Впереди лежали трубы, достаточно большие, чтобы спрятаться. Я не стал раздумывать. А потом услышал, как кто-то — может быть, и Крауф — ходит рядом. И вдруг этот кто-то стал простреливать трубы. Они гудели и ахали, повторяя звук выстрела. Потом все стихло. Вдруг я услышал шепот:
— Здесь, налево, дыра в заборе. За забором — стройка, за ней — вертолетная площадка. Спешите…
И я услышал удаляющиеся шаги. Вылез из трубы, огляделся. Никого. И поехал к Бэкки.
В первую минуту я подумал, что ее нет дома. Даже порадовался: можно спокойно позвонить Оуну. Но тут в темноте вспыхнул огонек сигареты — Бэкки сидела в кресле. Я зажег свет. Она не шевельнулась. На полу у кресла были разбросаны исписанные листки.
— Работала?
— Делала вид.
Я сел напротив:
— Мне больше нельзя оставаться здесь, Бэкки.
— Знаю. — В ее голосе мне послышалось безразличие, я удивился.
— Что с тобой? Нужно лететь. Я сейчас иду с тобой к Верховным. Возможно, лететь придется немедленно. Ну, что ты решила?
— Ничего. — Бэкки не изменила позы.
— Как же так? — Собрал с пола исписанные листки, спросил мягко. — Ну, о чем сочиняла?
— Все о том же. О выстрелах и трупах. Репортажи… Как пристрелили артистов. Тебе интересно? Открой бар, там, кажется, что-то есть.
Я выставил на стол початую бутылку, рюмки. Налил. Бэкки выпила залпом.
— Что сидишь? — Она в упор посмотрела на меня. — Пей, жить легче будет. Давай не церемонься.
— На кого ты сердишься? — мягко спросил я.
— На себя. — Бэкки порывисто встала, подошла к окну, затихла. И вдруг заговорила незнакомым мне голосом:
— Знаешь, Алексей, трупы, трупы, трупы… Мне жутко. Я все время надеялась, что новый закон во благо. Я все ждала лучшего. Я и рубрику в газете повела потому, что чувствовала необходимость выявлять подлость, которую необходимо уничтожить. Ты никогда не интересовался моим прошлым. Ты даже не знаешь, сколько выпало на мою долю. Сколько гадости мне пришлось увидеть и перенести! Я все ждала, когда эту гадость уничтожат. Теперь мне кажется, что я уже не знаю, где гадость, где подлость, а где расшатанная психика, недостаточность воспитания, слабость характера или жажда крови, чужой крови. Я уже не знаю, где добро, где зло. Раньше было проще. — Голос Бэкки посуровел. — Вчера, когда в вас стреляли, я впервые попала в положение жертвы. Человек даже не знает, за что. Некому объяснять. Подходит респектабельный человек — ив упор…
— Ужасно!
— Что ужасно? Да что ты видел ужасного в своей жизни? Знаешь, землянин, а ведь тебя убить надо. — Ее трясло. — Да, тебя необходимо убить!
Я увидел в ее руке пистолет.
— И я убью тебя. За все сразу.
— Ты с ума сошла! Что с тобой?!
— Может быть, такое время, можно свихнуться. Но сейчас я говорю истину. Кто тебе позволил делать из меня игрушку? Он все решает, он идет к Верховным, лети с ним! Я никогда от тебя ничего не требовала, никогда! Как тебе это было удобно: улетел, прилетел. И пока над твоей головой было ясно, что-то ты никуда меня не приглашал. Теперь — летим, женимся! А ты задумывался хоть раз, как я живу, когда ты улетаешь? Здесь, на Аркосе, живу, говорю, жду тебя. Страдаю? Тоскую? — Она махнула рукой. — Почему я должна зависеть от твоих настроений? Мне было плохо и одиноко. Скажу правду: я тебе всегда была верна. Даже когда ты улетал на Землю. Я тебя любила.
Она подняла револьвер. Происходящее не укладывалось в сознании. Я не понимал, что с Бэкки, уж не больна ли она? Поднять руку на нее я не мог. Казалось, прошла вечность. Бэкки с силой отшвырнула револьвер. Он ударился о стену, посыпалась штукатурка, что-то тяжело грохнулось об пол.
На полу среди кусков штукатурки лежал плоский металлический предмет.
Окончание в следующем выпуске
Юрий ТИХОНОВ
ТРЕТИЙ ВЫСТРЕЛ
Кирпичная стена поддавалась плохо. Работать приходилось кувалдой и зубилом. Сколько было разочарования, когда в руках оставались одни обломки!
Тимофеич стер с лица кирпичную пыль, перемешанную с обильным потом, и перевел дух. Затянул потуже на указательном пальце грязную, окровавленную тряпицу, сплюнул скрипевшие на зубах песчинки и с сожалением посмотрел на развалившийся кирпич.
— Эдак цельного кирпича и на баньку не наберешь, — сказал он своему напарнику, Семену Прудникову.
— Буде врать, — мрачно отозвался тот. — Банька! Да в эту баньку ты летом трех курортников пускать будешь, по полтора рубля с носа драть. А мне всего полусотку в зубы. Давай беги за бутылкой, а то угощение твое колом в горле стало.
— Поимей совесть, Семка, — страдальчески сморщил маленькое личико Тимофеич. — Нам ведь сколько еще работы. Погоди хоть до вечера.
Семен поворчал, взял свой нехитрый инструмент и полез на леса. Работали молча. Слышался лишь резкий стук, да летели во все стороны мелкие осколки. Вскоре дело пошло побыстрей.
Зубило после очередного удара провалилось в пустоту. Семен в замешательстве остановился, затем стукнул посильней. Кирпич перекосился, под ним оказалась дыра. Он засунул туда руку и нащупал какой-то ящик. Попытался его вытащить, но дыра была слишком узкой. Покосившись на Тимофеича, Семен постучал молотком по соседнему кирпичу. Тот тоже легко сдвинулся. Сбивая в кровь пальцы, он крепко схватил находку и вытащил ее наружу. Шкатулка блеснула полировкой.
— Клад! — не то сказал, не то выдохнул Семен.
— Мой! — выкрикнул старик. — Я дом купил.
Крепко вцепившись в шкатулку узловатыми пальцами, он попытался ее вырвать. Наспех сколоченные леса угрожающе пошатнулись и медленно завалились набок. Оба полетели вниз, но тут же, вскочив на ноги, бросились к упавшей шкатулке. От сильного удара о кирпичи она раскрылась. На полу в пыли поблескивали желтые комочки.
— Золото! — прохрипел Семен.
— Золото!.. — ехидно скривился старик. — Это же патроны.
Крышка со шкатулки слетела. Семен опасливо приподнял лежавшую сверху плюшевую тряпку и тихо свистнул. Внутри находились два небольших пистолета, отсвечивающих воронеными стволами.
— Вот это пушечки! — уважительно произнес он, взвешивая на руке пистолет.
Оружие было красивое. Отделанные перламутром щечки на рукоятке, маслянистая чернота ствола, витиеватая иностранная надпись выглядели грозными и таинственными.
— Ва… ва… ва… — силился прочесть Семен непонятное слово.
Тимофеич нагнулся и достал второй пистолет. Он оказался точной копией первого.
