тоже надо готовить, я сделаю. Пусть мне все клинок дадут сейчас. К утру готово будет.
Готовиться начали не откладывая в долгий ящик. Караулы оставили на постах, собрав у всех шашки и ножи сложили кучей перед Аюповым. Тот попросил принести к костру ведро воды, и не беспокоить его до утра. Сделали, как он просил и сами принялись за чистку оружия и правку амуниции – охвативший всех азарт заставил забыть об отдыхе. Аюпов раздал всем казакам собственноручно сделанные им обереги – аккуратно выструганные веретенообразные осиновые палочки, размером с фалангу пальца, попросив разместить их поближе к телу. Его просьбу выполнили молча и без привычных шуток. Улеглись все уже под утро, кроме Туманова. Он вычертил схему Волчьей Слободы, с привязкой к дорогам и высотам, и задумчиво планировал предстоящую операцию, понимая, что спать сегодня ему не придётся.
С рассветом Туманов был бодр и деловито собран. В Слободу он решил взять с собой Филатова, Аюпова, Шайдавлетова, Нуртдинова и Лисина. Остальные оставались на базе и занимали оборону. Недовольство остававшихся быстро свёл на нет важностью сохранности обоза – не бросишь же его в лесу без присмотра (кроме этого и результат выставляемой засады мог быть неоднозначным, в случае неудачи оставшимся придётся дальше действовать самостоятельно). Казакам, участвующим в операции, довёл диспозицию: через час выдвигаются на одной подводе, ближе к Слободе рассредотачиваются и пешим порядком прибывают к маслобойне (на схеме обозначил место), организовывают засаду, и дальше по сигналу и ситуации: как минимум – уничтожить противника, как максимум – взять живым главного (для последнего припасён аркан и Шайдавлетов), всем работать клинковым оружием, стреляет только сам Туманов, при необходимости. Эвакуация предусматривала использование добытых лошадей или транспортных средств противника. Оставшиеся на базе получили старшим Суматова, и инструкции на случай самостоятельных действий. Отдельно обговорили, как будут опознаваться по возвращении с операции (Туманов не стал исключать неудачу и действие под контролем). Вопросов ни у кого не было, посему помолились, и после трапезы выдвинулись: засадники к Слободе, оставшиеся на позиции обороны базы.
На подводе, добытой на переправе через Каму, аккуратно добрались до опушки леса, и далее действовали так – сложили под рогожей и сеном шашки и винтовки, и Туманов выехал на проселок в сторону Слободы, а казаки двинулись напрямки, разойдясь по разным направлениям и сторонясь чужого взгляда. Все были облачены в гражданское тряпьё, найденное на базе (выбрали какое почище, ношеное и неприметное). В Слободу, помимо тракта, вели ещё пять дорог с разных сторон. Отследить въезжающих и входящих, реши кто этим заняться, было непростой задачей. Поэтому до самой маслобойни все добрались без проблем. День был будничный, рабочая Слобода с самого утра пыталась заняться своими привычными делами – тренькал своё колокол на церкви Космы и Дамиана, вертелись мельницы, дымил кирпичный завод, привычный рабочий ритм всё ещё сопротивлялся набиравшим ход потрясениям гражданской войны. Разве что тракт, проходящий через всю Слободу, напоминал о грозных событиях: пылили обозы разрозненных частей красных (а может белых, проверять никто и не думал), пролетали полусотни и сотни верхами, ещё реже пылила пехота, не останавливаясь и спеша по своим военным делам. Шли на восток и кто отступал, и кто наступал. В этой будничной суете подвода, заехавшая в открытые ворота маслобойной фактории, не привлекла внимания. Одетый крепким середняком Туманов степенно поднялся на крыльцо, и нос к носу столкнулся с выходящим из дверей хозяином. Был тот возбуждён, суетлив и не узнал посетителя, нервно пробормотав, что маслобойня нынче не работает. Туманов почтительно сдёрнул с головы картуз, и изобразив поклон незаметно подтолкнул хозяина к двери. Следом зашёл и сам.
– Оссподи, это вы? – маслобойщик отступил в глубь помещения и опёрся о стол.
– Доброе утро. Как видите. – Туманов внимательно окинул взглядом небольшой присутственный кабинет. – Надеюсь, всё готово: вы сами, ваша бумажка и свеча?
– Всю ночь глаз не сомкнул, поверите? Что ж будет-то теперь?
– Как договаривались, вы сожжёте бумагу ближе к полудню. А сейчас займитесь делом, откройте все двери фактории и отправьте домой своих работников – сегодня объявите выходной.
Работников никаких не оказалось, на маслобойне работал сам хозяин и один, приходящий по вызову, комиссованный по инвалидности ветеран, которого он приглашал из дома при необходимости. Поэтому прибывшие казаки разобрали своё оружие с подводы, свободно осмотрелись в помещениях маслобойни, ещё раз обговорили последовательность действий каждого и принялись ждать. Подводу перегнали со двора на зады, привязав в кустах у ручья. Туманов разместился вместе с хозяином маслобойни в единственной, хотя и просторной, комнате конторы. Шайдавлетов выбрал себе место под навесом для лошадей, напротив крыльца, остальные казаки укрылись в маслобойном помещении фактории.
Без пяти минут пополудни маслобойщик под присмотром Туманова свернул в трубочку требуемую бумагу, и запалив фитиль свечи поднёс её к огню. Занявшаяся ярким пламенем бумага потрескивала в дрожащих руках, и опадала на стол мерцающим пеплом. Догорел последний клочок листа, упавший из трясущихся пальцев и хозяин маслобойни устало откинулся на спинку стула. Тихо спросил, смотря в окно на пустой двор:
– Что теперь?
– Ничего. Будем ждать.
Откровенно говоря, никто не имел ни малейшего представления о том, что именно должно воспоследовать, кого или что следует ждать и как долго. Ожидание могло затянуться и на сутки: привычные к разведке и засадам казаки не имели ничего против и такого поворота событий: ждать они умели. Первые часы прошли в азарте и жажде боя, а потому быстро. Туманов уже прикидывал, как устраивать засаду, если до вечера никто не заявится, когда несильно что-то укололо его в грудь. Он замер на мгновение, поняв, что это был оберег выданный Аюповым. И в ту же минуту услышал цокот копыт во дворе. Маслобойщик, увидев в окно заезжих гостей, вовсе пал духом и стал белеть на глазах, пытаясь унять рукой рванувшие в галоп сердце. По крыльцу споро поднимались трое, ещё двое, спешившись, направлялись к приоткрытым дверям давильного цеха. Туманов жестом успокоил, как смог, вовсе скисшего хозяина фактории, и присев на табурет у стола придвинул к себе стакан с горячим чаем.
Дверь без стука открылась, впустив в комнату трёх человек средних лет, в форме неопределённого покроя, и без каких-либо знаков различия. Двое, вошедших первыми, были явно настроены на охрану третьего, одетого в тёмные английский френч, галифе и сапоги. Увидев Туманова они, ни на миг не смутившись, рассредоточились по комнате, стараясь находиться между ним и своим спутником, насколько позволило помещение, а тот внимательно посмотрев на сидящих за столом, чуть тронул губы в
