Виктор молчал.
Лев подсел к нему и заговорил горячо:
Да, да, именно их политика. Понимаешь, не пустят нас никуда. Нам закрыты все дороги. У-ух, что бы я ними сделал! — Лев яростно сжал кулаки. — Мы с тобой братья по крови, по крови отцов. И у тебя и у меня другая бы жизнь была, если бы победили не они.
— А кто? — устало спросил Виктор. — Кто?
— Вот ты, который потерял все! Я! Мне бы стать на твердую землю, я бы вот как вырос! А я стою на болоте, меня вниз тянет. А я никак не найду ту землю и не знаю, где она. Вы еще молокососы, сосунки еще. Вас еще не пробрало, а я пропитался злобой, я жил, рос в ней! И живу ею. А как приложить злобу к делу — не знаю.
— И я не знаю, что с собой делать… И с Женей у меня плохо!
— А-а, черт! — вырвалось у Льва. — Все-то ты о своем канючишь. Хотя бы один был, хоть бы один настоящий! — Лев ходил по комнате, не замечая Виктора, погрузившегося в печальные думы.
Виктор чувствовал, что Женя прячется от него, и не мог понять, в чем дело, почему так изменилось ее отношение к нему.
Лев перестал мерять комнату, остановился перед Виктором и, неприятно улыбаясь, посмотрел на него, словно хотел сказать что-то резкое, злое. Но не сказал.
— Не горюй, Витя, — деланно-ласковым тоном проговорил он. — Вот поймаю Женю и приведу к тебе. Идет? Никуда ей от нас не убежать. — Он оделся и ушел.
Виктор словно неприкаянный бродил по дому. Отдавил ногу сенбернару, тот зарычал. Вернулся в комнату Льва, чтобы взять забытую там книгу. Ящик стола, в котором Лев держал свои бумаги, был полуоткрыт. Обычно Лев не забывал перед уходом запирать его.
И вдруг Виктора безудержно потянуло узнать, что прячет Лев здесь. Он открыл ящик, стал копаться в нем. На дне лежали какие-то документы, перевязанные бечевкой, записные книжки. Наверху, прямо перед глазами Виктора, лежал клочок исписанной бумаги.
Виктор сразу узнал почерк Жени.
Называя Льва «родным мальчиком», Женя просила его прийти к ней в девять вечера.
Виктор побледнел, руки его задрожали. Еще никто не обманывал его так нагло, так гадко. Виктор принялся лихорадочно быстро разбирать бумаги, лежавшие в столе Льва. Он искал письма Жени. И тут ему в глаза бросилась бумажка, на которой рукой Льва было написано:
«В ячейку комсомола при школе № 1».
Дальше следовало заявление, в котором Лев подробно рассказывал о существовании «Круга», о его деятельности, перечисляя имена и фамилии. Увидев свою фамилию, Виктор побледнел. Собрав силы, он заставил себя прочитать заявление до конца. Впрочем, оно не было окончено, — по-видимому, Лев лишь начерно набросал заявление.
Виктор выбежал в свою комнату, снова развернул бумажку, скомкал, выскочил в прихожую и, надев пальто, вернулся в комнату Льва, вынул из-под тюфяка револьвер, вышел во двор. Около калитки он встретил Джонни, — отпихнул его и помчался по улице. Джонни бросился за ним.
На Советской Виктора остановил милиционер.
Виктор пробормотал что-то, оглянулся и побежал к Церковноучилищной улице. Свернув за угол, он отшатнулся: около забора дома Камневых, спиной к нему, стоял Лев и целовал Женю…
Виктор, словно слепой, шаря рукой по стене, отошел от угла и снова помчался по улицам.
Добежав до реки, поскользнулся и упал.
Тут подоспел Джонни и вырвал у него револьвер.
3
На следующий день Виктор ушел к леснику. Льву он оставил записку: «… Лучше тебе уйти от нас».
Лев, узнавший от Джонни обо всем, что было накануне вечером, презрительно рассмеялся.
В эту же ночь произошли события, разом изменившие все его предположения и планы.
Он уже ложился спать, когда услышал возле дома шлепанье ног по весенней грязи. (Снег в городе то таял, то снова падал, превращая тротуары и мостовые в бурую кашу.) Потом хлюпанье ног под окном прекратилось, и Лев услышал приглушенный разговор. Слов он разобрать не мог. В окно забарабанили. Лев приподнял занавеску и увидел Опанаса. Тот манил Льва на улицу. Лев накинул плащ и вышел в сени.
— Ты один? — шепотом спросил Опанас.
Лев увидел в тени около двери человека.
— Все спят. А в чем дело?
— Слушай. Надо устроить ночевку этому товарищу Я хотел Макеева разбудить, но раздумал — ты надежней! — Опанас говорил быстро, глотая слова.
Льву показалось, что он дрожит.
— Он замерзнет в беседке, — сказал Лев. — А кто он такой?
— Слушайте, молодой человек, — сказал незнакомый. — Если бы я мог показать документы, я пошел бы в гостиницу. Я друг Николая, стало быть, и ваш друг.
— Вот как? Значит, Никола, у нас с тобой общие друзья завелись? — рассмеялся Лев и уже серьезно прибавил: — Пойдемте!
Он чиркнул спичкой и пропустил нежданных гостей в комнату. Незнакомец сбросил с себя мокрое пальто, картуз и, грея около рта коченевшие руки, прошел к столу.
Это был тот самый Одноглазый, который некогда предлагал Опанасу «работу» и обещал наведаться… Он выполнил свое обещание, хотя ему пришлось для этого сделать немалый крюк. Но иного выбора не было — за ним шли по пятам, и, лишь свернув с прямого пути в Верхнереченск, он обманул преследователей и скрылся.
Человек сел за стол. Лев устроился напротив и без церемоний стал разглядывать его. Перед ним был пожилой черноволосый мужчина с военной выправкой. Левый глаз был прикрыт повязкой.
«Офицер, — подумал Лев, — шагает, как на параде».
— Есть хотите? — спросил он Одноглазого.
— Не хочу.
— Пить?
— Нет.
— Курить?
— Прошу. — Одноглазый щелкнул крышкой портсигара. — Надежен? — спросил он Опанаса, кивнув головой в сторону Льва.
— Я надежней его, — улыбаясь, сказал Лев. — Будьте покойны. Мне не раз доводилось спасать людей вроде вас. Ночью приходили, как и вы. Но те хоть не грубили…
— Люди разные, — рассеянно произнес Одноглазый.
— Откуда драпаете? — вежливо осведомился Лев.
Одноглазый раздраженно повернулся к нему. Тот сидел улыбаясь и подмигивая Опанасу.
— Вы мне нравитесь, — сказал Одноглазый.
— Я многим нравлюсь. Узнаете — понравлюсь еще больше. А он вам нравится? — Лев с усмешкой поглядел на жалкую фигуру Опанаса.
Тот все жался к печке.
— «Знаю дела твои, — процитировал гость, — ты не холоден и не горяч. О, если бы ты был холоден или горяч…
— Я пойду, — заспешил Опанас. — Вы понимаете, если бы я мог, то, конечно…
— Да, да, — с усмешкой проговорил Одноглазый.
— Но я никак не могу…
— Я понял. Прощайте. Могу сказать на прощание: хорошим провизором вы никогда не будете. У вас нет фантазии.
Опанас хотел что-то сказать, но не нашелся и, потоптавшись, выбежал из комнаты.
Лев пошел за ним.
— Лева, — хватая его за руку, шепнул Опанас, — ради бога… это замечательный…
— Ладно, ладно.
— Я не мог. Меня подозревают…
— Да, да. Я понимаю. До свиданья.
— Кроме того…
— Да, да. Спокойной ночи! — Лев захлопнул дверь, прикрыл окно газетой.
Одноглазый прилег на кровать.
— Что делаете?
— Где?
— Вообще, здесь.
— Ах, здесь! Жду.
— Чего?
— Погоды.
— Какая вам погода нужна?
— Не знаю.
— Скоро будет хорошо в Грузии.
— Да, там теперь весна.
— Осенью там будет лучше.
Одноглазый замолчал. Потом вдруг рассмеялся.
— Вы над чем?
— Этот, как его, Опанасов, что ли. Ну, и гнусь! Но, оказывается, и гнусь может быть полезна.
— Да еще как!
Одноглазый внимательно посмотрел на Льва.
Тот выдержал его долгий взгляд.
— Да нет, я не предам, — сказал Лев. — Спите спокойно. Я свой человек.
— Вы наш! — убежденно сказал гость.
— Правильно, — подтвердил Лев.
Через десять минут они разговаривали как старые знакомые. Лев выложил Одноглазому свои думы о власти, свои сомнения, рассказал о детстве, о смерти отца, тщетных поисках пути к настоящей жизни…
— Болтовня! — прервал Льва Одноглазый. — Власть! Честолюбие! Фундамента у вас нет. Детский лепет! Большевики в одном совершенно правы. Борются две силы. Надо быть или с одной, или с другой. Каждому предоставлен выбор. Хочешь быть в середине? Тебя раздавят или заставят принять чью-то сторону. Когда волк бьется с собакой, вокруг не бывает нейтральных. Они бьются все. Если среди них оказался нейтральный заяц, он сломит себе голову. Я вам говорю, Николай Опанасов — заяц, он сломит голову. Вы тоже хотите потерять голову?
— Нет.
— И не стоит. Она у вас стоящая.
— Если бы мне почву…
— Опять ересь! Вы в облаках живете или в реальности?
— В реальности.
— Вам не нравится эта земля? Так найдите новую.
— Вот этого-то я и не знаю — где ее найти.
— Вам не нравится этот строй? Да?
— Да.
— Он вас не устраивает?