считать себя категоричным, но то, как поступили с ней ее родители, в моей шкале ценностей не поддается ни оправданию, ни объяснению.
— Где танцевать училась?
— Я? — весело переспрашивает она, даже на секунду не переставая двигаться. — Нигде. Просто люблю танцы. А что, красиво получается?
— Да. Я даже залюбовался.
— Спасибо. А я всегда думала, что танцую как корова на льду. Но меня это не смущает правда. Кому не нравится — пусть отвернется и дело с концом, так ведь?
У меня щеки болят от улыбки. Кому не нравится — пусть отвернется. Что это, если не внутренняя свобода? Давно я не встречал такую, как она. Настолько не замороченную на всем том, что в современном обществе подается как нечто очень важное.
— Я заказал салаты и второе на свой вкус. Попросил то, что быстрее приготовится.
— А ты почему не танцуешь? — Проигнорировав сказанное, она подбегает ко мне и настойчиво тянет за запястье. — Пошли. А то получается, у меня у одной вечеринка.
Оставив полупустую бутылку на столе, я позволяю вытащить себя в центр комнаты, но ожидаемо не шевелюсь. Нет в мире силы, способной заставить меня танцевать.
— Ээ-й, ну ты чего, кайфоломщик? — укоризненно ворчит Ярослава, осознав, что ее попытки меня раскачать ни к чему не приведут. — Подвигайся хоть чуть-чуть.
— Я не танцую. Это железобетонная аксиома.
— Фу какой ты. Блин, жарко так стало… — Она слегка оттягивает декольте своего платья и дует, заставляя меня машинально в него заглянуть. Ее теплое дыхание доносит запах ее кожи без малейшей примеси туалетной воды. Сладковато теплый, весенний. — Пойду балкон открою.
Я смотрю, как она уходит в противоположный конец комнаты, как тянет на себя балконную дверь, чтобы быстро за ней исчезнуть, и иду следом. Каждая секунда по-прежнему ощущается живой и объемной. Так будто внезапно проснулись дремавшие вкусовые рецепторы, и я вновь могу предельно остро ощущать вкус еды.
Ярослава стоит, прислонившись к перилам, а вечерний ветер треплет ее волосы. В этот момент мне становится жаль, что телефон остался где-то в комнате, и я не могу ее сфотографировать. Хорошая получилась бы картинка.
— Решила подышать? — спрашиваю я очевидное.
— Ага. — Она не поворачивает головы, будто ждала, что я за ней выйду. — Красиво тут так, как в раю.
— Ну про рай ты немного преувеличила…
— Ничего я не преувеличила, — перебивает она. — Я сейчас такая счастливая — ты и представить себе не можешь. Это один из лучших моментов моей жизни.
Один из лучших моментов жизни? В отеле Питера? Да ты еще так многого не видела. Какие в мире места есть, какие города…
Я подхожу ближе и, остановившись прямо за ней, опускаю ладони на перила. Ярослава продолжает стоять,как стояла, разве что плечи немного напрягаются.
— Хочу задать тебе вопрос.
— Задавай, — непривычно тихо отвечает она.
— Ты Сойке ничего не сказала, когда он вел себя, как полный урод, а мне за одно случайное касание сумкой так много выслушать пришлось. Почему?
Ярослава вздыхает.
— Если скажу, ты можешь не то подумать.
— Скажи. Обещаю подумать то самое.
Она тихо смеется, и я тоже. Ее волосы, растрепанные ветром, касаются моего лица.
— Я еще до того, как ты меня сумкой огрел, в фитнесе как-то коктейль тебе делала. Старалась и была очень вежливой, а ты даже взгляда от телефона не оторвал. Меня это очень обидело.
Во второй раз за вечер она меня удивляет. Так вот оно что? То есть не один я был с ней знаком до нашего первого официального столкновения.
— Извини. У меня так бывает иногда — отключаюсь от внешнего мира. Это не имеет к тебе никакого отношения.
— Да я уже не обижаюсь. Надеюсь, ты больше не думаешь, что я идиотка, которая набрасывается на незнакомых людей без повода.
— Я и раньше так не думал.
— Да ладно, — фыркает она, но не так как обычно. Тихо и без вызова. — Думал и еще как.
— Даже если и думал, то ошибался. На самом деле ты очень… — Я запинаюсь, пытаясь подобрать нужное слово, но как ни стараюсь — ни одно из приходящих на ум определений ей не подходит.
— Так какая я? — переспрашивает она и поворачивает голову.
Наши глаза встречаются. Так близко к ней я находился лишь однажды, когда поцеловал ее на той обшарпанной кухне.
— Иногда мне кажется, что я давно тебя знаю, но успел забыть, — выходит меня до странности сипло. — Если поцелую, не будешь обвинять в изнасиловании?
Она молча мотает головой, к счастью, достаточно быстро. Наплевать, будет ли у нас что-нибудь после этого, или мне придется уехать домой с мучительным стояком. Юношество с лихвой забирает меня в свои ветреные сети. Я пропускаю ладонь в ее волосы и, потянув к себе, обхватываю ее губы. Сердце колотится, как бешеное, а по венам растекается упоительное счастье, когда она отвечает. Жадно, с языком.
Теперь я понимаю, что в тот вечер, когда состоялся наш первый поцелуй, Ярослава действительно ничего не хотела. Потому что когда она хочет, то не сдерживается, а ведет себя так, как сейчас: жмется нетерпеливо, пытается ощупать везде, где дотягивается руками, и даже пару раз больно дергает меня за волосы. Видно, что в вопросах интима она не слишком искушена: в движениях нет ни опытности, ни соблазнительности, зато есть много страсти и искренности. Сцена между нами не имеет отношения к голливудскому кино, где каждое движение выверенное и красивое. Она скорее из авторского: до предела честная, а потому местами сбивчивая и неловкая.
— Не очень я целуюсь, да? — шепчет Ярослава мне в скулу, чтобы через секунду вновь со страстью впиться в мой рот.
Крепче стиснув ее талию, я мотаю головой. Дурочка. Отлично ты целуешься. Лощенных поцелуев в моей жизни было с избытком, а вот таких, чтобы до дрожи и взахлеб — по пальцам пересчитать. Ни на что другое бы сейчас не променял.
— А ты классно целуешься… У меня кожа вся мурашками покрыта… А еще жарко и трясет… Чувствуешь?
Да, я чувствую, и от этого хочу ее еще сильнее. Эта бешеная химия одинаково поразила нас обоих. Я едва сдерживаюсь, чтоб не дать волю рукам и не задрать ее платье. Сдерживаюсь, потому что слишком проникся тем, что
