На бескрайних просторах бывшей России коптит дьявольская баня – угрюмые звероподобные мужики с «Маузерами» и в кожаных плащах по личному распоряжению Ленина режут и стреляют, отбирают у крестьян фураж и продовольствие, линчуют и вешают священников, взрывают церкви и храмы. И нет конца красному террору – он остановится только тогда, когда всё будет кончено. А тех, кого не успели добить до момента отхода Ильича в мир иной, укокошит его друг и товарищ Сталин – в 1937–1938 годах.
Народ доведен до отчаянья. Повсеместно ширится и растет белое движение – оно ставит перед собой цель отбить Россию у большевиков. Но белые не имеют внятной идеологической основы – их лозунги о возвращении какого-то мутного учредительного собрания в качестве правящего органа не находят поддержки в массах. Народу интересен и понятен только царь, и Ленин прекрасно понимает исходящую от бывшего императора и членов его семьи сакральную опасность. Поэтому он отдает распоряжение убить царя и всех его близких.
В ночь с 16 на 17 июля 1918 года в доме Ипатьева в Екатеринбурге озверевшие, нанюхавшиеся смеси анаши и мака чекисты расстреливают царскую семью во главе с самим Николаем II, о чем радостно телеграфируют в Петербург. Получив долгожданное известие, Ленин немедленно собирает аппарат правительства и закатывает грандиозную попойку. Есть что отмечать – единственный реальный соперник отныне мертв, поэтому пей и празднуй до утра!
Само собой разумеется, большевики сделали все возможное, чтобы известие о смерти бывшего государя распространилось по стране как можно быстрее – им нужно окончательно выбить идеологическую почву из-под монархистов и их приверженцев. Следует признать, изуверский план Ленина и его приспешников сработал отлично – именно с момента смерти царской семьи в белом движении происходит раскол, кончина царя ставит точку на всей прежней истории России, а вожди белых не могут предложить ни одной достойной кандидатуры на управление страной, которая обладала бы достаточным политическим весом и уважением.
Ленин чувствует себя победителем и почти перестает заботиться о собственной безопасности. А вот и зря! В августе 1918 года на одном из митингов, где он опять рассусоливает о необходимости стрелять и вешать неугодных, на него совершено покушение. Кто стрелял, и из чего стреляли, не понятно, но крайней назначают Фанни Ефимовну Каплан (Фейгу Хаимовну Ройтблат) – её быстренько расстреливают и сжигают в бочке со смолой у стен древнего Кремля.
Сразу после покушения на Ленина в стране разворачивается кровавый беспредел (дополнительно к уже идущему – но еще более массовый). Указ о нем подписывает Яков Свердлов (Ешуа-Соломон Мовшевич), для которого, конечно, одним миллионом русских меньше, одним больше – какая разница? Мельница террора вращается с бешеной скоростью, количество арестованных и бессудно загубленных душ растет в геометрической прогрессии – словом, наступает кромешный ад, который продлится еще долгих полтора года и унесет жизни огромного количества людей.
После ранения силы Ленина уже не те. Он хоть и работает, хоть и увеличивает дозы наркотической смеси, но здоровье его подорвано, а жадные до власти соратники спят и видят, как бы побыстрее свести его в могилу. И мы тоже оставляем его в 1918 году, но обязательно вернемся еще и расскажем о его личных злодеяниях и о зверствах его соратников в период до 1924 года – но только в другой статье!
Ваши Червонщербетный Артур-Чок и Фырьев Пикс-Одинокий
…– Так что скажешь, сын? Как будем изводить извергов, покусившихся на Ильича?
– Папа! – Андрей Иванович взял со стола бутерброд с икрой и откусил сразу добрую половину. – Ты борешься с гидрой либерализма уже двадцать лет, и скажи мне – с 1991 года стало легче? Стоит загнать в подполье одних, тут же появляются другие – еще более жадные и более нахрапистые!
– Ты прав, сын! – в голосе Ивана Ивановича сквозили нотки удивления (он не ожидал от наследника такой прозорливости). – Зришь в корень! Но что поделать, вся наша жизнь – борьба, и необходимо расчищать себе место под солнцем! И неважно, сколько голов нам придется срубить, главное, что процесс идет, вырастает новое поколение, чуждое капиталистических пороков и готовое на многое ради социальных свершений!
– Знаешь, пап! Мне кажется, ты ошибаешься! Все с точностью до наоборот – твои социальные идеи никому не нужны, а всем хочется денег и комфорта!
– Не мои идеи, сын – но и твои тоже! – Иван Иванович умышленно замалчивал об основной цели визита, оставляя ее на потом. Но время пришло!
– Идея наша общая, сын! – и действительно, кем бы был Андрей Иванович, не родись он в семье видного коммунистического босса? Полы бы мыл? Прислуживал бы олигархам? Пел бы песни с детьми на утренниках, чтобы заработать копеечку? А так – коммунистическое бытие дало ему все – почет, деньги и уважение уже в столь раннем возрасте. – И вскоре тебе придется научиться доводить ее до масс! Поскольку я собираюсь сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться!
– В смысле? – Андрей Иванович был заинтригован. И он, и отец уже давно не обращали внимания на Оксану и Елению (ведь разговор шел о материях высоких, требовал концентрации, а девушки – на то они и девушки, чтоб отвлекать!). Вышколенные секретарши все понимали и сидели молча, и, кажется, даже перестали отбрасывать тень. И иногда создавалось впечатление, что они – безжизненные статуи (правда, очень красивые!).
– В смысле, что пора тебе взрослеть, и пора тебе делать нормальную карьеру – а не простецкого писаки, прости господи, и поклонника, и покровителя искусств! На таком багаже далеко не уедешь, и хоть с деньгами у тебя все в порядке, но уважения не заслужишь! В общем так – в ближайшие несколько дней (а именно, в декаду) ты мне креативишь десять статей о вредности и пагубности либерализма в России, а также в защиту Маркса, Энгельса – и особенно, коммунизма и Ленина, а я включаю тебя в партийный список идущих на выборы депутатов под номером тридцать. И не сомневайся – обязательно пройдешь! Что скажешь?
– Не знаю, пап! – Андрей Иванович был огорошен. В один миг устойчивая почва реальность уплыла у него из-под ног – еще минуту назад он чувствовал себя вольной птицей, вальяжно взирал на скорбный мир вокруг, и вот – откуда-то (невесть откуда) возникла необходимость бежать, делать и вообще – менять такую изысканную и неторопливую жизнь! И ради чего?
– А зачем мне это? – логичный вопрос сорвался с языка Андрея Ивановича.
– Затем, сын, что я не вечен! – Иван Иванович покосился на бутылку с водкой, и одна из статуй (Оксана) возродилась к жизни, быстро наполнила стопочку и с поклоном подала ее Капитонову-старшему. – А в нашей стране удержание позиций в бизнесе, удержание авторитета и соответствующего достатка возможно только при наличии связей и положения на самом верху! А для этого необходимо, нужно (и даже не обсуждается) идти в политику, становиться вхожим в кремлевские и прочие иже с ними кабинеты и добиваться неприкосновенности.
– Представь! – Иван Иванович жадно выпил и утерся полой Оксаниного кимоно, обнажив ее чудесные коленки (не менее чудесные, чем до этого грудь). – Представь, меня нет, ты влачишь свои дни в лености и бездействии, и тут кто-нибудь из моих прошлых ближайших конкурентов решает, что пришло время тебя выпотрошить и отнять все, накопленное за годы свершений и трудовых подвигов! Какие аргументы ты сможешь представить в свое оправдание? Дескать, покровительствовал музам? Облагодетельствовал пару сотен художников на папенькины деньги? Это все пустое, сын! Если не будет кремлевской (думской, сенатской, губернаторской) крыши – твои денежки – тю-тю, а сам ты пойдешь лаптем щи хлебать и работать столяром на фабрике гробов, это я тебе обещаю!
– Так уж и гробов! – Андрей Иванович представил, как его с треском выгоняют из рая, крича в спину: «Пшел вон, безродный холоп!», и ему стало не по себе. Сначала он хотел горячо возразить отцу, но внезапно осознал – а ведь тот прав! Не дай бог что случись – и налетят вороны клевать труп империи Капитоновых, налетят – как пить дать!
– Папа, может, не гробов, а, например, матрешек? – несмотря на иронию в голосе Андрея Ивановича проскальзывали напряженные нотки.
– Я рад, сын, что у тебя все в порядке с чувством юмора! – Иван Иванович покосился на Оксану (она вновь сидела, не шелохнувшись) и подумал, что дискуссия на политические темы длиться уже очень долго, и пора, наконец, переходить к более приятным расслабляющим процедурам. – Но это отнюдь не отменяет прискорбного факта, что чувство юмора без защиты никому не интересно – впрочем, как и все остальное! Поэтому слушай мою команду – станешь депутатом и начнешь взбираться по партийной лестнице, чтобы к моменту моего ухода ты уже набрал вес и авторитет! А то мне на том свете будет очень неудобно осознавать, что все, нажитое непосильным трудом, отныне принадлежит проходимцам без роду, без племени, которые и палец о палец не ударили, чтобы этим владеть! Принадлежит только лишь потому, что мой сын – ленивый плейбой, не уважающий волю отца и волю пролетариата!
