уже через пару часов размякли в должной степени, чтобы новый договор оказался куда более удобным для интеграции башкир в состав России.
Собственно Алексей быстрее бы справился. Но пару раз обжигался, выходя на тему — кто и зачем его похищал. Очень уж интересно было. Эти явно или знали, или догадывались, но говорить не спешили. Отчего приходилось начинать их агитировать если не заново, то с новой силой, теряя расположение и настрой.
Впрочем, он не врал.
И не обманывал.
И даже не лукавил.
Просто правильно подбирал слова. Ему действительно требовался много качественной шерсти. Да и большое производство еды в этих краях позволяло решить много уральских и сибирских вопросов с меньшим плечом логистики. И очень желательно это провернуть было своими силами. Чтобы сами справились, а он лишь подсказал да поддержал семенами там, инвентарем и прочим по мелочи…
* * *
— Что с кордонами? — устало спросил Петр Алексеевич у вошедшего Ромодановского.
— Все в порядке. Стоят. Да люди и сами не бегают. В Крыму тоже их выставили. Уже сами. Даже вперед хана. Отгородили Кафу.
— Думаешь обойдется?
— Бог даст пронесет лихоманку мимо, — перекрестился Федор Юрьевич.
— Славно… славно…
— Но…
— Что⁈ — напрягся царь.
— У людей, что дорогу на Смоленск чугунную строят, тиф начался. В двух днях пути от Москвы.
— ЧТО⁈ — рявкнул Петр Алексеевич, вскакивая.
— Их свои же приказчики кордонами обложили. Да и я уже распоряжения отдал.
— Твою же… Боже! За что?
— Да дурьи головы! — махнул рукой Ромодановский. — Это с подачи Ляксея мы о людишках печемся, что на стройках трудятся. А эти, обормоты, развели там голод и грязь. Вот тиф и появился. Он всегда в таких местах заводится. Любит он подобное.
— Твари… — процедил царь.
— Как есть твари, — согласился Федор Юрьевич. — Так уже несут убытки. Всевышний уже начал их наказывать.
— А работников? Их-то в чем вина? В том, что у этих бестолочей вместо головы жопа? У нас и так острая нехватка работников, а эти… — начал говорить Петр Алексеевич и в этот момент от излишнего волнения у него начался припадок. Эпилепсия. Каковой он страдал.
Сразу вокруг все пришло в движение.
Сразу люди засуетились.
Да и Федор Юрьевич никуда не ушел. Он рядышком сел да стал про корабли рассказывать. И только лишь хорошее. Например, о том, что первый большой четырехмачтовый корабль, натурально клиппер, построенный на московской верфи, достиг Павлограда.
Порожняком.
Без мачт и прочего.
На буксире.
Но его протащили. И теперь под Павлоградом оснащают к полноценным испытаниям на Балтике.
Рассказывал о том, его как тащили. Про Вышневолоцкий путь и каскад плотин да небольших водохранилищ, сиречь больших прудов. Про то, что местами клиппер проводили на понтонах, а местами волоками тащили. И что еще, даст Бог, два-три года, и можно будет проводить там подобные корабли спокойно. Без особых выкрутасов.
Про то, что в Москве на верфи, строится уже разом четыре новых галеаса. Однотипных с тем, что уже бороздил просторы Балтики. И на новый год готовятся заложить новый большой четырехмачтовый корабль закладывать. Или даже два — тут как пойдет и успеют ли все подготовить. Ну и испытания нужно посмотреть, что покажут.
Петр Алексеевич же слушал все это, слушал и ему легчало. Все-таки любил он море и корабли. И благостные новости о них душу его согревали. Под сказки эти он и задремал, когда его окончательно отпустило…
— Что делать то, Федор Юрьевич? — тихо спросил один из аристократов, что были виновны во вспышке тифа на строительстве Смоленской дороге, когда князь-кесарь вышел от царя. — Он ведь как в себя придет и нам несдобровать.
— Головы вам оторвет и поделом будет.
— Ты уж подскажи, мы уважим.
— Уважите… — фыркнул Ромодановский. — С покаянием идите. Да нагайку захватите, чтобы он вас ей и отходил. Больно, да не смертельно. Зато гнев уйдет. И сразу предлагайте, как эту беду будете решать. Если мямлить станете — не пощадит. Если оправдываться начнете или попытаетесь указать кого-то иного виновным — не простит. Кайтесь и молите о пощаде, прося возможность все исправить и отработать.
Они промолчали.
Насупившись.
Слова его им очень не понравились.
— Балбесы… — буркнул Федор Юрьевич. — После новостей о чуме умудрились тиф под Москвой завести. Молодцы. Нечего сказать. От глубины вашего раскаяния зависит ваша судьба. Петр Алексеевич повинную голову не сечет. Тем более, что дорогу вы сами изволили строить. За свой счет и своими людьми. Но тиф… боже… откуда вы такие беретесь… сметану на говне решили собрать? Вот уж придурочные… — он махнул рукой и вышел, оставляя этого аристократа и нескольких его соратников мрачно хмуриться…
[1] Здесь Алексей поднял тот неприятный вопрос, что в те года, за ради привилегий башкирами начинало зваться много разных людей. Далеко не все из которых являлись башкирами. Отчего уже в начале XVIII века башкиры как этноним описывал не некий этнос, а скорее более широкую группу, находящуюся в определенных привилегированных условиях. Дальше это проявлялось сильнее.
Часть 1
Глава 9
1708 год, август, 25. Тенкодого — Пермь — Москва
После нападения на берегу реки русское посольство никто не трогал. Вообще. Подчеркнуто.
Видимо новости о нем бежали впереди. Расходясь как круги по воде. А сил, подходящих для того, чтобы раздавить отряд, Ашанти выставить явно не успевали. В конце концов этот речной путь находился на одной из границ их обширных владений. И им требовался месяца два-три, чтобы их собрать. А потом еще какое-то время, чтобы довести до места предстоящего сражения.
Рисковать же и нападать ресурсами местной администрации они более не решались. Что почти сразу же отразилось буквально на всем. Например, местные жители стали заметно покладистее.
Прям вот очень.
Не в пример первых дней, когда, очевидно, они знали о предстоящем нападении и видели в посольстве смертников. Даже в королевстве Дагомба, вассале Ашанти, к ним отнеслись достаточно покладисто. Их король, понятно, к ним не вышел, опасаясь последствий. Но кое-кто из аристократии подошел и переговорил с Ньёньосс, которую таки узнали.
И все на этом.
Никаких вопросов. Никаких претензий. Никаких сложностей. Хотите торговать? Торгуйте. Хотите проходить? Да пожалуйста. Мы даже лошадей можем дать, если потребуется. Тенкодого ведь не на берегу Белой
