Вдруг желание стало непереносимым. Он провел губами по ее рту, упиваясь сладким ароматом. Не один год он пребывал в уверенности, что в его душе какой-то изъян, а на самом деле душа просто спала, ожидая, когда в соседний дом приедет белокурая американка.
– Луиза, Луиза, Луиза… – Он осыпал поцелуями ее шею. – Я так долго ждал.
Он колебался – всего лишь секунду, – прежде чем потянулся к верхней пуговице на кружевном вырезе. Всего-то и надо два движения пальцев.
Но он не решался, вспомнив, как она оттолкнула его на свадьбе.
– Можно? – Он заглянул ей в глаза и увидел, что они потемнели от прилива желания и сделались темно-синими.
Она неуверенной рукой потянулась к застежке, и пуговица была расстегнута.
Вот ответ, который ему нужен, и его поцелуй не заставил себя ждать. Затем… затем его пальцы быстро справились с остальными пуговицами, а Луиза с каждым выдохом произносила его имя.
– Ты – бессовестная врушка. Надеюсь, ты это знаешь.
Что за черт? Луиза, моргая, посмотрела на часы на тумбочке. Еще слишком рано, и вообще непонятно, о чем это Дани.
– Я хочу сказать, что я тебя прощаю, – продолжала Дани.
– За что? – Луиза откинула волосы с глаз.
– За то, что ничего мне не сказала о том, что у тебя с Нико, разумеется. Только не говори, что вы с ним только друзья после того, что мы видели вчера.
Луиза улыбнулась. А сколько всего Дани и остальные не видели!
– Нет, не стану, – ответила она.
– Правильно. Потому что тебе никто не поверит.
Нет смысла объяснять, что они с Нико до вчерашнего дня не были вместе. И почему. Как сказала Дани, после ее поцелуя на площади никто все равно ей не поверит.
Нико покорил ее.
Он – не Стивен. Сейчас она в плену совсем другого рода.
– Луиза?
Она зевнула и села.
– Я здесь, – ответила она, натягивая простыню.
– Я уж подумала, что Нико тебя отвлекает.
– Его нет. Он ушел проверять сбор урожая. – «Я разбужу тебя, когда вернусь», – прошептал он, целуя ее в щеку. Надо будет притвориться спящей. – Ты позвонила, чтобы назвать меня лгуньей, или есть еще причина? – спросила она подругу.
– У меня остались твои босоножки на случай, если ты их ищешь.
– Спасибо.
– Поскольку фестиваль закончился, Раф хочет, чтобы наш комитет по развитию города начал серьезно работать. Не могла бы ты спросить у Нико, свободен ли он утром в следующий вторник? Ты, вероятно, увидишь его раньше всех остальных.
– Я постараюсь его поймать.
И словно специально открылась дверь спальни, и вошел Нико. На нем – рубашка, которая ему мала. Ткань трещала на бицепсах и плоском животе.
Увидев Луизу сидящей в постели, а не спящей, он театрально насупился.
– Это Дани, – одними губами произнесла Луиза, но сказать громко у нее все равно не было сил – дыхание перехватило. Эта рубашка… стоит лишь представить, что скрывается под ней.
Луиза смотрела, как он ходит по комнате, и вполуха слушала трескотню Дани. Наконец Дани замолкла, и Луиза смогла закончить разговор и отбросить телефон.
– Чего Дани хотела? – спросил Нико.
– Упрекнула меня за то, что я не сказала… о нас.
– Но у нас ничего не было до…
– Не было. Но люди верят таблоидам, а ты считал, что нет.
– Сейчас они уж точно не поверят. Тебя это беспокоит?
Он расправил смятое одеяло. Какой он серьезный.
– Разве сейчас у меня есть выбор? – ответила Луиза. – Можно было возражать до того, как я тебя поцеловала на людях, и насколько я помню… – Она перевернулась на живот, подмяла под себя подушку и улыбнулась, зная, что он видит ее голые плечи и спину. – Насколько я помню, я сделала это с удовольствием.
– Правильно. Нежелания с твоей стороны я не заметил. Надеюсь, и сегодня не замечу, – серьезно продолжал он.
Странно. Он, кажется, не видит, что она лежит голая в его постели.
– Разве вчера все не было прекрасно? Против чего мне возражать?
– Против этого.
Луиза села, а Нико вытащил свернутую трубочкой газету, засунутую за ремень брюк. Страницы были сложены на колонке светской хроники, и Луиза увидела внизу краткое сообщение о том, как она на фестивале урожая обхаживала своего нового поклонника-миллионера. Две строчки. И все. Ее дурная слава поблекла. С плеч словно свалился груз.
– Похоже, что более важные новости заняли мое место.
Наконец-то. И помоги боже бедняжке, привлекшему внимание газет.
– Так ты не расстроилась? – спросил Нико.
Честно? Конечно, она предпочла бы, чтобы о ней вообще ничего не писали, но если вспомнить то, что было…
– Две строчки на тринадцатой странице я переживу.
Наконец-то он улыбнулся.
– Я рад. А то я волновался…
– О чем? Что я приду в ярость?
– Раньше так и было. – Нико опустил колено на край кровати, нагнулся и взял в ладони ее подбородок. – Я не хочу, чтобы впредь что-либо тебя расстраивало. Никогда.
– Никогда – это очень ответственное обещание, – сказала Луиза.
– Там, где дело касается твоего спокойствия, я готов скупить все газеты в Италии, чтобы оградить тебя от папарацци.
У Луизы по позвоночнику прокатилась дрожь.
– Не надо делать ничего драматичного. Мне спокойно, когда ты меня обнимаешь.
– Только попроси, и я к твоим услугам, bella mia. – Глаза у него сверкнули. – Тебе нужно, чтобы я обнял тебя, и только?
Она ухватилась за ворот его рубашки и потянула к себе.
– Раз уж ты об этом заговорил, у меня могут появиться и другие просьбы.
Ему хотелось повторить сегодняшнее любовное утро и нырнуть к ней под одеяло, но Луиза была другого мнения: она заявила, что им нужно обязательно появиться в винодельне, пока не поползли новые слухи.
Откинувшись на спинку кровати, он смотрел, как она одевается, и дивился тому, как легко дышится. Легко и радостно. Он не припоминал, когда в жизни ему было настолько хорошо. Словно за одну ночь мир сделался светлее: цвета ярче, звуки отчетливее, запахи ароматнее. А Луиза… прекрасная, прекрасная Луиза… Он не мог ею налюбоваться, насытиться. И дело не в сексе – хотя и это было великолепно, – но в ней самой. В ее присутствии рядом, в ее радостной улыбке.
Вдруг его словно ударило током. Он… влюбился.
Впервые в жизни он, Нико Аматуччи, был влюблен. Влюблен по-настоящему, глубоко и безумно. Осознание росло в груди, ширилось, сердце готово было разорваться.
Чтобы отвлечься от желания снова уложить Луизу в постель, Нико стал проверять сообщения на телефоне, но соображал с трудом. Его красавица американка стояла в двух шагах от него, а на ней только бюстгальтер и джинсы.
– Ты бы повесила свою одежду в шкаф, – сказал он, наблюдая, как она достает кофту из чемодана. Она столько дней в его доме и до сих пор не разложила вещи?
