Она с готовностью протянула мне пачку. Я зажала тоненькую палочку во рту, чиркнула зажигалкой, затянулась и зверски закашлялась. Нет, пожалуй, эксперимент придется пока отложить, до большей акклиматизации.
Залпом допив свой кофе, я бросила сигарету в пепельницу.
– Извини, Даш. Хотела молодость вспомнить, не получилось. Так мы с тобой идем?
– Идем. Сейчас только докурю, потом лицо нарисую – и можем выходить.
Я пошла собираться. Выглянула в окно, оценила погоду и, резонно рассудив, что ходить придется изрядно, надела джинсы, простую майку и полуспортивные туфельки-тапочки без каблуков. Подумала – и накинула на плечи тоненький кардиган на всякий случай. Готово. Хотя нет, не все. Я взяла свою замечательную сумку и, чтобы не таскать с собой лишних тяжестей, вытащила из нее все то, что не могло пригодиться на городской прогулке – американский паспорт, бутылку воды, косметичку, пакет с основными денежными запасами. Между прочим, денег надо бы поменять. Под руку попался телефон. Вот черт, я же его так и не включила после самолета. Ник, небось, волнуется, куда я девалась. Хотя, конечно, мог бы и сам сюда позвонить, если б захотел. Да и мама в курсе, что я живой долетела, ей-то мы с Мишкой сразу отзвонились, тут попробуй не позвони... Так что ничего, информация есть, если хотел – разобрался.
Я нажала кнопку включения, телефон вроде ожил, но ничего внятного на экране не отобразил. Я еще потыкала в разные кнопки, и только потом сообразила, что мой телефон в Москве вообще работать не будет, стандарт не тот. Есть телефоны и с двойными стандартами, но мой не из них. Ну и ладно, значит, куплю просто новый, и все.
Вот и цели для прогулки обозначились – поменять денег и купить телефон. Ну и зайти куда-нибудь за продуктами, чтобы не обжирать хозяев. Кофе купить, апельсинового соку. Колбасы!!!
Готовая к выходу, я пошла к Дашке в комнату. Она, тоже в джинсах и яркой маечке, сидела перед зеркалом и тоненькой кисточкой сосредоточенно рисовала что-то вокруг правого глаза. Заметив меня в зеркале, она махнула рукой в сторону дивана.
– Садись, теть Лиз, я сейчас.
Это был процесс. Нет – Процесс. Я наблюдала за ней, как завороженная. В свои без малого сорок я, конечно, умела пользоваться косметикой, и на лице время от времени что-то себе рисовала, но как-то никогда не относилась к этому слишком серьезно. Нет, крем для лица я покупала и выбирала с интересом, не жалея на это денег, но вот чтоб краситься... Ну да, помада нейтрального цвета, немного пудры, чтобы нос не блестел, чуть-чуть теней в цвет одежды, тон для маскировки каких-то вопиющих дефектов – но это и все. Да и то скорее по большим праздникам, а они у меня случались не часто. Такого, как говорится, чтобы не выйти в булочную, не накрасившись по полной, за мной никогда не водилось. Да и знакомых у меня таких не было. В Америке вообще мало красятся.
Тут же передо мной было Мастерство, возведенное в ранг Искусства. То, что, наверное, и называется гордым словом Макияж. Основу Дашка, похоже, уже успела намазать раньше, потому что теперь она наносила сверху завершающие штрихи. Перед ней лежало несколько распахнутых ящичков, баночек и тюбичков – ни дать ни взять палитра художника, и она, придирчиво выбирая то одну, то другую кисточку разной толщины, окунала их в краски, подносила к лицу, жмурила старательно глаз, чуть-чуть касалась, наносила мазок, оценивала эффект, иногда что-то подправляла пальцем, брала следующую... Я просто оторваться не могла.
Закончив, Дашка позакрывала свои баночки, опылила себя сладким облаком из розового флакона, повернулась ко мне и кокетливо похлопала ресницами.
– Ну как?
Я не сразу нашлась. Мастерство было, конечно, несомненным, и результат на Дашкином лице был, пожалуй, достойным самой высокой оценки, вот только... Это лицо совершенно не нуждалось ни в каких ухищрениях, оно было прекрасным само по себе, от природы. После же кропотливой разрисовки оно стало... Не то чтобы даже старше, но как-то... Искушеннее, что ли. Более порочным, да. И почему-то более потрепанным. Хотя макияж отнюдь не был вульгарен, цвета мягкие, переходы ровные, черты лица подчеркнуто четкие... Не знаю. Наверное, я не понимаю ничего...
– Очень красиво, Дашунь, – в конце концов сказала я. И честно. Действительно, красиво. – А что, мы с тобой куда-нибудь идем?
– Ну так гулять же, – непонимающе ответила она.
– Нет, ты так собираешься торжественно, я думала, может, мы заходить куда-то будем...
– Да ну, торжественно, – махнула она рукой. – Где ж тут торжественно? Немножко морду освежила, и все. Эффект свежеумытого лица, утренний ненавязчивый макияж. По-моему, получилось неплохо.
Я снова не нашла слов.
В прихожей Дашка села на стул и стала застегивать свои вчерашние блестящие босоножки на высоченной шпильке. Тут я, как дура, опять не выдержала.
– Дашунь, – я очень старалась не звучать, как зануда, – мы же, наверное, ходить будем много.
– Ну да, – она потянулась за второй туфелькой.
– А ты выдержишь на таком каблуке?
– Да конечно, легко, – она поднялась и цапнула сумку. – Я готова, идем?
Мы вышли из дому. Я повернула было в сторону метро – Мишка живет в двух шагах от метро «Сокольники», – но Дарья решительным шагом направилась куда-то вбок.
– Ты куда?
– Тачку ловить, – ответила она так, как будто ничего другого и быть не могло.
– Мы же с тобой в центр едем.
– Ну да.
– Так тут на метро пятнадцать минут. Или я чего-то не так помню?
– Теть Лиз, ну на метро одни лохи ездят. Ну что это? Там грязно и воняет. Я в один момент поймаю тачку, и доедем нормально.
Я, вспомнив свои вчерашние впечатления от езды по Москве «на тачке», моментально внутренне сгруппировалась и выдала вполне убедительную, на мой взгляд, версию. Дескать, я за все годы отрыва от родины так стосковалась по любимому московскому метро, что только спала и видела, и что пусть уж мы хотя бы разок потешим капризы старой тетки... Не знаю, что Дашка об этом подумала, но, пожав плечиком и скорчив гримаску, все же повернула в нужном направлении.
Метро! Как много в этом звуке... В Бостоне тоже есть метро, но оно больше похоже на трамвай, да, собственно, и называется так же. А тут настоящее, с хлопающими стеклянными дверями, надписями «Входа нет», турникетами, характерным запахом креозота, эскалаторами. На меня нахлынула сладкая ностальгическая волна. Сколько раз в юности мне приходилось уворачиваться от Колькиных попыток прищемить меня метрошной дверью в его неуклюжих стремлениях быть галантным... Как я боялась, что меня прищемит турникетом, когда мы, экономя несчастный пятак, проскальзывали, тесно прижавшись, вдвоем на одну монетку... А как целовались на эскалаторах... Самые длинные, помнится, были на метро «ВДНХ».
Поток воспоминаний был прерван сердитым Дашкиным возгласом.
– Черт! Ну так и знала... Твою мать!
Ее тонкая шпилька застряла в рифленом покрытии эскалатора, и в попытках освободиться она, резко дернув ногой, ободрала тонкую кожу с каблучка.
– Ну вот. Убила туфли к черту. Говорила же, что это идиотство – на метро! А они новые, жалко так...
– Подожди убиваться-то, – урезонивающе сказала я. – Дай, я погляжу, может, еще ничего...
– Да где там ничего, – Дашка пыталась прыгать на одной ноге, задрав другую и оглядывая каблук. – Вон, полкаблука ссадила. Чтоб я еще раз...
Я подвела ее к скамейке, велела сесть и снять босоножку. Полоска кожи, примерно в полсантиметра, была содрана сбоку каблука и болталась, присборенная в гармошку. Я аккуратно разгладила ее, порылась в сумке, вытащила тюбик сухого клея. Нельзя сказать, чтобы получилось уж совсем незаметно, но если не приглядываться... Дашка глядела на меня, раскрыв рот.
– Ну ты даешь, теть Лиз, – выдохнула она, застегивая босоножку и осматривая результат.
– Не рассказывай никому, – посоветовала я. – И сама забудь, никто и не заметит. А на эскалаторе, если на каблуках едешь, нужно на цыпочках стоять.
– Откуда ты знаешь-то? И где так чинить научилась?
– А ты думала! Ездили когда-то и мы в метро. И шпильки носили, не без этого.
– А клей у тебя в сумке зачем?
– На всякий случай. Вот, видала – и пригодился, да мало ли, что еще.
– Ну ты даешь, – повторила она задумчиво. – Но на метро все равно лучше не ездить. Босоножек не напасешься. А если б я вдруг у матери на «Маноло Бланик» выклянчила? – осенила ее новая мысль, и она явно пришла в ужас. – Да я бы умерла! «Маноло Бланик» так бездарно загубить!! Нет, не уговаривайте даже со своим метро. Никогда в жизни! Теть Лиз, а у вас есть «Маноло»?
Мы успели сесть в поезд, и он вез нас, тарахтя и раскачиваясь в темном туннеле. Я глядела на белую надпись «Не прислоняться» на дверях. «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Копенгаген», – вспоминалась мне какая-то чушь из детства. Дашка снова меня отвлекла.
– Что? «Маноло»? Нет, на кой они мне черт? Они неудобные.
