Но она была опытной стюардессой, и умела не задавать вопросов, на которые все равно никто бы не ответил.
Она тряхнула головой, вздернула вверх подбородок, улыбнулась и вышла.
— А она — классная девчонка, — сказал Диксон Дюмер. — Ведь, наверняка знает, чем вся эта фигня может закончиться. А как держится! Вот приземлимся, приглашу ее в бар! А что? Ты видел, какая она веселая, даже сейчас. А что будет на земле? Нет, точно, приглашу в бар, когда приземлимся. А может, и в ресторан.
— Когда приземлимся… — буркнул Огилви, глядя прямо перед собой за темные лобовые стекла, где все еще отплясывала метель, и кроме летящих белых хлопьев больше ничего не было видно.
Нет, внешне все оставалось так же, как и раньше.
Кто-то читал, кто-то тихо беседовал. Но, казалось, абсолютно все в салоне пропитано тревогой.
Было как-то необычно тихо. Вот что… Никто не шутил и не смеялся. Отсутствовало обычное оживление, которое бывает перед посадкой, да еще и в праздничную ночь.
Холли оглянулась.
Этот Дик, сунув в ухо маленький наушник, очевидно, от портативной рации, сидел с бегающими глазками на глупой физиономии и что-то строчил в блокноте.
— Пишешь вступительное слово для своего грязного репортажа?
Вопрос женщины прозвучал настолько презрительно, что журналиста передернуло.
— Прикуси-ка язычок.
Господи, если бы эта тигрица знала то, что знает он, с нее сразу бы слетела вся спесь. И она превратилась бы в мокрую курицу.
Ричард Торберг нутром чувствовал — вот он, его звездный час. Он как раз размышлял над тем, как лучше подать этот потрясающий материал, а эта дуреха сбила его с мысли…
Значит так… Дамы и господа, этот репортаж мы ведем.
— Дамы и господа, — в салон вплыла стюардесса. — Мы предлагаем вам посмотреть передачи из Вашингтона по первому каналу…
Вот оно! Сейчас они все увидят! Сейчас… сейчас. Посмотрим тогда, кто лучший журналист в редакции.
Он сорвался с места и двинулся но проходу к телефон ну, тихо бормоча себе под нос от переполнявшего его восторга:
— Хорошо… Хорошо… Хорошо…
Ричард снял трубку телефона, висевшую на стене, у дверей туалета.
— Мистер Торберг, займите, пожалуйста, свое место.
Мы можем приземлиться в любую минуту, — пыталась остановить его стюардесса.
— Я займу: займу, — он вошел в туалет и плюхнулся: на унитаз.
— Идиот! — сказала Кэт возмущенно. Хоть бы дверь закрыл!
И, словно подслушав ее мысли, Ричард прикрыл дверь и повернул ручку.
«ЗАНЯТО».
Едва попадая пальцем на кнопки, он набрал нужный номер.
— Это «Вашингтонские новости»? — заговорил он за-. душенным голосом, стараясь, чтобы его не услышал никто из посторонних — Позовите, пожалуйста, из соседней комнаты Рубена.
— Он должен сейчас выходить в эфир, — ответил женский голос.
— Я знаю это. Поэтому он мне и нужен.
— Вам придется подождать, сэр.
Только бы она не бросила трубку!
— Я подожду, подожду. Только позовите мне его как можно скорее.
Он сидел на унитазе, прижав к уху, трубку, и весь светился. Глаза его сияли лихорадочным блеском безумца или гения, когда к тому приходит вдохновение. В такие минуты человек никого и ничего не видит и не слышит. Его мысли направлены только на одно — как бы не расплескать драгоценное состояние творчества.
* * *
Все-таки осколок задел руку прилично.
Джон сидел в КДП перед врачом, который обрабатывал его рану, стараясь не морщиться от боли.
В двух шагах от него застыл Том Байер, внимательно слушая Маклейна. Чуть поодаль вышагивал между столами капитан Лорензо.
— Эсперансо приземлился. Я ранил его в плечо, — врач закончил накладывать повязку, и Джон устало откинулся на спинку стула. — С ним человек пять.
— Говоришь, пять? Сказал бы уж лучше пятьдесят, чтобы произвести впечатление! — Лорензо не мог простить этому выскочке, — что он снова обошел его. — Хочешь, чтобы мы тебе посочувствовали? Восхищались тобой!
Нет, Маклейн нрав. Наш капитан все-таки идиот. Барни стало стыдно перед этим парнем, который спас ему жизнь и, похоже, один делает гораздо больше, чем псе остальные. Если бы этот кретин послал свои машины раньше, разве ушел бы генерал Эсперансо? А группа захвата? Где они были? И Лорензо еще смеет что-то говорить!
Из-за поворота, в окружении своих боевиков; появился майор Грант; Глаза его метали молнии. Он шел широким шагом, готовый дать отпор каждому, кто посмеет посягнуть на его права».
— Так, Маклейн, — началон, как только (увидев полицейского. — Мне нравится твоя храбрость, но ты лезешь не в свое дело. Представляешь, какую кашу ты заварил! Они теперь могут взорвать еще один самолет!
— Они не будут этого делать, — оборвал Джон майора. — Эсперансо уже приземлился.
— Но они придумают еще что-нибудь! Теперь они могут стать гораздо изобретательнее! — он уже орал, вплотную приблизившись к Маклейну. — О чем ты думаешь?!
— По крайней мере, я все-таки думаю! — тоже заорал Джон и вскочил. Казалось, они сейчас бросятся друг на друга — два человека, делающие одно дело.
Но если для майора это была просто «очередная операция», то для Маклейна — вопрос жизни и смерти Холли. И если никто ни черта не делает, то он будет предпринимать все, что сможет для спасения жены и других людей! Конечно, пока он будет в состоянии. И пускай все эти «профессионалы» катятся к такой-то матери!
— Слушай, ты, умник! Попридержи язык! — лицо майора стало каким-то синюшным от прилива крови. — У нас есть опыт такой работы! Ты — не тот парень, понял! И не там, где надо!
— Да я это слышу постоянно!
— И чтобы больше ты не путался под ногами! — ноздри плоского носа раздулись и подрагивали, как у рычащей собаки.
Лорензо согласно закивал головой, но майор так на него зыркнул, что капитан тут же стушевался и отступил в сторону.
— Майор, вас просят пройти в комнату совещаний! — запыхавшийся солдат вырос на пороге помещения.
— Спасибо, — Грант круто развернулся и вышел, бросив своей команде: — Можете идти за мной!
И они исчезли, громко топая, так же быстро, как и появились.
Джон проводил их тяжелым взглядом и тоже пошел к выходу.
Нужно же что-то делать!
Он уже ничего ни от кого не ждал.
Если сидеть, сложа руки, может случиться самое страшное.
И снова перед глазами возникло прошлое Рождество — перепуганные люди на: крыше, которая через пару минут взлетит на воздух…
Пистолет у виска Холли…
… и зеленый крокодил со стеклянными глазами-пуговками, затерянный среди снега и горящих головешек, словно вопрошающий у неба: «За что?»
— Маклейн… — тихо позвал главный инженер.
— Да, Барни! — Джон оглянулся.
— Значит, этот ублюдок сел не на ту полосу?
— Да…
— А через пять минут его встретили?
— Да…
— Они должны быть где-то совсем близко. Очень близко.
— Я знаю…
— Пойдем, я тебе что-то покажу, — он подвел Маклейна к листу ватмана, развернутому на столе.
На чертеже читались дороги, которые тянулись от аэропорта, и в правом верхнем углу, как раз за центральным зданием — несколько небольших квадратиков.
— Посмотри-ка вот здесь, — карандаш остановился в верхней части листа. — Вот. Они должны быть где-то очень близко, — повторил Сол. — Это план, который был составлен несколько лет назад. Мне кажется, я знаю, где они расположились. Здесь есть несколько старых зданий. Очевидно, их можно найти там. Пошли!
Конечно, Сол никогда не имел дела с террористами. Естественно, ему было немного страшновато. Но самое главное, он не мог бросить этого парня наедине с его бедой. А в том, что Маклейн не остановится, Барни был абсолютно уверен.
— Пойдем, — утвердительно повторил он…
Маклейн не ответил. Он просто молча последовал за главным инженером, который уже выбирался из КДП, раздвигая здоровым плечом людской водоворот.
* * *
Почему этот шелкопер заперся в туалете со своими бумагами и рацией?
Эта мысль не оставляла Холли. Она вертелась в голове, словно писк назойливого комара, от которого невозможно избавиться. Чем он так занимается, этот урод? Взгляд, который он подарил на прощание женщине, выражал такое превосходство, что даже менее проницательному человеку стало бы ясно — этот тип снова что-то задумал. А столкнувшись с методами воплощения его «великих планов и идей», можно опасаться какой-нибудь очередной мерзости.
Пожилая дама, сидевшая в соседнем кресле откинувшись на спинку и прикрыв глаза, слушала плейер. Она изо всех сил старалась казаться спокойной. Но наконец, не выдержала. Решительно сдвинув левый наушник, чтобы слышать свою соседку, она негромко, но довольно резко, сказала:
