Путешественники не удержались от восторженных восклицаний: чарующе свежая, в крупных каплях росы, блестящая изумрудная трава росла буйно высоко и густо. Кругом в несметном количестве пестрели цветы на длинных стеблях – кустилась желто-белыми островками ромашка, синели васильки, источали аромат багряные пионы, в стороне у ручья сиреневым облаком колыхались ирисы, лилии кивали целыми созвездиями оранжевых колоколов. Луг звенел стрекотом кузнечиков, низким жужжанием толстых черно-коричневых шмелей, трещали крыльями стрекозы; в цветах, часто перебирая мохнатыми лапками, копошились пчелы, муравьи пили воду из округлых тугих капель, в которых непостижимым образом отражался весь луг; сотни ярких бабочек кружились над цветами, сходясь и расходясь в неутомимой мазурке. Все здесь двигалось, порхало, благоухало и пело, сладострастно искрилось в лучах солнца, и люди остановились в нерешительности, опасаясь нарушить своим незваным вторжением жизнь этого сверкающего мира, где все свершалось по своим законам и в своей идеальной гармонии.
Пройти через влажные заросли все же пришлось. Под ногами зачавкала почва; трава, доходившая до груди, полегла широкой бороздой.
– Ничего, подымется, – успокоил Григорьич, – у каждой из этих травинок такая воля к жизни, какая нам и не снилась.
Солнце начинало пригревать основательно. Путники притомились и запарились. Что до Григорьича, то он шагал впереди, как ни в чем не бывало, не сбавляя скорости, ничуть не запыхавшись, при всем том успевал давать пояснения.
Высота травы начала снижаться, появились проплешины почвы, поросшей плотным белесым мхом. Стало ясно, что отряд приближается к болоту. Лесник завернул вправо, обходя кочковатую трясину, и вывел своих подопечных к неширокой гати, настланной длинными бревнами.
– Держим дистанцию в два метра и проходим, – скомандовал Григорьич и ступил на шаткий настил.
Бревна захлюпали и притопились. За лесником с опаской последовал Рене. Мари поначалу смело и решительно прошла половину пути, но, оглянувшись вокруг и осознав себя посреди зыбкой хляби и мшистых кочек, между которыми булькала илистая жижа, заросшая ряской, вдруг заробела и встала как вкопанная, не в состоянии двинуться ни туда, ни сюда. Все остановились и принялись ее успокаивать. Они потратили на уговоры около четверти часа, но ничего не добились. Подойти к ней близко, тем более с грузом, никто не решался.
– Смотри на меня, Мари, – внушал Рене, начиная терять хладнокровие, – давай, иди прямо ко мне.
– Не пойду, я боюсь.
– Ты же у меня храбрая. Возьми себя в руки и иди.
– Ни за что! Я чувствую, что упаду.
– И что ты предлагаешь? Будем вот так торчать посреди болота?
– Не кричи на меня, – сказала Мари.
– А я и не кричу, – разорался Рене, – я всего лишь прошу тебя успокоиться!
У Мари задрожали губы и на глазах выступили слезы. – Тихо, тихо, – вмешался шедший следом Маруф. – Рене, пройди вперед и освободи дорогу. Я знаю, что делать. Доверься мне.
Рене кивнул ожидавшему в отдалении леснику. Один за другим они достигли конца гати и ступили на твердую почву. Маруф положил поклажу на бревна, бегом преодолел расстояние, отделявшее его от Мари, подхватил ее на руки, быстро проследовал со своей ношей до конца настила, вручил перепуганную женщину супругу и пошел обратно за мешками.
– Ну, все, – сказал Петр Григорьевич, когда подошли отставшие спутники, – дальше пойдете сами. Курс держите на юго-восток. Если не собьетесь, часа через два выйдете к побережью. Вот вам на всякий случай ракетница. Хотя здесь и безопасно, но так мне будет спокойнее. Обратно тем же путем не возвращайтесь. Пойдете по берегу моря на юг. Так путь длиннее – придется огибать гряду, – но легче. С огнем поосторожнее. Другим бы не позволил, но знаю, что вы сами печетесь о природе. Ручьи здесь чистые, есть родники, даже минеральные, так что без воды не останетесь.
Попрощавшись с проводником, члены отряда решили наконец-то сделать привал на осененном деревьями пригорке. Мужчины скинули взмокшие рубашки и с наслаждением подставили разгоряченные спины под прозрачную струю стекавшего с горы ручья. Доменг и Андрей развлекались, брызгая друг в друга водой. Мари, еще бледная после приключения на болоте, тоже умылась и расположилась в тени, на пушистом травяном ковре.
Рене с виноватым видом подсел к ней:
– Прости, что я сорвался. Это все нервы.
– Нервы, как и мускулы, у мужчины должны быть крепкими, – как всегда категорично высказалась его дражайшая половина.
– Ты на что намекаешь? – насупился Рене и посмотрел на Маруфа, плескавшегося в ручье.
– Только не вздумай опять строить из себя ревнивого мавра и скрежетать зубами. Лучше поблагодарил бы человека, – смягчилась Мари. Потом обняла его и добавила: – Зато ты у меня обаятельный.
– И на том спасибо, – пробурчал Рене.
Подошел Маруф, успевший облачиться в свежую рубашку.
– Сейчас бы чашку крепкого кофе, – сказал он.
– Это нетрудно устроить, – захлопотал Рене, – мигом разведем костер, заодно и перекусим.
Пообедав и отдохнув, путешественники снова двинулись в путь. Преодолев крутую сопку, густо поросшую ясенем, кленом, раскидистыми дубами и кустами орешника, они очутились перед новым препятствием – следующая сопка была еще круче и лесистее. Бурая мягкая почва разъезжалась под ногами. Приходилось хвататься руками за ветви деревьев, чтобы не упасть. На вершине горы открылась старая вырубка, заросшая колючим кустарником с бледно-сиреневыми, собранными в зонтики мелкими цветочками.
– Кажется, это какое-то лекарственное растение, – заключил Андрей. – Скорее всего, элеутерококк.
– А ведь здесь и женьшень должен расти, – вспомнил Рене, – вот бы взглянуть на это легендарное растение хоть одним глазком. Я уверен, что в дикой природе оно действительно обладает чудодейственными свойствами.
– Вряд ли нам повезет. В наше время отыскать в лесу женьшень почти невозможно.
С другой стороны негостеприимной сопки оказался еще один просторный луг, не менее прекрасный, чем первый. Не чуя под собой ног после трудного подъема и спуска, путники присели отдохнуть на толстых корнях вековых деревьев, растущих у подножия горы.
– Я видел этот луг, – снова сказал Маруф, – именно этот – и бор вдалеке, и горы вокруг.
– Меня радуют твои слова, – оживился Рене, – возможно, мы уже близки к цели.
Доменг выбежал на середину лощины, сложил рупором ладони и закричал:
– Метта! Отзовись, это мы! Мы здесь!
Его звонкий голос разнесся далеко над холмами и затерялся где-то в лесу.
Старинный заповедник безмолвствовал, не впуская посторонние звуки в природную полифонию. Птицы чирикали и заливались трелями на разные голоса, оглушительно дребезжали кузнечики, гудели жуки, журчал ручей в траве, деревья согласно шелестели кронами, словно все знали, но хранили извечную тайну леса.
– Можно подумать, что ваша подруга – лесная дева, – удивилась Мари, – услышит вас и выйдет из зачарованной дремучей чащи.
– Так оно и есть, – отозвался Рене, – с этой минуты мы вступаем в сказку. Готовьтесь, вас ждут чудеса.
Маруф, прищурившись и кусая былинку, испытующе смотрел на Рене. Андрей тоже был заинтригован странным поведением спутников:
– Не думал, что в наших лесах еще водятся русалки, лешие или Змеи Горынычи, когда и зверья-то почти не осталось.
– Насчет русалок и леших не знаю, – ответил Рене, – а вот Змей Горыныч и поныне здравствует.
– Довольно загадок, – решительно оборвал их Маруф и встал, – надо поторопиться, а то мы и к вечеру до моря не доберемся.
Миновав луг и кедровый бор, они снова уперлись в бок высокой горы.
– Я этого больше не вынесу, – пожаловалась Мари, – опять карабкаться наверх! Мне уже становится дурно.
– Для таких случаев у нас есть Маруф, – тут же встрял Доменг.
С превеликим удовольствием, – не растерялся тот, – а ты понесешь мои вещи.
– С какой стати? – напыжился Доменг. – Это обязанность Рене. Ты несешь его жену, а он твои вещи.
– Все, я уже иду, – объявила Мари и полезла на гору, – больше вы не услышите от меня ни единого слова.
– Какое счастье! – от души сказал Рене.
Вершина горы оказалась неожиданно плоской, поросшей старыми, широко раскинувшимися деревьями. Идти стало легче. Путники повеселели и ускорили шаг, двигаясь в том направлении, где по их расчетам находилось побережье.
Широколиственный лес поражал своей красотой. Мимо проплывали маньчжурские липы с огромными сердцевидными листьями, дубы-исполины, клены, листва которых осенью окрашивает лес в огненно-красный цвет; плотно разросся отцветший багульник.
Путешественники уверенно шли вперед, уже предвкушая увидеть море, но неожиданно вышли к глубокому оврагу. Гора здесь словно раскололась надвое, обнажив каменное нутро и открыв путь для неширокой горной речушки.
