. — Люди, конечно, верят в то, во что хотят верить, но, если я взгляну им в глаза и скажу, что это не бродяги, возможно, их это немного успокоит.
— Что у вас там, беспорядки?
— Да. Когда вы возвращаетесь на базу?
— Примерно через полчаса. Извините, сэр, мы можем только строить догадки. Бэрд говорит, что бродяги не в состоянии совершить подобное нападение, даже с трофейным оружием. Сэм… ну, в минах она разбирается, и она говорит, что это должна была быть чертовски здоровенная мина. Мина, конечно, сомнительное объяснение, но остальное еще менее вероятно.
Хоффман помолчал несколько мгновений.
— Меня это не убеждает. И я на сто процентов уверен в том, что остальных тоже не убедит.
— Сэр, надеюсь, что это все-таки бродяги, — сказал Дом. — Потому что, если это не бродяги, тогда мы совершенно не знаем, что это и как с ним бороться.
— Придется приказать этим людям ловить рыбу на строго отведенных участках. — Хоффман, конечно, слышал последнюю фразу Дома. Он просто не хотел обсуждать этот вопрос на открытой частоте. — Успокойте их там. Возвращайтесь поскорее и готовьтесь применить свои дипломатические способности.
Яник пошевелился:
— То же самое произошло с нашим фрегатом. Столкновение, торпеда или мель — неизвестно. Плавать по морю стало вдруг опасно, а?
Мюллер покатал окурок сигары между большим и указательным пальцами. Казалось, она была нужна ему не для курения, а в качестве талисмана.
— Всегда можно оснастить пару катеров тралом и пошарить на дне, — произнес он. — Но сначала действительно хотелось бы узнать, с чем мы имеем дело.
Бэрд поднялся, оставил свой смертельный пазл и, раскачиваясь из стороны в сторону, вошел в рубку.
— Я нашел зуб, — сообщил он. — Человеческий коренной зуб.
Дом ждал, что он отпустит какую-нибудь остроту насчет того, чтобы положить его под подушку. Но Бэрд молчал. Он казался серьезно озадаченным, а в этом редком состоянии он болтал меньше всего. Как будто он не мог поверить, что оказался в тупике.
Дом подумал: «А каково сейчас семьям погибших? В Пелруане уже знают о катастрофе, люди потрясены, женщины и дети рыдают, отказываются верить в то, что мужья и отцы больше не вернутся». Он попытался представить себя на их месте, но оказалось, что воспоминания его потускнели, и он сам не знал — хорошо это или плохо.
— По-моему, между двумя происшествиями нет сходства. После гибели «Улова» мы нашли большие куски корпуса и прочие обломки, — заметил он.
— А это где-то осталось или выбросили?
Мюллер кивнул:
— Все в прицепе в одном из лодочных сараев.
— Хорошо, я хочу взглянуть на это еще раз. Ответ где-то рядом.
Каким бы ни был этот ответ, дела явно шли из рук вон плохо. Дом понял это еще до того, как «Амираль Енка» миновал буй у входа в гавань. Взглянув на пристань в бинокль, он увидел толпу гражданских, осаждавших Майклсона, и по меньшей мере два отряда солдат, которые образовали нечто вроде кордона. Он ожидал увидеть Маркуса, но Маркуса не было. Когда катер, приближаясь к гавани для мелких судов, замедлил ход, Дом заметил в растущей толпе Коула. Коул — добродушный, смешливый, но очень, очень крупный — прекрасно умел утихомиривать людей одним своим присутствием.
— Вот черт, надеюсь, они не думают, что мы везем тела, — сказал Дом.
Бэрд пожал плечами:
— Увы, они превратились в суп.
— А тебе никогда не хотелось поработать в службе психологической поддержки?
— Ага, у меня был выбор — или это, или дипломатическая карьера. — Бэрд окинул Дома настороженным взглядом. — Пора бы тебе перестать ставить себя на место всех несчастных подряд. Думай исключительно о рядовом Сантьяго. У тебя хватает своих проблем.
«Допустим, Бэрд так пытается мне посочувствовать. Подумать только! У него ничего не получается, но он хотя бы пробует».
«Амираль Енка» подошел к пристани, и гораснийские матросы спрыгнули на берег, чтобы пришвартовать судно; толпа держалась за барьером из солдат. Майклсон стоял у швартовой тумбы, скрестив руки на груди, и смотрел на катер. Он ждет доклада Мюллера, понял Дом. Он не собирается разговаривать с солдатами.
— Ну что, дела идут как по маслу, — сказал Майклсон, наблюдая за тем, как экипаж опускает трап. — Но мы хотя бы не лишились очередного фрегата.
— Чтоб мне провалиться, если я хоть что-нибудь понимаю, сэр. — Мюллер кивнул в сторону Бэрда. — Но может быть, он сумеет в этом разобраться.
Бэрд уже спускался по трапу — так хотелось ему поскорее заняться поисками разгадки. На миг Дом ощутил укол зависти: этот человек существовал сам по себе, ни в ком не нуждался, его ничто не трогало и он получал удовольствие от починки сломанных механизмов. Он был идеальным жителем убогого послевоенного мира. Дому вдруг пришло в голову, что Бэрду не снятся кошмары. Страшные сны видели почти все ребята, некоторые — каждую ночь, некоторые — реже, в переполненной казарме этого было не скрыть, но Бэрд всегда спал спокойно и крепко.
— Разрешите мне взглянуть на обломки «Улова», — обратился он к Майклсону. — А то вдруг мы напрасно возводим вину на наших добрых соседей-бродяг.
Майклсон посмотрел ему вслед:
— Неужели он думает, что это Саранча?
Дом пожал плечами:
— Не хочется говорить об этом вслух. Но вы же помните, что у червей были баржи. И еще это существо, левиафан. Которое мы нашли в подземной реке.
Сэм догнала Дома:
— На барже невозможно пересечь океан. И если я правильно помню твои рассказы, мы бы их заметили.
— Вы абсолютно правы, рядовой Бирн. — Майклсон был дамским угодником. Даже Сэм не возмущалась, когда он пялился на нее. — Но исключать нельзя ничего. А сейчас прошу прошения, мне нужно пойти и выяснить, насколько сильно разочарован наш Председатель в Военно-морском флоте.
Льюис Гавриэль протиснулся сквозь кордон солдат и схватил Дома за руку. Бедняга был мэром Пелруана, чиновником КОГ, просидевшим здесь взаперти четырнадцать лет с момента применения «Молота», и он никогда не видел червя. А сейчас у него на глазах тихий, мирный остров громили, бомбили, колонизировали, — словом, представители рода человеческого всячески отравляли существование местным жителям. Мрачная ирония.
