идет дочь. О! Я уверена, что там, у себя, Аменарта творит заклинания, избрав целью стрел своей магии мое сердце, от которого, впрочем, те отскакивают, не причиняя вреда, словно оснащенные костяными наконечниками стрелы дикарей от щита из сирийской бронзы.
Калликрат понурил голову, хорошо зная, что в моих словах заключена правда, и пробормотал:
— Увы! Аменарта невзлюбила тебя, госпожа, с первого взгляда, как сама частенько повторяет мне. Она боится и ненавидит тебя, ибо, по ее словам, духи с самого начала предупреждали, что ты навлечешь на нее погибель.
— Аменарта, по крайней мере, здесь более желанный гость, чем демон, которого она, под стать покойному отцу, укрывает в своей душе. О несчастный, мое сердце болит за тебя, соединившего себя незримыми узами с этой ядовитой красотой, которая отрывает тебя от истинной веры, надежды и любви; с этой царственной безбожницей, которая в конце концов непременно свяжет тебе крылья и утянет во мрак собственного невежества. Ради спасения твоей души я молю тебя, Калликрат, разыщи святого Нута, покайся в грехах и выслушай его совет, поскольку дело это вне моей власти и наставления тебе я дать не могу. Отправляйся к нему немедля! Может статься, ты уже опоздал, поскольку старец слабеет с каждым часом.
— Я и сам бы очень хотел этого, жрица, но я ведь даже не знаю, где найти Нута.
— Я отведу тебя к нему, Калликрат. На восходе второго дня, считая от сегодняшнего, мы можем отправиться к Нуту в его тайную обитель.
— Я буду готов к назначенному сроку, — ответил он и оставил меня.
Наутро Калликрат пришел вновь, и мы говорили с ним о состоянии Кора и моих планах по его улучшению, а также о дикарях, что угрожали нам извне, — племенах людоедов, как будто происходивших от отступников, отвергавших веру в Истину и Лулалу, как называли Исиду в те времена. Дикари сии веровали в дьявола, который, заявляли они, якобы жил на солнце или на какой-то зловещей звезде.
Полагая, что война с этим народом неизбежна, я обратилась за советом к Калликрату, искусному воину и опытному военачальнику. Он подробно расспросил, сколько людей у меня и как велико вражеское войско, насколько хорошо и чем вооружены обе стороны, и, уточнив также многие иные детали, имевшие отношение к военным действиям, составил план, который посчитал в наших условиях наиболее подходящим. Ступив на знакомую почву, Калликрат вдохновился необычайно и говорил долго и пылко, словно ненадолго позабыв о своих печалях. Я слушала, вглядываясь в его прекрасное умное лицо, казавшееся мне лицом Гелиоса, греческого бога солнца. Вставляя слово то там, то здесь, я думала про себя: если бы только мы вдвоем — он, с его опытом и отвагой, да я, со своей мудростью, — управляли судьбами Кора до конца наших дней! О, мы могли бы пронестись на колесницах победителей от границ Египта до самых южных морей, покоряя народ за народом и создавая такую империю, какой Ливия не знала никогда!
Хотя с чего бы нам останавливаться у границ Египта? Почему бы не устремиться еще дальше и, обрушившись на полчища нечестивых персов, не увенчать себя коронами мира в Сузах и Фивах? Однако на это понадобится время, а жизнь коротка... А совсем недалеко отсюда горит огонь бессмертия, и ведь я держу в руках ключ от его темницы, вернее, очень скоро буду держать, когда Нут отправится на вечный покой. Мысли об этом распаляли мое сердце; высокие устремления, заключавшиеся в том, чтобы обрести через войну мир и установить на земле благоденствие, не давали мне покоя. И все это едва не сорвалось с моих уст потоком пламенных слов, которые, я нимало не сомневалась, зажгли бы в душе моего любимого огонь. Но я, Айша, обуздала себя, я закуталась в молчание, я приказала себе: «Ждать, ждать, час еще не пробил».
Калликрат поднялся, дабы уйти, но затем обернулся и сказал:
— Завтра на восходе я буду здесь... — И добавил с сомнением: — Вернее, мы оба будем здесь, поскольку Аменарта тоже хочет отправиться с нами к святому Нуту...
— ...который, полагаю, хорошо примет ее, принимая во внимание то, как она распрощалась с ним на борту «Хапи». Что ж, пусть идет; рада слышать, что принцесса Аменарта вновь чувствует себя готовой к путешествиям. Однако предупреди ее, Калликрат, что путь туда не близок и опасен.
— Разумеется, я предупрежу ее, однако, боюсь, это мало поможет, ибо кому по силам сбить Аменарту с пути к ее цели? Не мне, во всяком случае, будь уверена, Пророчица, как и до меня это не удавалось ее отцу. Нет на свете такого человека.
— И нет такого бога, Калликрат, поскольку цели, к которым эта женщина устремляется, не от человека и не от бога, но от чего-то стоящего в тени за ними обоими. То же самое было и с фараоном Нектанебом, который породил ее. Каждый из нас стреляет в цель, которую выбрал он сам: и ты, Калликрат, и я, и Аменарта. Так какое право мы имеем судить об искусстве стрельбы другого лучника? Хорошо, пусть она идет с нами к Нуту и молится, чтобы ей удалось вернуться более счастливой, чем ныне.
На следующее утро, еще до зари, я стояла у входа в храм, дожидаясь Филона и слуг с носилками. И тут появилась Аменарта, вся закутанная в покрывала — утро выдалось довольно холодным, — однако прекрасная даже в таком одеянии.
— Приветствую тебя, о Дочь Мудрости, — проговорила она и церемонно поклонилась, словно при дворе фараона. — Я узнала, что ты и мой муж собрались в необычное путешествие, поэтому, как и подобает верной жене, буду сопровождать его.
— Но, насколько мне известно, принцесса, ты не состоишь в законном браке с господином Калликратом.
— Что такое брак? — пожала она плечами. — Всего лишь слово священнослужителя, клятва, оброненная перед алтарем, часть публичной церемонии? Или же союз сердца и плоти, заключенный по обычаю и закону Природы? Но оставим это. Я твердо намерена последовать за своим супругом, куда бы тот ни направлялся.
— Никто и не запрещает тебе этого, о принцесса Египта.
— Воистину, жрица. Разве что мое собственное сердце. Минувшей ночью меня мучили кошмары. Мне приснилось, будто бы мой отец Нектанеб стоит передо мной в траурном одеянии, прошитом огненными нитями. Он заговорил со мной, сказав: «Дочь моя, берегись этой колдуньи, которая отправляется в ужасное путешествие, захватив с
