— Боже мой! Кого я вижу! — закричал он, стараясь, чтобы кисточки, появившиеся теперь и над губами, не мешали ему улыбаться. — Радость-то какая! Именины сердца! Недаром мой-то все твердит: "Где мой Лоренцо?" Или даже иногда: "Где мой Василий Платоныч?"
Как ни странно, почему-то обрадовался и Вася. Впрочем, Лука Порфирьевич не дал ему открыть рот.
— Как изволит поживать ваша, с позволения сказать, подруга? Ах, вот и она! Надеюсь, что ей не повредило пребывание в другом естестве? Ну как же! Лес! Живая природа! Органический мир.
— Мяу! — рявкнул Кот.
— Ах, и Филипп Сергеевич здесь? Очень приятно! Как поживаете, дорогой Филипп Сергеевич?
— Мяу! — повторил Кот, и это было грозное «мяу», напомнившее Васе, куда и зачем он приехал.
— Мне бы хотелось увидеть Леона Спартаковича, — твердо сказал он.
— Да ради бога! Милости просим! Пожалуйста! Ваше Высокопревосходительство, где вы? Да что же я вас, Василий Платоныч, на пороге держу! Милости просим!
— Я жду его здесь, — твердо сказал Вася.
— Ах, здесь? Почему же здесь? Тогда я мигом. И он вынес из дому два плетеных кресла и поставил между ними стол.
— Но здесь же как-то неудобно, а? Негостеприимно, а? И я очень боюсь, что Его Высокопревосходительство, так сказать, не в силах выйти сюда, вот именно к вам, дорогой Василий Платоныч. Он в данную минуту занят. Или даже болен.
— Лежит?
Лука Порфирьевич замялся.
— Скорее, так сказать, наоборот, висит. И что касается меня, я, как говорится, оторвать его… ну, скажем, не смею…
— Вы сказали, что я его жду?
— Вот именно. Он, впрочем, сам догадался. И тогда-то… — Лука Порфирьевич сострадательно развел руками. — Тогда и повис.
— Повесился?
— Боже сохрани! Просто вцепился в потолок и повис. Так что если вы хотите его видеть, придется вам все-таки войти.
К изумлению Ивы, наблюдавшей эту (немую для нее) сцену из окна «москвича», Вася неожиданно поднял одно из плетеных кресел и с такой силой трахнул им об пол, что оно немедленно рассыпалось.
Первая комната была пуста. Лука Порфирьевич, семенивший за Васей, стараясь не очень стучать когтями, забежал вперед и распахнул дверь в другую.
Здесь стоял, скучая, тяжелый деревянный стол и вокруг него, тоже скучая, тяжелые, грубые стулья. Но в этой скуке был какой-то оттенок тревожного ожидания.
— Где он? — спросил Вася, крепкой рукой схватив Луку Порфирьевича за узкую грудь.
Вместо ответа секретарь поднял руку: вцепившись в щели досок, моргая взволнованными глазками, на потолке висела огромная летучая мышь. Кожа ее была покрыта густой взъерошенной шерстью, ноздри раздуты, уши стояли как на страже над коротким курносым рылом. Она тяжело дышала, и от ее дыхания Васе чуть не сделалось дурно.
— Ты можешь даже съесть меня, — голосом Главного Регистратора сказала летучая мышь. — Я крылан, из породы съедобных.
— Спасибо, я сыт, — ответил Вася. — Пожалуйста, вернись к своему обличью. Мне трудно разговаривать, задирая голову вверх.
— Меня нельзя отменить, — пугливо возразила летучая мышь.
— Нет, можно. За случайный удар лозой по лицу ты заставил бедного рыбака днем и ночью гонять лодку от одного берега реки до другого. Я отменил это подлое чудо. Ты отомстил юноше-баскетболисту, превратив его в статую из розового туфа. Я вернул ему жизнь. Судьба подарила мне единственное в мире орудие против тебя. Сейчас я назову твое подлинное имя — и ты раз и навсегда потеряешь свободу выбора в своих превращениях.
Летучая мышь сложила крылья и один за другим вырвала из потолка цепкие когти. Комната разделилась на темную и светлую половины, и из темной, тяжело ступая, вышел Главный Регистратор. На нем была просторная мантия, новая, ничем не напоминавшая волшебный ковер. В руках он держал золотистый глобус, и, если бы не черные кости, проступавшие, как на рентгеновском снимке, через тонкую кожу лица, его можно было, пожалуй, принять за римского сенатора или даже за самого Цезаря, если б ему удалось прожить тысячелетия. Сходство поддерживалось взглядом проницательных, остро мерцавших глаз.
— Бывают предсказатели, которые умеют так отрешиться от настоящего, что будущее, которое не терпит пустоты, само идет им навстречу, — сказал он. Старый Ворон, к сожалению, не принадлежал к их числу. Он ошибался. Он не знал — и я не знаю, — что произойдет, когда ты назовешь мое имя.
— Нет! — возразил Вася. — Ворон сказал правду. И тебе не удастся обмануть меня и судьбу.
— Может быть. Ну что же! Тогда ко мне вернется молодость, и это будет невообразимым счастьем. Что касается моих превращений… Боже мой, да я давно устал от них! Более того, в последнее время у меня что-то не идет это дело.
Конечно, он лгал. Дело шло.
Вася стоял в двух шагах от Главного Регистратора: он был осторожен. Однако он не заметил, что деревянный стол попробовал, может ли он ходить: сделал маленький шажок сперва одной, потом другой ножкой.
Эх, Вася! Берегись, Вася! Вспомни, что тебе советовал умный Кот. Скажи: "Ха-ха! Послушайте, вы, кажется, считаете себя воплощением мирового зла? Вы просто мелочь и мелочь".
— После моего исчезновения ничего не изменится в мире, — говорил Леон Спартакович. — Я действовал согласно естественному ходу вещей. Разве не естественно, например, бояться смерти?
Ожили и стулья, медленно распрямляясь, похожие на долго сидевших на корточках людей. Старинная вешалка — тяжелые оленьи рога — отделилась от стены и стала медленно приближаться к Васе.
— Ты своими глазами видел, как я легко перешел из темной стороны комнаты в светлую. Так же, торжественно клянусь, я перейду границу между злом и добром. Люди живут в мире зла, и самое страшное, что они этого не замечают.
— Так надо сделать, чтобы они его замечали.
— Это еще никому не удавалось. Опомнись, Лоренцо! Кот был совершенно прав: я — мелочь. Едва ли Мефистофель позволил бы себе болеть за «Спартак» или после пьяной драки оказаться в грязной луже! Ты слышал когда-нибудь о графе Калиостро? Мы были друзьями. Взгляни на этот светящийся шар! Игрушка, не правда ли? Но занятная игрушка. Человечество веками останавливалось перед вопросом "что делать?". Мой шар легко отвечает на этот вопрос. Я подарю его тебе. Посоветуйся с ним! Не пожалеешь!
Он говорил значительно, веско, неторопливо, и плохо пришлось бы Васе, если б необъяснимое чувство не заставило его обернуться.
Он увидел все сразу — взбесившийся стол, поднявшиеся во весь рост стулья, оленьи рога, опасно висевшие над его головой. И глядя прямо в глаза Главного Регистратора, он громко крикнул:
— Верлиока!
ГЛАВА XXXVI,
которая убеждает читателя, что старый Ворон действительно ошибся
Все замерло на мгновенье, мебель, рванувшаяся к Васе, остановилась, оленьи рога странно повисли в воздухе. Это было, впрочем, как раз естественно. Но то, что произошло с Главным Регистратором, как говорили в старину, не поддается описанию. Он не превратился в древнегреческого воина, как предсказывал старый Ворон. К нему не вернулась молодость. О том, что он мог бы наняться сторожем, дворником или разнорабочим, не могло быть и речи. Он выронил из рук светящийся шар и рассыпался на множество маленьких верлиок, отвратительно розовых, как новорожденные мыши. Однако эти мыши были ростом с двухлетнего ребенка, и нельзя сказать, что между ними и исчезнувшим Демоном Бюрократии не было никакого сходства. Хотя, как и полагается новорожденным, они были совершенно голыми, в руках у них были, черт возьми, не что-нибудь, а дротики и копья.
Сбив с ног Луку Порфирьевича, который как из-под земли появился у порога, Вася подхватил светящийся шар и выбежал на веранду. Вовремя!
Невнятно, но грозно ворча, верлиоки ринулись вслед за ним.
— Беги! — услышал он отчаянный крик Ивы.
Она выскочила из машины, и Кот, который попытался удержать ее, был отброшен с такой силой, что перелетел через «москвич» — это случилось с ним впервые. Впрочем, оценив всю серьезность положения, он не обиделся на свою хозяйку.
Верлиоки с их злобными мордочками чем-то напоминали собак, и Филипп Сергеевич поступил так, как всегда поступал в таких случаях: в одно мгновенье оказался на крыше. "Раздавить их колесами, — дрожа от ненависти, думал он, глядя, как из дверей дома горохом сыплются верлиоки. — Если бы я в свое время получил любительские права…"
— Беги! — крикнул и он.
Но, к его удивлению, Вася и не собирался бежать. Сильно размахнувшись, он бросил шар в поле, и верлиоки побежали за шаром, сталкиваясь и топча друг друга.
Знал ли Вася о том, что именно так поступил Ясон, бросив в толпу врагов тяжелый камень, на который они набросились, оставив вождя аргонавтов в покое? Может быть, может быть! Но мне кажется, что ему самому пришла в голову эта остроумная мысль! Тем более, что даже очень тяжелый камень все-таки не волшебный шар, который, если верить Владыке Бюрократов, принадлежал графу Калиостро!
