И снова на ней остановился его дразнящий взгляд, который так взволновал ее в среду.
— Позвольте, я помогу вам.
Обдумывая его намерение, она и представить себе не могла, что он может поднять ее так высоко, пока он не обхватил ее руками за талию, и она не взлетела вверх. При этом она ощутила себя необыкновенно женственной. Она положила руки на его широкие плечи и почувствовала, как под пальцами у нее перекатываются мускулы. Люсинда сразу же забыла о прошлом, об ошибках, о боли. И улыбнулась ему.
Он подмигнул ей, и она вспыхнула.
Уонстед усадил ее на сиденье и поморщился от боли. Люсинда смотрела, как он обходит коляску. Он явно не пьян. Но двигается как-то неловко, прихрамывая. Он человек гордый и наверняка скрывает последствия полученных ран.
Уонстед сел рядом с ней и взялся за поводья.
— Ваша рана все еще беспокоит вас? — спросила Люсинда.
Уонстед пришел в замешательство. Он вывел коляску с лужайки, пустил лошадей быстрым шагом и сделал вид, будто это не стоило ему никакого труда. Когда-то она наблюдала, как Джеффри учится обращаться с поводьями, и сама попыталась править лошадью, поэтому не могла не восхищаться его искусством.
Экипаж свернул на дорогу, которая шла вдоль стены Грейнджа с одной стороны и зеленой изгородью с другой и вела к Блендону. Люсинда старалась не обращать внимания на крепкое мускулистое бедро рядом с собой, на широкие плечи, занимавшие слишком много места, на лимонный запах его мыла, от которого мысли у нее в голове путались, а внутренности превращались в кашеобразное варево.
— Она беспокоит вас? — снова спросила Люсинда. — Ваша рана?
Уонстед пожал плечами.
— В сырую погоду причиняет множество неудобств, — ответил он. — Или если я долго сижу без движения.
И, конечно же, эта рана причинила ему боль, когда он поднял особу весом с пони, хотя был слишком любезен, чтобы признаться в этом. Может быть, именно из-за раны он то и дело спотыкается? А вовсе не из-за бренди?
— Вам следовало бы обратиться за советом к доктору.
— Это касается только меня, миссис Грэм. — Взгляд его снова стал холодным.
— А разве только вас касается, что вы появляетесь у дома, где живет незамужняя женщина? Разве только вас касается, что вы разъезжаете с ней по окрестностям в экипаже, который молодые люди в Лондоне, насколько мне известно, называют «убийцей дамских репутаций»? И, тем не менее, вы этим занимаетесь.
— А вам многое известно из того, что говорят молодые люди в Лондоне?
Снова осторожное прощупывание. Снова он приблизился к ее оборонительным сооружениям, чтобы избежать ее вопросов.
— Даже до жителей севера доходят рассказы о великой столице. — Когда ее братья повзрослели, они только об этом и говорили.
— Пожалуй. Но от кого вы все это слышали?
— От мужа.
Она напомнила ему о своем положении вдовы, и это явно было для него шахом и матом. Она припрятала это наблюдение про запас и откинулась назад, на пружинистую спинку сиденья, наслаждаясь солнечным теплом на лице и втягивая в себя воздух, пропитанный запахом свежескошенной травы и сладкого клевера. Легкий ветерок шевелил пенистую листву дикой петрушки, в изобилии растущей вдоль обочины дороги. В зеленой изгороди распевали черные дрозды и чирикали воробьи.
Уонстед свернул с большака и поехал по проселку. Плети ежевики тянулись к ним, царапая борта экипажа, сквозь арки из березовых ветвей на тенистую дорожку падали золотистые лучи.
— Как красиво, — сказала Люсинда. — Куда ведет эта дорога?
— Увидите.
— Разумеется. Но мне хотелось бы знать, куда я еду.
— Зачем?
— Вы сказали, что это недалеко от деревни, но мы, судя по всему, едем в другом направлении.
— Склонна к подозрительности и любит командовать, — пробормотал он.
— Прошу прощения?
— Я сказал, что вы не только склонны к подозрительности, но и любите командовать в курятнике. — Он искоса посмотрел на нее, словно хотел узнать ее реакцию, но блеск в его глазах лишил его слова колкости.
Люсинда не сразу нашлась с ответом. Неожиданно лошади остановились в тупике, с трех сторон окруженном деревьями. Где-то вдали слышались звуки бегущей воды.
— Доехать в коляске можно только до этого места, — сказал он. — Дальше придется идти пешком.
Она ухватилась за его последние слова:
— Уверена, земля слишком сырая, чтобы идти пешком.
— Вздор. — Голос его прозвучал слишком самодовольно, и она сердито посмотрела на него, когда он помогал ей сойти на землю. Он держал ее в своих объятиях не дольше, чем требовалось, чтобы поставить на ноги, но когда отпустил, жар его рук остался на ее теле, которое когда-то страшилось мужских прикосновений, а теперь сожалело о том, что прикосновения эти кончились слишком быстро. Потрясающе приятное ощущение; ощущение, на котором ей не следовало бы зацикливаться.
Он пошарил под сиденьем, вытащил оттуда корзину с крышкой и что-то похожее на свернутый тент.
Она нахмурилась.
— Что это, сэр?
— Мне бы не хотелось, чтобы вы пропустили ленч.
Она росла с четырьмя братьями, и этот взгляд не одурачил ее. Несмотря на ее попытки держаться равнодушно, он ощущал ее реакцию на него, как и она, сама, и решил довести ее до крайности.
Люсинда едва удержалась, чтобы не посмеяться над его дерзким маневром.
— Земля слишком сырая, чтобы есть на открытом воздухе.
Он взмахнул тючком, который держал в руке.
— Здесь подстилка и одеяло. — Его глаза снова озорно блеснули. Он был совершенно уверен, что выиграл. — Способ, которому я научился в Испании. Когда спишь на голой земле, к утру все у тебя затекает и ноет.
— Представляю. Он рассмеялся.
— Большую часть времени мы стояли на постое у горожан.
— Да, мой бра… Том писал мне о том, как плохо бывает на постое, особенно если до этого в доме уже стояли французы.
Он, кажется, не заметил ее обмолвки.
— Он так писал? Значит, вы лучше осведомлены обо всем этом, чем большая часть англичан. Они, судя по всему, полагают, что война — это великолепное приключение.
— У меня на сей счет, нет никаких иллюзий.
Он с отвращением прошипел сквозь зубы:
— Черт бы побрал мой болтливый язык.
Он выглядел таким несчастным, что Люсинда невольно кивнула.
— Не хотите ли опереться о мою руку?
Люсинде показалось, будто солнце исчезло за облаками, которые плыли по небу. Внутренний голос твердил ей, что это к лучшему, но сердце у нее слегка сжалось. Это нужно прекратить. Ей хочется, чтобы все было иначе, но это не имеет значения — ей нечего предложить этому человеку, да и вообще кому бы то ни было.
