– Но… – раджа обескураженно смотрел на Учителя, не в силах взять себя в руки. Наконец ему удалось справиться со своим волнением. Его сердце разрывалось от горя. – Нет ничего такого, чего бы я уже не дарил Сабхидари!
– Преподнеси ей вот эти серьги из падмарага[22]… Вложи их в руку умирающей и знай, что ты сделал лучший из земных даров! Отпусти ее с миром.
…Давно затихли в коридоре дворца удаляющиеся шаги брахманов, а молодой царь все еще сидел в оцепенении у ложа прекрасной Сабхидари. Камни, которые вручил ему Учитель, жгли ладонь.
Правитель говорил сам с собой. Он не произносил слова вслух, – они звучали в его измученной душе, словно молитва в тиши храма, где всемогущие боги вершат свою волю…
– Ты страдаешь, но я страдаю сильней от мук ревности… Боги рассудили, что ты слишком нежна, слишком беззащитна для земной жизни. Возможно, это кара. Я недостаточно заботился о тебе. И вот боги забирают свой дар у того, кто не умел ценить его! Ты будешь очарована их вечной юностью и неувядающей красотой, они навеки привлекут твое сердце и ум мудростью, безграничной любовью, неиссякаемым весельем – и ты станешь их вечной спутницей. Ты будешь неустанно срывать плоды наслаждений в садах Индры[23]! Скажи хотя бы, что ты не забудешь меня! Камни падмарага – это мой последний дар, держи их в руке…
Последние слова Бгарати произнес вслух, наклонившись к лицу умирающей. Он вложил сияющие рубины в ее слабую и уже бесчувственную руку и ощутил, как пальцы женщины дрогнули в последнем усилии сжать камни.
Раджа поймал своими губами последний вздох Сабхидари и заметил, что она не разжала кулачок с его подарком, несмотря на пелену смерти, покрывшую ее смуглое тело, которое он так любил…
Никита слушал, затаив дыхание. Глаза Валерии, как и вся ее восточная красота, напоминали ему половецких царевен, шатры, жаркие ночи, полные ненасытных ласк и томительной страсти, серебро ковыля под копытами лошадей…
– Никита! – Валерия тесно прижалась к нему. – Это те самые серьги с рубинами, из-за которых убили Женю! Я их узнала! Их невозможно ни с чем спутать, просто потому, что ничего подобного больше не существует!
– Колесо Судьбы сделало полный оборот…
– Что?
Никита не хотел беспокоить Валерию. Эти серьги, вернее серьга, которую приобрел, на свою беду, московский ювелир Ковалевский, таили в себе смертельную опасность. Непонятно было, откуда она исходит. Кто и почему охотится за рубинами? Кстати, второй камень обнаружить так и не удалось. Склеп, в котором покоилась последняя их владелица Александра Баскакова, обвалился. Вторая серьга то ли исчезла, то ли осталась под землей…
Валерии хотелось чем-то заняться. Вынужденное безделье начинало тяготить ее. Возвращаться в Москву было опасно, и Никита, решив, что не отпустит гостью от себя ни на шаг, предложил ей часть своей работы. Он делал на дому переводы с нескольких языков, в том числе со шведского. Скандинавские языки были предметом его особого интереса, поэтому он с удовольствием избавился от английских переводов, уступив их Валерии. Работы у него всегда хватало, он даже не успевал ее выполнять в срок, поэтому помощник оказался весьма кстати.
Никита зарабатывал достаточно и вполне мог обеспечить беззаботное существование не только своей матери и бабуле, но и Валерии, при всех ее запросах. Однако он понимал, что если не предложит ей работу, то она полностью погрузится в свои переживания и страхи. Как справится с этим ее рассудок, только Богу известно.
По ночам он думал о ней, изнемогая от желания. Валерия поразила его с первого взгляда, как будто он всю жизнь мечтал именно о ней, «половецкой царевне»…
Это была его женщина, с черным блеском в зрачках, с мятежным беспокойным духом, дремлющими до поры страстями, невыразимыми желаниями и горькими мыслями.
Однажды, когда Никита с Валерией развлекались очередным «воображаемым путешествием», вместо картинки прошлого появилось нечто другое – непонятное и пугающее.
– То, что я вижу… О! – Валерия даже зажмурилась, покраснела от волнения. – Это не прошлое! Это… будущее!
– С чего ты взяла?
– Просто знаю, и все. Какой ужас…
– Что ты видишь? Говори.
– Женщина… совсем молоденькая. Красивая. Падает со скалы… Она альпинистка. Постой-ка! Ага…она не сама падает! Ее толкают! Тело летит вниз. Страшный удар… – Валерия вздрогнула, как будто сама переживала происходящее. – Она все еще жива… дышит. Кости все переломаны…
Видение настолько потрясло Валерию, что весь вечер она только и говорила о смерти альпинистки.
– Почему мне представилось именно это? Как я смогла? Может быть, это только мои выдумки?
Ей хотелось отгородиться от увиденного, притвориться, что это лишь игра воображения. Но внутренняя уверенность убеждала в другом. Валерия знала, что смерть альпинистки – будущее, которое невозможно предотвратить.
Заснув неглубоким чутким сном, просыпаясь от малейшего шороха, Валерия поднялась утром разбитая, усталая и подавленная. Голова болела. В груди щемило. Настроение – хуже некуда. Спустившись на первый этаж, она увидела, что камин горит вовсю, а на столе стоят коньяк и закуски. Из кухни доносился запах жаркого.
– Валерия, – Никита увидел ее, подошел и обнял за плечи. – Приехал Вадим. Ты не против позавтракать вместе?
Вадим был тем самым мужчиной, который спас ей жизнь. Он привез ее, почти без чувств от пережитого страха, и оставил у друга, которому доверял, как самому себе.
– Привет! – Вадим вошел, улыбаясь. – Никита, у тебя ворота в гараже барахлят, еле открыл, чтобы поставить машину. А вы прекрасно смотритесь вместе…
Валерия покраснела, что было ей несвойственно. При людях этого с ней никогда не случалось. Только наедине с собой, когда она безжалостно оценивала свое поведение и «инстинкты», краска заливала ее лицо. Социальная же маска всегда оставалась светски беспристрастной, даже немного циничной.
– Хочу вас попросить об одном одолжении, – серьезно сказал Вадим, когда все выпили и основательно закусили.
Завтрак получился обильный. Капуста по-провансальски, которую бабушка Никиты готовила с клюквой и яблоками, была превосходна. Жаркое таяло во рту. Отдали должное и смородиновой наливке, и кофе, и торту. Когда приезжал Вадим, устраивалось настоящее пиршество.
– О каком «одолжении» идет речь? Мы у тебя в долгу… – улыбался Никита. – Можешь рассчитывать на нас.
Гость потупился.
– Просьба у меня скромная. В общем… я как-то бродил по Арбату и… приобрел картину. Превосходную копию полотна Артура Корнилина «Искушение». Слышали о таком живописце?
Валерия закашлялась. У нее запершило в горле при имени художника. Ведь именно он неведомым образом изобразил ее в «Натюрморте с зеркалом».
– Слышали кое-что, – не моргнув глазом, солгал Никита.
– У Корнилина была нашумевшая выставка в Харькове. А вскоре он умер. Все его работы распроданы… разошлись по частным коллекциям. Остались только копии. Жаль, но ничего не поделаешь.
Валерия вздрогнула, Никита насторожился. История Корнилина вызвала у них не праздный интерес. Вадим явно чего-то недоговаривает…
– Ты был на выставке?
– Нет, разумеется. О выставке я узнал задним числом… к сожалению. Так вот, насчет картины. Я хочу оставить ее у вас. Ты знаешь мое непостоянство… Я перекати-поле. Меняю место жительства чаще, чем перчатки. Но эта вещь мне дорога, и я не хотел бы таскать ее за собой с места на место. Предметы искусства предпочитают покой и торжественность. Ты не находишь?
– Конечно, – Никита налил в бокалы коньяк. – Оставляй полотно у нас, без проблем.
Вадим выпил и налил себе еще. Он заметно волновался.
– Спасибо. Я надеюсь, удастся вырваться в Харьков в ближайшее время. Хотелось бы поговорить о Корнилине с его близкими.
Валерия подавила приступ кашля, глотнув горячего кофе. Она опасалась, что Никита скажет что-нибудь лишнее. Но он был сдержан, и она успокоилась, предоставив ему действовать так, как он считает нужным.
– Можно нам посмотреть картину? – поинтересовалась она.
– Просьба женщины – это не просьба, это всегда приказ. Только в мягкой форме, – усмехнулся Вадим.
Он вышел и через пару минут вернулся, неся завернутую в кусок материи картину. Взгляд женщины на полотне опалил присутствующих. Золотые линии змеились и струились, создавая непрерывную подвижность, черные глаза горели под соболиными бровями, пухлые порочные губы плотоядно и невинно блестели… дрожали ресницы, жемчужно мерцала кожа…
Все молчали, завороженные игрой красок и линий, созданных кистью гения.
«Если это копия, то каков же оригинал?» – подумал Никита.
– Евлалия… Это она, – выдохнул Вадим и налил себе еще коньяка. – Я ее как увидел там… чуть с ума не сошел!
– Где?
– На Арбате. Решил прогуляться, иду, смотрю – она. Ну, то есть картина эта, «Искушение». У меня аж сердце остановилось. Я тогда ошибся, подумал, что передо мной подлинник. Оказалось – копия. Нашел художника, который ее сделал. Он мне про Корнилина и рассказал, кто да что. Я сразу в Харьков поехать не смог… да и какой смысл, если человека в живых нет. Как я теперь узнаю, где он Евлалию видел? Если он ее изобразил, значит…
