Ты им сказала?
— Маме. — Она по-прежнему на меня не смотрит, только румянец на щеках заметно густеет. — Она не поверила. Сказала, чтобы глупостей не болтала.
Я сдавливаю челюсть так сильно, что виски начинает ломить. Если и есть в мире человек, которого я ненавижу в этот момент больше, чем извращенца, посмевшего приставать к маленькой девочке, то это ее кукушку-мать. Для чего вообще становиться родителем, если тебе наплевать на собственного ребенка?
— Ясь. Посмотри на меня. Пожалуйста.
Пожевав губу, она поворачивается. Глаза, к счастью, сухие, но лицо по-прежнему пунцовое. Видно, что воспоминания не дались ей легко. Блядь, вот как так? Кому-то в жизни достается все: деньги, курорты, престижное образование и родители, дующие в задницу, причем подчас совсем незаслуженно, а такой, как она — наивной и честной, еще ребенком пришлось столкнуться с безответственностью самых близких людей, да еще и вытерпеть домогательства педофила.
— Секс — это хорошо и совсем не мерзко, — говорю я тихо, но твердо, чтобы наверняка поверила. — Тот мужик — больной ублюдок. Не стоит лишать себя из-за него радости жизни.
Вот теперь ее глаза начинают блестеть. Но не плачет, умница.
— Я знаю.
— Секса не будет сегодня, ладно? Давай кое-что другое попробуем.
Влажный блеск из ее глаз моментально пропадает, и Ярослава улыбается почти с любопытством.
— Что?
— Закрой глаза. Сможешь мне довериться? Только если не понравится — не вздумай меня бить. Просто скажи — и я остановлюсь.
Она кивает и, слегка покачнувшись, закрывает глаза.
Собственный стук сердца перемещается в виски и долбит там. Дело уже не в сексе, совсем не в нем. Дело в ней и во мне, как в человеке, получившем возможность исправить дефекты ее прошлого.
Потянувшись вперед, я осторожно касаюсь губами ее шеи. Теплая, нежная и пахнет весной.
— Приятно, — шепотом отчитывается Ярослава.
Я целую ее еще, всего в паре сантиметров, трогаю пальцем тонко бьющуюся вену и целую ее тоже. Приучаю ее тело к себе и заодно стираю призраков из прошлого вместе со всем, чего не должно было случиться.
— Еще.
Улыбнувшись, я провожу подбородком по вырезу ее платья, слегка оттягивая его вниз. Ярослава заметно напрягается, вытягивается позвоночником, но ничего не говорит.
— Не бойся сейчас, ладно? И не стесняйся. Глаза держи закрытыми.
С кивком головы она тихо сглатывает. Помедлив, я подцепляю пальцем ткань, прикрывающую ее грудь, и медленно тяну вниз. То, что под ней нет лифчика, я давно понял, но вид небольших идеальных округлостей со светло-розовыми сосками все равно застает меня врасплох. Сексуально до безумия.
Ярослава глубоко и часто дышит, но глаз, как уговаривались, не открывает. Член, зажатый под ее бедрами, снова начинает сводить. Его история о педофиле, похоже, не так сильно проняла.
Стараясь не действовать слишком напористо, я обхватываю ее сосок ртом. Тихий стон Ярославы звоном отдается в теле, заставляя кровь нагреваться еще больше. Вкус ее кожи ощущается здесь сильнее, и мне приходится стараться, чтобы не слизывать его слишком жадно. Сейчас мне нужно думать, прежде всего, о ней, а не о себе.
20
— Эй, ну ты чего притихла? — Голос Лелика заставляет меня оторвать взгляд от сжатых ладоней и повернуться. Он смотрит внимательно, будто не знает, чего от меня ожидать. — Мы на месте. Выходим?
Я молча отстегиваю ремень безопасности, не имея понятия, куда мы приехали. Судя по вывеске, в очередной ресторан или кафе. Для чего только? Все равно ни кусочка проглотить не смогу.
— Ты расстроилась, Ясь? — продолжает допытываться Лелик, пока мы вдвоем плетемся к террасе, пышно украшенной гортензиями. То, что это гортензии, я знаю от мамы Инги. У них весь сад ими усажен.
— С чего бы? — буркаю я.
— Из-за Жени. Ты, главное, лишнего не выдумывай.
— А я и не выдумываю. Почему ты решил, что мне вообще есть до нее дело?
В ответ Лелик издает странный звук, похожий на смешок.
— Что? — моментально ощериваюсь я, впившись в него глазами. — Тебе Алан какой-то белиберды про меня рассказал?
От мысли о том, что Алан выложил своим друзьям о случившемся ночью, позвоночник сковывает холодом. Вот дура же я. Не нужно было тащиться с незнакомым парнем в чужой город. Не нужно было ему доверять. Неужели правда все им рассказал? И что? Они теперь надо мной потешаются?
— Алан? — Лицо Лелика непонимающе вытягивается. — Про тебя? Если и говорил, то только хорошее.
Я встряхиваю головой. Интуиция подсказывает, что он не врет. Да что со мной такое? Чуть что не так, начинаю всех подозревать.
— Слушай, Ясь. Алан хороший парень, и не просто потому, что он мой лучший друг. Я не в курсе, что между вами происходит, если тебя это беспокоит… — Тут Лелик делает многозначительную паузу. — Болтать он не любит. Но если недопонимания возникли — просто поговорите нормально и выясните все. Все проблемы от недомолвок.
Хочется возразить, что недомолвки ерунда по сравнению с враньем, но я отмалчиваюсь. Во-первых, потому что мы уже вошли в ресторан, а во-вторых, потому что не хочу в очередной раз изливать душу. Лелик мне нравится, но надо помнить, что я его совсем не знаю. Как и Алана, оказывается.
Алан
Попросив официанта, принести счет, я тяжело опускаюсь на стул. Сцена, произошедшая пару минут назад, словно взята со съемок дешевого киносериала.
— У тебя все нормально? — натянуто спрашивает Женя.
Ох уж эта шаблонная вежливость. Будто не видно, что у меня не все нормально.
Со стороны ситуация, конечно, выглядит паршиво. Не только для Ярославы, кстати, но и для Лелика. Попросил друга занять девчонку, которую привез аж из Иркутска, а сам я устроил обед с бывшей. Но ведь не совсем так.
Сегодня у меня действительно были неотложные дела по работе — встреча с Барышевым, если быть конкретнее. Кто такой Барышев, мало кому объяснять нужно. Крупнейшая сеть магазинов электроники, сотовая компания, мясные полуфабрикаты, табачка — это все он.
Женя сама позвонила мне в день моего возвращения. Мы немного поболтали, после чего она предложила увидеться. Я хорошо к ней отношусь и когда-то действительно испытывал чувства,
