– Не волнуйся, Лизка, все будет. Что же я, лох какой, на этой парковке вставать? Тут они, знаешь, какие деньги лупят. Я там вон встал, не доезжая чуток, две минуты – и будем в машине.
Я покорно потелепалась за ним, и действительно, не так уж и далеко, за петлей поворота, на выезде, у обочины стояла целая вереница запаркованных машин. Мишка, очевидно, был здесь не единственным умником. Мы подошли к небольшому пикапчику неопределенного зеленоватого цвета, и Мишка достал ключи.
– Садись, устраивайся, я пока сумку твою в багажник закину.
Я села. Сиденье подо мной как-то подозрительно скрипнуло. Мишка, справившись с моей сумкой, сунул ключ в замок зажигания, повернул его там со скрежетом, мотор заскрипел, зачихал, завелся – и мы поехали.
Потом я привыкла, конечно, но тогда, в первый раз, это показалось мне чудом. В смысле то, что мы вообще могли как-то передвигаться на этом агрегате. Но ведь ехали. Машина тряслась, дребезжала, вибрировала и скрипела разными местами, пытаясь, очевидно, развалиться на ходу, и я искренне не могла понять, какая, собственно, сила заставляет ее детали держаться вместе. Да еще и перемещаться при этом в пространстве.
– Миш, – осторожно спросила я, – это у тебя какая машина?
– «Девятка», новая совсем, год назад взял, – гордо ответил он. – Нравится?
– Девятка – это что? – не поняла я.
– Ну «Жигули» же, ВАЗ, – пояснил Мишка. – Скажи, как хорошо делать стали, не хуже иномарки.
– Д-да, – вежливо согласилась я, покрепче вцепляясь в сиденье. Очевидно, главной движущей силой здесь была любовь.
Чтобы не зацикливаться на машине, я стала смотреть в окно. Березки там, лесочки, все такое милое, зелененькое. А там, глядишь, и доедем с божьей помощью. В конце концов, приехал же Мишка на ней в аэропорт.
Но березок вокруг было как-то маловато. Вдоль дороги торчали все больше рекламные плакаты с непонятным мне содержанием, а скоро их сменили какие-то огромные строения, судя по всему – магазины. Когда мы уезжали, ничего этого и близко не было, надо же, как отстроились. Я увидела знакомый сине-желтый значок «Икеи». Здорово.
Нет бы мне продолжать любоваться красотами, но я случайно перевела взгляд на дорогу и чуть не завизжала. Прямо на нас пер сбоку огромный джип. В последнюю секунду Мишка подал чуть вправо, джип тоже выровнялся и проскочил. Я перевела дух.
– Ты видел, Миш? Кошмар какой!
– Что кошмар? – не понял Мишка.
– Ну, джип-то! Он же нас чуть не снес.
– Да ты чего, Лиз? Нормально мы с ним разъехались. Ну, подрезал он меня чуток, но это ж джип, что с него возьмешь. А так – нормально. Ты прям как первый раз в машине едешь, а ведь сама сколько лет за рулем.
– Да, но у нас... Ой, смотри, смотри!
Справа нас обходил еще какой-то длинный блестящий монстр. Он просвистел мимо, едва не сбив нам зеркало, и тут же метнулся прямо перед нашим носом на два ряда влево. В Бостоне за такое лишили бы прав на месте.
– Миш, и ты хочешь сказать, что это вон – тоже нормально?
– Конечно. Это что, цветочки – утро, едем в противотоке, и дорога пока пустая. Ты бы видела, что у нас в центре делается, да если еще в час пик...
Пустой я бы эту дорогу не назвала. Четыре ряда, все довольно плотно заняты машинами. Поток, правда, не стоял, скорость была довольно приличной, но езда...
– Миш, а почему они все между рядами едут? Тут что, разметка идет по осевой?
– А черт их знает. Разметка нормальная, между рядами просто так едут. Я не задумывался. Подумаешь, осевая – это ерунда, вот когда они по встречке начинают...
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Когда пробки-то? Только так. У нас говорят – вот когда, проезжая по встречке, получаешь удар в зад, тогда да, уже, значит, лишнего немного, а осевая – что. На нее и не смотрит никто.
Я замолчала, проверила под собой сиденье и закрыла глаза. Только бы доехать живыми, а там уж я больше вообще никогда ни в какую машину не сяду. Буду ездить на метро, как человек.
Дома у Мишки нас встретила его жена Надя, захлопотала, забегала, потащила меня одновременно умываться, раздеваться и за стол. Стол, несмотря на раннее время суток, она собрала такой, что ого-го! И салаты, и пироги, и колбаса копченая. Мне казалось, я с дороги, не выспавшись и сбив себе из-за разницы во времени весь внутренний режим напрочь, не смогу проглотить ни куска, но Надя, не слушая, усадила меня за стол и решительно наложила на мою тарелку всего понемногу, так что получилась целая гора еды. Не желая ее обижать, я взяла вилку, попробовала немного с краешку...
Все было чертовски вкусно. Просто ужасно, потрясающе вкусно. У продуктов был настоящий, свой, живой запах, овощи благоухали, копченая колбаса... Нет, колбаса – это вообще поэма, любые слова тут бессильны. Незаметно я смела с тарелки все дочиста.
– Ну вот, а говорила – не можешь, – улыбнулась Надя. – Покушать-то, оно всегда хорошо. Я там еще блины поставила, скоро напеку. Да и Дашку надо будить, хватит ей дрыхнуть, когда гости приехали.
Мишка старше меня на семнадцать лет. Сын маминой старшей сестры, по возрасту он попадал примерно посередине между мной и моей мамой, и хотя до нашего отъезда мы довольно много по-родственному общались, я всегда относилась к нему скорее как к старшему родственнику, вроде дяди. С братом, даже двоюродным, как-то предполагается быть на равных, а Мишка всегда казался мне сильно взрослее, солиднее и умнее. Вот с моей мамой они как раз дружили, особенно после смерти тети Светы. Собственно, поэтому при отъезде и не возникло никаких вопросов, что делать с квартирой. Все годы жизни в Америке мы, естественно, так или иначе поддерживали родственные связи, главная заслуга принадлежала, конечно, маме, она постоянно и писала, и звонила. Мишка даже приезжал несколько раз к ней в гости, а уж подарки мы собирали всей семьей пару раз в году. Так что, в общем и целом, все мы были более-менее в курсе взаимных семейных жизней.
Мишка работал чиновником среднего уровня где-то в министерстве энергетики, или того, во что оно трансформировалось в результате всех реформ. Он как-то объяснял мне это во всех подробностях, но я не смогла детально постичь, да, если честно, не очень и старалась. Главное – работал, получал зарплату, на жизнь семье хватало – и слава Богу. Надя, его жена, была учительницей, преподавала историю, и сейчас работала в каком-то очень крутом колледже, где ей тоже неплохо платили. Плюс еще они сдавали нашу квартиру и на все это жили, как я могла понять, совсем неплохо. Их собственная трехкомнатная квартира явно была не так давно после ремонта, с мебелью если не шикарной, то очень и очень приличного качества, еда... Еда вообще была на мой вкус роскошной. Машина, опять же, Мишка говорил, у него новая. Н-да. Интересно, нужно ли платить за Дашкин университет или образование так и осталось тут бесплатным?
Не видя ничего ужасного в таком вопросе – все то же самое мы только что обсуждали применительно к другим членам семьи, – я тут же его и озвучила.
– Кстати, Надь, где у вас Дашка-то учится? Вы за это что-нибудь платите?
Мой вопрос неожиданно ввел хозяев в смущение и тоску. Вместо того чтобы бодро начать рассказывать об успехах любимой дочки, как это сделала бы в ответ на такой вопрос я, Надя погрустнела, махнула рукой и отвернулась, поправляя что-то на столе, Мишка крякнул и потянулся за сигаретой. Происходило явно что-то не то. Я растерялась.
– Миш, вы чего? Надя? Что случилось? Я что-то не то сказала? Вы извините, если что, я же не знала...
– Да нет, Лиз, ты тут ни при чем, – с досадой ответил Мишка. – Просто... Больная тема. Она же не учится нигде у нас.
Дашка была на полгода младше моего собственного сына Женьки. Когда Мишка с Надей поженились, обоим было за тридцать, с детьми они тогда не спешили, я же, наоборот, выскочила замуж, едва-едва отпраздновав восемнадцатилетие, и родила меньше, чем через год. Собственно, вполне возможно, что Дашка появилась на свет потому, что Мишке стало обидно хоть в чем-то уступать сестре-сопливке.
В общем, Дашке сейчас должно быть примерно девятнадцать, и что же ей делать, как не учиться. Школу кончают в семнадцать, ну, может, годом больше-меньше... Не поступила с первого раза? Бывает, обидно, конечно, но ничего ведь страшного. Значит, сейчас должна готовиться вовсю. Все равно непонятно, чего они так уж убиваются. Может быть, институт стоит каких-то безумных денег? Вряд ли уж настолько безумных, какой бы он тут ни был, хоть МГИМО, это же все-таки не Гарвард. Мишка сказал бы маме, мы бы что-нибудь придумали всей семьей... Непонятно.
– Миш, – спросила я осторожно, – а куда она поступала-то? Что вообще происходит?
– Да никуда она не поступала! – Мишка в сердцах раздавил в пепельнице окурок. – Кончила школу, и сидит, фефела. Занимается неизвестно чем...
– Ну тише, тише, – замахала на него рукой Надя. – Не начинай. Хотя, конечно, мне тоже до слез обидно – так хорошо училась, головка ясная, аттестат без единой троечки, и поступила бы легко. А нет! Не хочет она, видите ли. Я уж договорилась даже, у меня в педагогическом и знакомые есть, а она: «Зачем я буду свою жизнь в пыли гробить?» Я, говорит, радоваться хочу, пока молодая.
