Но потом все изменилось. Как если бы преграды между мной и
мной рухнули, и тогда мой голос стал звучать иначе. Вслед за ним изменилось и то как я видела мир, я начала видеть сразу несколько его срезов, или измерений как говорят сегодня, иногда я слышу мир прежде чем успеваю его увидеть.
— Как ты это сделала? Как ты пережила то, что случилось?
— Просто, — улыбнулась Эфрат, — Я отказалась умирать.
— Как это?
— Люди наделены свободой выбора, я же говорила, только каждый выбор подразумевает некую жертву, некий равнозначный обмен. И мне было хорошо известно значение этого слова. Я сделала выбор, — Эфрат выдержала паузу, — а теперь нам пора.
— Да, конечно, — Рахмиэль поднялся с дивана следом за ней. — Только что если…
— Если?
— По-моему, это идеальный ответ на вопрос, как мне удалось выжить.
— Кто знает, кто знает, — протянула Эфрат, — я думаю, я знаю, кто знает. Пожалуй, пришло время тебе выбирать.
***
— Да чтоб тебя, — Эфрат сидела, скрестив под собой ноги, и положив голову поверх головы Рахмиэля, уютно устроившегося у нее на плече.
— Перестань, ну разве плохо? Мы будем в Мюнхене меньше, чем через час.
Самолет скользил сквозь ночное небо, неспешно приближаясь к столице Баварии. Никто не обращал на них внимания, темные очки в помещении никого не смущают, когда на них логотип Prada, к тому же оба путешественника отлично знали главный секрет общественного всепрощения — улыбайся, люди хотят видеть ваши улыбки. Особенно в сочетании с брендовыми очками.
— А затем мы возьмем машину и поедем от Мюнхена до Ландсхута. Надеюсь, ты счастлив. — Эфрат явно не была счастлива, но девять часов в поезде казались неоправданным издевательством даже ей.
— До чего? Они же живут в столице.
— Когда Шири переехала в Германию, Ландсхут еще был столицей Баварии.
— Когда это было?
— Задолго до твоего рождения. Тогда портреты только начинали входить в моду, — Эфрат улыбалась. — Кстати, а откуда именно в твоем доме появился мой портрет?
— Отец купил на частном аукционе. Там продавали что-то из не менее частных коллекций, и он привез домой твой портрет. Вообще все это было довольно странно. Они с матерью долго сидели возле него. Можно было подумать, что они любуются приобретением, если бы не застывшая между ними тишина, которая была, возможно, одним из самых оживленных их разговоров. В итоге мать попыталась убедить отца не оставлять портрет в доме, я так и не понял, почему, но отец не стал слушать.
— Что ж, как видишь, твоя мама оказалась права. Ее, конечно, никто не послушал. Впрочем, мне это только на руку, — Эфрат замолчала.
— Если бы отец послушал ее, мы бы не встретились, — ответил Рахмиэль.
— Да, но я пока не вижу в этом большой трагедии для себя.
— Эй! Да как ты можешь быть такой… как ты можешь так говорить? — В это возмущение он вложил весь свой сомнительный актерский талант.
— Обстоятельства нашего знакомства обеспечили меня широким спектром возможностей, — улыбалась Эфрат. Они понимала, что эти обстоятельства могут повториться, и тогда никто не может сказать, чем это закончится. Или почти никто.
Машина скользила по немецкой дороге ничуть не менее плавно, чем самолет по ее воздушным просторам. Эфрат не любила водить машину, ей всегда больше нравилось наблюдать за происходящим вокруг и отмечать, как изменился пейзаж со времени ее последнего визита. Конечная цель их путешествия находилась недалеко от бывшей столицы Баварии, Шири утверждала, что живет в небольшом, ничем особым не выделяющимся доме, а потому рассвет был как нельзя кстати. Тот факт, что погода была довольно мрачной спасал не только настроение Эфрат, но и всю поездку в целом. Ни за что она не согласилась бы провести несколько часов за рулем в компании этого отопительного монстра и его лучей, ей и без того казалось, что они едут вот уже целую вечность.
— Черт возьми, они гигантские! — воскликнул Рахмиэль, прижавшись к стеклу.
— Кто? — недовольно пробурчала Эфрат, не отворачиваясь от дороги.
— Овцы! Я даже не уверен, что это овцы… больше смахивают на плюшевых коров.
— Кто знает, каких монстров способна вырастить Шири, заручившись силой классической музыки.
Рахмиэль повернулся обратно и замолчал. Эфрат не подала виду, что заметила его реакцию. Может быть, он и сам не заметил. Овцы-то и правда были гигантские. Всю оставшуюся дорогу они ехали молча.
Зато момент приближения к цели можно было определить по грозовым тучам, сгустившимся в салоне автомобиля. Такой особняк тут был один, стоявший в отдалении от всего частного сектора, должно быть образовавшегося здесь именно благодаря ему, этот портал в прошлые века вполне мог стать местом действия для еще одного драматического голливудского фильма, в котором непременно нашлось бы место любви, риску и неисчерпаемым рекам крови. Сквозь тонкую металлическую ограду, перемежающейся с плющом, едва-едва можно было угадать фигуру ожидавшего их на пороге Гедальи.
— Шири сказала, чтобы я вышел вас встретить примерно в это время, — Гедалья обращался только к Эфрат, как будто не замечая присутствия Рахмиэлья.
— И давно ты здесь стоишь? — Эфрат нежно расцеловала его в обе щеки, утопив руку где-то под его курткой.
— Не то чтобы, — он поймал ее руку и прижал к себе.
— Помоги Рахмиэлю с багажом, а я пойду найду заводчика плюшевых коров, — она поднялась по невысоким каменным ступенькам и толкнула деревянные двери.
— Добро пожаловать обратно в мир живых, — произнес Гедалья, когда Эфрат скрылась из виду.
— Иронично, правда? — рассмеялся Рахмиэль и открыл багажник. Когда Гедалья подошел, чтобы взять чемоданы, он увидел на его шее след от укуса. — Почему не заживает?
— Понятия не имею.
— А еще у тебя глаза впалые, — Рахмиэль продолжал его рассматривать.
— Ты тоже не похож на корзину с фруктами, воскреснувший, — усмехнулся Гедалья в ответ.
— Да просто странно это …
— Серьезно? Странно? — они поднимались по ступенькам в дом, — то есть все остальное тебе странным не кажется?
— Остальное канонично, — ответил Рахмиэль, — мы уже знаем все это, вампиры пьют кровь людей, не любят солнце, и они чертовски притягательны.
— А когда первые впечатления проходят, начинается реальность.
Они стояли в просторной прихожей, Гедалья прислонил чемоданы к стене и прислушался.
— Я думаю, какое-то время мы можем их не ждать, — сказал он, когда из дальних комнат послышался громкий смех, — ты пьешь?
— Не особо, — ответил Рахмиэль, — но сегодня это может быть полезным.
— Алкоголь в небольших количествах разжижает кровь и делает ее вкус более … легким, — они прошли через прихожую в не менее просторную гостиную, все вокруг напоминало
