— Где?
— На виллу по улице Каневской. Езек Часовой Мастер назвал даже его имя: Ероним Мругал. Клянется вроде той женщины из Колобжега, что видел его паспорт.
— Чепуха, — сказал Кортель. — Все это фантазия Езека. Нельзя брать всерьез ни показания Езека Часового Мастера, ни этой из Колобжега.
— А тебя не настораживает такое совпадение: вилла на Каневской?
— Это случайность. Или подсознательный бред Езека. Вспомни, что этот человек погиб второго апреля, а Болек, Циклон и Желтый Тадек совершили кражу на вилле двадцать седьмого мая. Тут нет никакой связи.
— Пожалуй, да. Пожалуй, ты прав. Пора кончать с этим… Но, видишь ли, старина, меня постоянно что-то беспокоит в этом деле… Не могу сказать что…
— Меня тоже беспокоило, — сказал Кортель.
— А сейчас?
— Кажется, уже нет… Всегда найдется какое-нибудь не совсем разгаданное дело, ты его откладываешь, а оно снова возвращается к тебе, ты снова откладываешь…
— А я все же хотел бы узнать, кем же на самом деле был этот человек. Нам уже известны три его лица. Спроси у Циклона и Желтого Тадека, не встречали ли где они этого типа.
— Спрошу, — уверил Кортель и забыл об этом, когда вернулся в свою комендатуру.
Он допрашивал Циклона, но совсем по другому поводу. Если верить Окольскому, Циклон, а не Желтый Тадек вошел в кабинет вторым. В сущности, это было маловажно, но Кортель хотел еще раз проверить, что помнит Циклон — Мичинский. Циклон производил впечатление самоуверенного человека: он уже догадался, что ему отвечать за ограбление и вооруженное сопротивление, и только, но не за убийство. Но вопросы инспектора его обеспокоили.
— Я ведь уже все сказал!
— Правильно, Циклон. Повторишь еще раз. Что ты увидел, когда вошел в кабинет?
— Болека… лампу на столе… и девушку…
— Видел ли ты опрокинутый стул посреди комнаты?
— Не помню…
— А что лежало на столе?
— Клянусь богом, я не смотрел на стол.
— А на пол?
Циклон задумался.
— Я посмотрел на пол… взглянул и дал тягу… Тадек крикнул Болеку: «Наследил, фрайер!»
— Так кто был первым: ты или Тадек?
— Тадек.
— А Болек утверждает, что это был ты.
— У него, наверное, помешательство…
— Хорошо, вернемся к полу: что ты там увидел?
— Девушку.
— Вспомни, может, еще что-то? Не дури, если ты видел какой-то предмет и скажешь правду, то для тебя же лучше.
— Статуэтку видел, пан капитан.
— Статуэтку? — переспросил Кортель. — Почему до сих пор молчал?
— А меня никто о ней не спрашивал…
«Серьезное упущение в следствии, — подумал Кортель. — Циклона допрашивали я и Соболь — и не задать такого вопроса!»
— Как выглядела статуэтка?
— Я очень-то к ней не присматривался, вроде из бронзы… Изображает какого-то типа, похож на нашего ксендза, на голове у него что-то… И грудь голая…
— Будда.
— Может, и Будда.
— И что же случилось с этой статуэткой?
— Не знаю, пан капитан. Может, Болек взял… Я так подумал: он этой статуэткой ее…
Желтый Тадек, вызванный сразу после Циклона, упорствовал, что ничего на полу не заметил.
— Я взглянул на девушку и убежал, — повторил он. Эту фразу он твердил во время каждого допроса.
Дежурный сержант доложил по телефону, что явился Рыдзевский. Кортель закрыл окно. Теперь он все время думал о статуэтке: Болек и Тадек не заметили орудия убийства, и только Циклон заметил. Скорей всего он говорит правду: очень подробно описал статуэтку, значит, тот, кто пришел после них, забрал ее с собой…
Инженер Рыдзевский выглядел очень плохо, был еще неряшливее, чем всегда. Вместо пиджака на нем был грязный свитер.
— Схватили его, — сказал он и разразился смехом.
— Почему вы смеетесь?
— Потому что, когда убийца уже пойман, вы перестаете верить, что это убийца. Разве я ошибаюсь?
— Вы не ошибаетесь, — сухо ответил Кортель.
Рыдзевский вдруг стал серьезным и съежился на стуле.
— Извините. Мой смех, конечно, неуместен, но я уже не могу владеть своими нервами. Не могу перестать думать о Зосе. Вы, конечно, понимаете. Я послал ей посылку, нанял адвоката, но адвокат утверждает, что еще слишком рано предпринимать какие-либо шаги… Мы рассчитываем на амнистию… Что ей грозит, пан капитан?
— С этим вопросом вы должны обратиться к прокурору. Кодекс предусматривает до пяти лет заключения.
— О боже!
Все-таки ему было жаль Рыдзевского, как, впрочем, и двух этих девушек… Было какое-то сходство в их судьбах.
— Но я не думаю, что это будет так, — сказал Кортель мягче. — В конце концов, речь идет о начинающем воре…
Лицо Рыдзевского застыло.
— Но суд же берет во внимание размер преступления, совершенного скрывающимся лицом?
— Несомненно.
— О чем вы хотели со мной говорить, пан капитан?
— О вашей поездке во Вроцлав.
— У меня там было несколько лекций…
— Помните, мы в тот вечер встречались на Пулавской, в кафе?
— Помню.
— Во сколько вы выехали из Варшавы?
— Два или три часа спустя. Я еще успел поужинать в рыбном ресторане, тоже на Пулавской, и отправился. Домой уже не заходил. Я люблю ездить ночью…
— И как долго длилась эта… ночная поездка?
— Долго. Я проколол шину. Даже немного вздремнул. Во Вроцлаве был около пяти утра.
— В «Монополе»?
— Да.
Все это надо было проверить, но уже из показаний Рыдзевского следовало, что в ту ночь он мог находиться на Валу Медзешинском. Алиби у него не было.
— Вы возвратились тоже на машине?
— Нет.
— То есть как?
— Самолетом. — Рыдзевский улыбнулся. — Машину оставил у знакомого лакировщика во Вроцлаве… отличный специалист, а мой автомобиль основательно пообтерся. Не понимаю, почему вы мне задаете этот вопрос?
— Боюсь, что вы очень хорошо понимаете, — ответил Кортель.
— Очень приятно, пан инспектор.
— Почему?
— Что вы боитесь. Не собираетесь ли вы меня подозревать?
— Нет, — признался Кортель.
— Это уже вопреки правилам. Вы должны подозревать всех и во всем, относиться ко всем с одинаковым холодным равнодушием. Так работают…
— …детективы в романах.
— Именно. А не кажется ли вам, что иногда случаются такие загадки, которые лучше и приличнее было бы не разрешать?
— Нет, — парировал Кортель, меняя тон. — Но думаю, что эта загадка должна быть разгадана.
— Да, — сказал Рыдзевский, — я тоже так считаю. Я хотел, чтобы вы знали: все, что я делаю в последнее время, я делаю с мыслью о Зосе.
— Понимаю. — Однако Кортель не понял, почему Рыдзевский добавил «в последнее время».
Кабинет Ладыня, когда они вошли туда втроем — он, Окольский и милиционер, охраняющий Болека, — выглядел точно так же, как и тогда, 27 мая. Задернутые портьеры на балконных дверях, придвинутые к ним два стула, почти пустой стол… Окольский, очень бледный, встал на пороге. Он снял очки и протер их платочком.
— Действуйте сейчас так, как тогда, — сказал Кортель. — Дверь была приоткрыта, правда?
Окольский кивнул.
— Стол был освещен. — Инспектор зажег лампу. — Входите…
— Я вхожу, — повторил Окольский.
— А что дальше? Вы стоите на пороге или идете к столу?
— Иду к столу. — Он шел твердым, медленным шагом, как бы боясь упасть.
— Где остановились?
— Здесь. — Болек стал возле кресла, лицом в сторону портьер.
— Хорошо. Где лежал перевернутый стул?
— Почти посередине. Нет, ближе к столу… Да.
Кортель перевернул стул.
— Теперь девушка… Покажите это место.
Он показал почти точно. Но только «почти». На самом деле она лежала ближе к столу.
— Вы уверены?
— Кажется, так.
— А где лежала статуэтка Будды?
— Никакой статуэтки я не видел, — сказал Окольский. По его лицу стекали крупные капли пота.
— Хорошо. А теперь взгляните на стол.
— Я смотрю. — И через минуту: — Была вазочка для карандашей, пепельница. Газет не было.
— Так. Теперь вернитесь к двери. Хорошо. Когда стояли здесь, вы видели стол. Что еще?
— Ничего еще, остальная часть комнаты была не освещена… Если только полочка над столом…
— Вы смотрели на нее?
— Да. — Он взглянул на полочку.
— Теперь подойдите к ней.
Полочка была в стене. На ней лежали книжки и специальные журналы. Окольский двигался как манекен.
— Книги были?
— Были.
— Что еще?
— Портфель, — сказал равнодушно Окольский. — Большой желтый портфель. Больше ничего.
Наступила тишина. Кортель сел на стул, закурил. Большой желтый портфель!
— Увести подозреваемого, — бросил он милиционеру.
Инспектору необходимо было побыть одному. Все, он, Станислав Кортель, был прав! Убийца оставил в кабинете что-то, за чем должен был возвратиться… И опасался, что Окольский запомнит. А он и впрямь запомнил, хотя даже не предполагал, будет ли это иметь значение. Портфель лежал на полке над столом. Портфель инженера Ладыня.
