Стоя в чисто прибранной кухне (так непохожей на мои вековой срач), мы целовались, наверно, часа два. Я по-прежнему крепко прижимал к себе ее бедра, под руками была упругость ее тела. Как я раньше жил без этой ЖЕНЩИНЫ?
Ее ладони так и оставались на моих висках, и через промелькнувшую одним ударом сердца вечность она сжала и отодвинула мое лицо. «.„Сережеоожка, у меня сейчас будет обморок. Подожди, дай мне отдышаться…» Она покошачьи вывернулась из моих рук и ушла в комнаты, Я догадался, что она пошла переодеваться, но никакого желания пойти и помочь не испытал. А пошел в прихожую, прихватив с собой чашку с давно остывшим чаем и пару крекеров, взял из бомбера сигареты и вышел на лестницу. Сел на ступеньку и закурил. Ни о чем не думалось. Она вышла, когда вторая сигарета продымила до середины.
— Пойдем гулять?
— Конечно, солнце мое.
— Ты не хочешь?
— Ну, ты так говоришь неуверенно. Посмотри, какой денек сегодня славный, ведь уже скоро таких не будет, солнышка теплого уже не будет, пойдем! — Она так и говорит — «денек», «солнышко», почему-то это звучало совсем не приторно.
— Да хочу я! Я все, что угодно сейчас хочу! Поцелуй меня…
— Давай выйдем, — после короткого поцелуя, — не хочу здесь целоваться. Пахнет.
Мы вышли на улицу, под синее небо и яр-кое солнце. Ее дом совсем рядом с Садовым кольцом, но сегодня (пока) не слышно гула машин, звука, от которого я смертельно устаю меньше чем за два часа. Утро, праздник — сограждане успели налакаться уже вчера, и сейчас Город похмеляется. Машин почти нет, висит непривычная тишина. Б гулкости двора мы целуемся до звона в ушах.
Мы гуляем весь день, иногда заходим в кафешки и ресторанчики, я заказываю ей еду (у меня совсем нет аппетита) и смотрю, как она ест. Она здорово ест, у нее хороший аппетит, и голод просыпается в ее теле каждые два часа. Когда она ест, у нее красиво подрагивают ноздри и глаза блестят довольным масляным блеском, она улыбается. Мне нравится, как она ест (мне вообще нравится ВСЕ, что она делает. Каждый взгляд, жест. Она очень пластичная, гибкая, В ее походке, во всех ее движениях — животная, первобытная грация), мне она кажется похожей на животное, на прекрасную кошку. Я протягиваю под столом руку и глажу ее круглые колени, а сам думаю только о том, что я могу накончатъ в трусы, как школьник. Наша прогулка, как и всегда, не имела цели. Только если раньше я знал, где мы и где здесь станция метро или ближайшая крупная улица, то сейчас я был дезориентирован полностью, не видел ничего вокруг. (И даже это — осознание того, что я потерялся в СВОЕМ Городе, пришло много позже, когда этот день с запахом приближающейся осени уже стал частью памяти,) Время разбилось на незапоминающиеся отрезки между поцелуями. Я обнимал ее беспрестанно, не обнимал, а держал в руках — мне казалось, что я поймал Птицу Гамаюн, и в любое мгновение она может улететь, поэтому ее надо держать. Держать изо всех сил, но не причиняя ей боли. Если я сделаю ей больно, то тут же ее боль отразится во мне в миллион раз острее, Наши поцелуи получались тягучими, все мое тело обмякало, когда ее губы касались моего лица. Но при этом с ее слюной в меня втекало что-то еще (ЭНЕРГИЯ?). Получалось, что я был мешком с водой. Прежняя вода выливалась, и она наполняла меня новой сущностью. Ее губы были мягче и нежней всех женских губ, которых я касался в своей жизни, они вообще были нежнее ВСЕГО. А ее тело, честно прижимающееся к моему, было гуттаперчево-упругим. Вся она — высокая, с осиной талией и твердой грудью с камешками сосков — была как пружинка, а еще точнее — как натянутый лук. В ее теле были и тонкая гибкость и сила. Когда мы целовались, я безумно хотел ее, но хотел как-то странно, как никогда не хотел женщину — хотело мое сердце, но не тело. А когда она отрывала свои губы от моих, всякий раз я обнаруживал, что забывал дышать.
Так и прошел еще один день. Я заметал это, лишь когда мрак окончательно опустился на Город, только на Западе оставалась неширокая кровавая лента. На несколько минут я пришел в себя (и тогда обрадовался. Обрадовался тому, что она, кажется, тоже забыла обо всем на свете. Это нас уравнивало. Я перестал быть растаявшим малолеткой, написавшим в штаны на американских горках) и нашел нас стоящими, крепко (судорожно) держась за руки на Ордынке, Замоскворечье. Но как мы перешли через два моста осталось за памятью.
— Уже ночь. Поехали ко мне?
— Поехали.
‹Можете не верить, други мои, но тогда я подумал так: всю ночь я буду обнимать ее и слушать ее тихое дыхание и вдыхать запах ее волос и прижиматься к ее волшебному телу — сердце к сердцу. И больше ничего я не подумал.
ГЛАВА 30 (юбилейная:))
Я хотел взять машину, и уже, подойдя к обочине, поднял руку, но она потянула меня в сторону: «Давай на метро поедем!» Внутренний портативный собеседник мгновенно выздоровел и сообщил: «Ну что, уже МОИ деньги считать начала!» Потом я сообразил, почему ей захотелось ехать в метро. Она хотела, чтобы мы… ну, короче, как когда мы первый раз встретились глазами. И мы пошли к метро.
Мы только спустились по длинному эскалатору на платформу, а я уже знал, что зря мы потащились в подземку, ничего хорошего здесь не бывает. По полу были разбросаны осколки бутылки, в воздухе висел смрадный дух дешевого пива. На лавочке на платформе лежал молодой гопник в черных бруках. Его красная морда свешивалась со скамейки, и даже сейчас, во сне, он выглядел тупым и агрессивным. Рядом с ним благоухала свежекинутая блевотина, Желание проучить его несколько раз по башке возникало само по себе, я даже сделал шаг в сторону. Я уже видел, как смешно подпрыгнет его свисающая со скамейки голова, если славно засветить по ней с рычага. Она чуть потянула меня за руку.
Я посмотрел в ее глаза. Она смотрела на меня, в ее взгляде вспыхивали тысячи искр, Потом на секунду она взглянула через мое плечо, на этого спящего урода.
— Господи, как его жалко… Правда? — Жалко?!!
Я, честно говоря, не понял, как такой мандюк может вызывать какие-то эмоции, кроме желания хорошенько его отпивать. Но она уже опять смотрела на меня, и я увидел, что она его действительно ЖАЛЕЕТ. А еще я понял, что если я… нет не стану его пинать, а просто если она узнает, о чем я думаю, то мы опять разлетимся на тысячу световых лет, в разные вселенные. Я спрятал глаза, а когда снова посмотрел на нее — ручаюсь, она поняла, что я что-то от нее скрываю.
— О чем ты сейчас думаешь?
— Ни о чем.
— Ну ладно… — это звучало как «не хочешь рассказывать — твое дело».
В ночном магазине рядом с домом я купил бутылку грузинского вина, шоколад и, подумав, сыр. Пачку сигарет. Пока я расплачивался, она разглядывала полки со снедью, и я (первый раз за много дней) посмотрел на нее со стороны. V нее было спокойное лицо уверенного в себе человека, на нем были написаны гордость и независимость. Она повернула голову, взглянула на меня. Она не кокетничала и не была жеманной, в отличие от всех остальных чикс мира, едущих на случку, как и всегда, она была естественной и непринужденной. Какая же она красавица! В жизни не спал с такими красивыми! И тут же подумалось: а ведь она тебе верит! Как будто я сам себя в чем-то укорил. Не знаю, что это было. Дорога через два двора заняла полчаса, двадцать девять минут из которых мы целовались. Она еще ни разу не сказала хватит, ни разу не надавила мне на грудь, и вообще ничего подобного: каждый раз, когда я останавливался и разворачивал ее к себе, ее губы готовно открывались навстречу моим, а лицо было все таким же безмятежным… Уже перед самым подъездом я вспомнил, что последняя уборка была несколько недель назад, и устрашился. Как можно привести ее в такой бордель?!!
Я открыл дверь и, распахнув ее, зашел первым, развернулся: Добро Пожаловать, вот тапочки — и прыгнул в гостиную. У меня было не больше 30 секунд. Я огляделся. Ну, здесь было относительно нормально, грязные тарелки и пепельницы я уволок на кухню и захлопнул туда дверь, включил два настенных светильника, чтобы не было видно полового мусора. От вошла, как только я успел все это сделать. Блиин, как же она все понимает с полоборота. В моем доме принято ходить босиком, тапочки предлагаются посторонним гостям. Так вот, она тоже стояла без носков! Посмотрела на меня и сделала так же. Наверно, она никогда не перестанет меня удивлять.
…Она мягко сопела на моей руке, а я лежал, глядя на нее, и благодарил Бога (благодарил Бога??!!) за то, что сегодня полная луна. Свет падал прямо на кровать, и ее лицо было хорошо видно. Я вдыхал запах ее волос и думал, что… Жаль, что нельзя прожить с одной женщиной всю жизнь.
ГЛАВА 31
Утро. Иногда я падал в зыбкую дремоту, из которой возвращался в реальность, не ощущая этой границы. Кажется, я так ни разу и не заснул. Утро. Жемчужный свет наполняет спальню, этот рассвет отличается от всех рассветов моей предыдущей жизни. Она по-прежнему спит, и ее лицо безмятежно расслаблено. Я поднялся на локте и долго смотрел на нее — утреннюю. Из глубин памяти всплыло — «…даже утро ей к лицу…».
