— Ужас какой! — Клава вежливо улыбнулась и быстро зашагала по коридору, стараясь проскочить мимо Патищевой, которая как раз в этот момент облагала данью кого-то из уборщиц.
— Нет, ты представляешь, ужас какой! — воскликнул Чубаристов, как только Дежкина вошла в кабинет.
— Привет, Виктор. — Она чмокнула его в щеку. — Знала бы, что ты сегодня будешь, пирожков бы напекла.
— Ай, перестань. У меня самого такие пироги!..
Левинсон все покатывался от хохота, не переставая повторять:
— А-ага-га, вот так! Знай наших. Вот так.
— А что случилось?
— Да такое позорище, что я чуть не провалился сквозь их обетованную землю. — Чубаристов махнул рукой и вдруг сам рассмеялся:
— А-ага-га, вот так. Знай наших…
— Ты представляешь, как только я прошел через таможню, подваливают ко мне двое полицейских и просят пройти с ними. Это мне, представляешь?
— Как это? За что? — не поняла Клава. Но возбуждение окружающих уже передалось и ей. Даже пальто как-то забылось на некоторое время.
— А вот спроси! — Он развел руками. — Я им говорю, что я сам следователь, представитель Московской прокуратуры, а они мне: «Вот именно поэтому и просим вас пройти с нами». Посадили меня в тачку и повезли в полицию.
— За то, что ты следователь? — недоуменно переспросила она.
— Ну да. Стали меня спрашивать о цели моего визита. Я им: так, мол, и так, приехал допросить Гольфмана, он обвиняется в убийстве Шальнова, у меня есть санкция прокурора на его арест.
— А они?
— А они говорят, что по закону на территории Израиля никто не имеет права вести расследование, кроме их правоохранительных органов. Когда Гольфман вздумает посетить Россию, тогда мы и сможем его допросить. Если он сам пожелает. Я стою как идиот, глазами хлопаю. Нет, ты представляешь: только с самолета, у них там жара, потею, чемоданы в обеих руках…
— Знай наших, — не унимался Левинсон.
— А дальше? — Клава и сама начала улыбаться.
— А что дальше? Дальше ничего. Я им говорю, что у меня ведь задание, мне ведь перед руководством отчитываться. А они мне отвечают, что у меня своя работа, а у них — своя. Вызвали консула, я ему все рассказал, а он только руками разводит. «Ничем помочь не могу».
— А с Самохиным связывался?
Левинсон, как только услышал про Самохина, расхохотался так, что чуть не свалился с кресла.
— Видишь веселый детский смех? — Виктор кивнул на него. — Еще смешнее вышло.
— Да говори ты толком.
Виктор вздохнул и тряхнул головой.
— Мне дали телефон, а сами слушают по параллельному. Я, конечно, Самохину объясняю, говорю, что у меня ничего не получится, потому что меня задержали прямо в аэропорту и предупредили, что я нарушаю закон. А он мне знаешь что говорит?.. «Виктор Сергеевич, ну уж вы там как-нибудь неофициально, по-тихому, чтобы они не узнали. А-ага-га?» А они за стеклянной перегородкой стоят, слушают и хохочут.
— А-ага-га, вот так, знай наших! — Левинсон был уже весь красный от удушья смехом.
— Такие вот дела, Клавдия. Выперли меня из страны, как преступника какого-нибудь. Просидел в гостинице полдня. Куда выйду — за мной двое полицейских. Ни на минуту не оставляли. Махнул я рукой. И в тот же день — обратно. Так даже до трапа проводили и подождали, пока самолет в небо поднимется.
— Вить, а как же они узнали, что ты прилетел за Гольфманом?
— Откуда я знаю?! — Чубаристов поморщился. — Но ждали прямо у стойки, двух шагов сделать не дали.
— Ага, знай наших.
Чубаристов не выдержал и повернулся к Левинсону:
— Признавайся, пресс-секретарь, ты настучал?
— Ага, я, конечно, я. — Тот расхохотался еще больше. — Я же агент Моссада. У меня и справка есть. Показать?
— Здравствуйте, все! — В кабинет вошел Игорь. — Ой, Виктор Сергеевич, вы уже вернулись? Ну как съездили?
— Да плохо съездил! Плохо! — Чубаристов опять вскочил со стула и бросился к не посвященному в его историю. — Это просто ужас какой-то!
— Ой, только не надо! — закричал Левинсон. — Третьего раза я не переживу. Пожалей меня, я старый человек.
— Ладно, молчу. — Виктор вздохнул.
— Так что же все-таки случилось? — Игорь недоуменно обвел взглядом всех присутствующих. — Ну вот, так всегда. Опять я что-то пропустил?
— Тебе Клавдия потом расскажет. Ах да, чуть не забыл! — Чубаристов бросился к портфелю. — Я же вам сувениры привез. Левинсон, на, держи, это тебе. — Он бросил заму полиэтиленовый пакет.
— А что это? Там не бомба? — Левинсон полез в кулек. — Там же «Хамаз» бушует…
— Клава, специально для тебя искал. А то как-то несолидно. Пишешь всякой дрянью. — И он протянул ей дорогую ручку. Красивую, позолоченную, перьевую.
— Ой, спасибо, Витенька. Ой, спасибо… — Она чмокнула его в щеку и сразу стала искать бумажку, чтобы испробовать, как пишет.
— Ну уважил, Сергеич, ну уважил. — На Левинсоне красовалась вышитая золотом ермолка, а в руках он держал пакет мацы. — Теперь хоть в синагогу.
— Игорь, держи. — Чубаристов протянул ему солнцезащитные очки. — Это, правда, не «Рейбан», но в них вся израильская полиция ходит, и армия заодно.
— Спасибо, Виктор Сергеевич. — Игорь бросился к окну, стараясь увидеть в нем свое отражение. — Клавдия Васильевна, ну как? Мне идет?
— Идет, идет. Вылитый Джеймс Бонд. — Клава исписывала своей росписью второй лист бумаги. Ручка писала просто отлично. Ленка, конечно, пристанет, чтобы подарила, но обойдется.
— А как у вас дела? — поинтересовался Виктор Сергеевич, сев за стол и проверяя его содержимое.
— Слушай, ты же еще последнюю новость не знаешь! — хлопнул себя по лбу Левинсон. — Приходит баба в суд подавать иск на Горбачева…
— Алименты? — Чубаристов улыбнулся. — Родимое пятно у дочки.
— Да. А откуда ты знаешь? — Левинсон опешил.
— Так по телевизору показывали.
— Где, в Израиле?!
— Ну да! — Чубаристов засмеялся. — В новостях. Даже фотографию дочки и родимое пятно крупным планом.
— Но откуда они узнали? — Левинсон удивленно посмотрел на Клаву, как будто она знает ответ на этот вопрос. — Мы же не печатали и не заявляли нигде.
— Нет, он точно шпион. — Чубаристов расхохотался. — И к тому же с дырявой памятью. Колись, Левинсон, за сколько дезу толкнул. Клава, может, его арестовать?
— Ну дают, ну дают. Знай наших… — забормотал Левинсон, гордо оглядываясь по сторонам.
— Игорь, данные по Денису этому самому проверил? — спросила Клава, убирая ручку в сумку. Хоть какое-то утешение после пальто.
— Нет, еще не успел. — Игорь все не мог успокоиться и примерял очки. — За ответом по сосискам ходил.
— Да сними ты их, — Клавдия Васильевна улыбнулась. — Тут же солнца никакого нет. Лоб разобьешь.
— Ничего, в них видно. — Игорь спрятал очки в карман. — Так я пойду в картотеку?
— Ладно, потом сходишь. — Клава вздохнула. — Когда поменьше народу будет. И вот еще этого проверь, забыл? — Она подала Игорю водительское удостоверение крепыша. — И гони ответ по сосискам.
Игорь достал из сумки папку и протянул ей.
— Ну, что там у вас с собачкой? — Чубаристов улыбнулся. — Небось целый преступный синдикат раскопала, пока меня тут не было?
— Да, что-то в этом роде. — Клава достала из ящика стола банку и кипятильник. — Чаю хочешь? Игорек, не сходишь в буфет за булочками? Я сегодня без пирожков.
— Конечно, схожу. — Порогин направился к двери.
— Постой. — Клавдия полезла за кошельком. — Деньги возьми.
— Не надо, у меня есть. Вы нас все время угощаете, можно теперь я? — И парень выскочил из кабинета.
— Ладно, ребята, и я пойду, пожалуй. — Левинсон встал. — Съем свою мацу по-еврейски.
— Как это? С молитвами?
— Нет. В полном одиночестве, — рассмеялся Левинсон и испарился.
— Понимаешь, странная история. — Клава сразу стала серьезной. — Я сначала думала — ерунда…
— И что же ты раскопала? — Чубаристов внимательно слушал. — Нашла собаку-то?
— Нет, не нашла. Но каким-то боком вышла на одну девицу… я даже не уверена была, имеет ли она отношение к этой собаке, но с этой девицей, Ирина ее зовут, странные дела происходят. У нее дома мы нашли мертвую суку далматина, отравленную. А сама Ирина пропала. Тут я вычислила, что она имеет какое-то отношение к автомобильной свалке. Даже не вычислила, а, скорее, предположила — наобум, пальцем в небо, что называется. Ну поехали мы на эту свалку, так, без санкции, просто разведать…
— На какую? — перебил ее Чубаристов.
— На солнцевскую.
— A-а… Ну, дальше.
— И на этой свалке, совершенно случайно, мы откопали машину этой девицы. И тут вообще пошла какая-то мистика. Машину эту ей продал Черепец. Или подарил. Вишневая «девятка». Раскурочена была до невозможности. Несколько дней назад ездила по Москве, а на свалке — как будто уже три года стоит. Стало быть, скрыть хотели. На заднем сиденье нашли собачью шерсть, отправила в лабораторию. Сейчас жду результатов — может, это как раз с Фомы шерсть.
