— Такие тихони, как вы, обычно оказываются исключительно опасными и коварными созданиями.
— Тихони? — недоверчиво произнесла Элизабет. — С чего вы взяли, что я тихоня?
— Может, и нет, но вы так тщательно выбираете слова…
— Пожалуй, — согласилась она, понурив голову. — Я слишком неуклюжа, чтобы позволить себе еще и болтать что попало.
Это был момент истины. Джеймс понял раз и навсегда, что она не может быть шантажисткой. Конечно, ему не хватало фактов для подобного вывода, но инстинкт твердил ему по сто раз на день, что она невиновна.
Некоторое время он молча смотрел на нее и затем спросил:
— Помочь вам принести чай?
— Не сомневаюсь, что у вас есть более важные дела, чем сопровождать компаньонку хозяйки на кухню.
— Я не раз замечал, что компаньонки нуждаются в компании, как никто другой.
Ее губы изогнулись в невольной улыбке.
— Да будет вам, леди Дэнбери совсем не плоха.
Джеймс наблюдал за ее губами с нескрываемым интересом. Он понял, что хочет поцеловать Элизабет. Что само по себе его ничуть не удивило. Весь прошлый день он только об этом и думал. Странным было то, что он хотел проделать это здесь и сейчас — прямо в коридоре. Обычно он проявлял большую осмотрительность.
— Мистер Сидонс?
Он моргнул, слегка смутившись, что так уставился на девушку.
— Кто шантажирует леди Дэнбери?
— Если бы я знал, то едва ли стал обвинять вас.
— Не думайте, что я простила вас.
— Господи помилуй! — сказал он, вздрогнув. — Вы уже разговариваете, как она.
Глаза Элизабет расширились от ужаса.
— Как леди Дэнбери?
Он кивнул и выразительно хмыкнул, имитируя звук, в котором Элизабет безошибочно узнала графиню. Она ахнула:
— Неужели я это так произнесла?
Джеймс снова кивнул, весело поблескивая глазами.
Элизабет застонала:
— Лучше я пойду за чаем.
— Значит, вы простили меня за то, что я заподозрил вас в шантаже?
— Пожалуй, это будет правильно. Вы недостаточно знали обо мне, чтобы сразу исключить из числа подозреваемых.
— Вы очень великодушны.
Она бросила на него взгляд, из которого следовало, что она не слишком высоко ценит его легковесный комплимент.
— Одного не могу понять. Что, скажите на милость, могла совершить леди Дэнбери, чтобы стать предметом шантажа?
— Я не вправе вам этого сказать, — тихо ответил Джеймс. Элизабет кивнула.
— Принесу чай.
— Я пойду с вами.
Она подняла руку, останавливая его:
— Нет, не пойдете.
Он сжал ее ладонь и поцеловал кончики пальцев:
— Нет, пойду.
Элизабет уставилась на свою руку. Боже правый, он опять ее поцеловал! Прямо в холле. Слишком ошарашенная, чтобы отдернуть руку, она лихорадочно огляделась по сторонам в ужасе, что слуги могут наткнуться на них.
— Похоже, до вчерашнего дня вас никто не целовал, — вкрадчиво произнес Джеймс.
— Разумеется, нет!
— Даже ручку? — Он выпустил ее руку, подхватил другую и перецеловал пальчики.
— Мистер Сидонс! — ахнула она. — Вы сошли с ума?
Он улыбнулся:
— Я рад, что вас не целовали раньше.
— Вы сумасшедший! Совсем свихнулись! И, — добавила она с вызывающим видом, — руку мне, разумеется, целовали.
— Отеческие поцелуи не считаются.
Больше всего на свете Элизабет хотелось найти какую-нибудь дыру и забиться в нее. Она чувствовала: щеки ее горят, и понимала — он знает, что прав. В деревне были не так уж много неженатых мужчин, и ни один из них не был настолько утонченным, чтобы целовать ей руку.
— Кто вы? — прошептала она. Он бросил на нее странный взгляд:
— Джеймс Сидонс. Вы же знаете.
Она покачала головой:
— Вы никогда не были управляющим поместьем. Я уверена в этом.
— Может, показать вам мои рекомендации?
— Вы не так держитесь. Ни один служащий…
— Ну, я же не совсем слуга, — перебил он ее. — Как, впрочем, и вы. Насколько я понял, вы принадлежите к местному дворянству.
Элизабет кивнула.
— Я тоже принадлежу к старинной фамилии, — продолжил Джеймс. — К несчастью, мы не потеряли гордость вместе с деньгами.
— К несчастью?
Уголок его рта приподнялся.
— Порой из-за нее попадаешь в неловкое положение.
— Как в данный момент, — твердо сказала Элизабет. — Сейчас же возвращайтесь в гостиную. Леди Дэнбери сидит там и гадает, какого черта я закрыла дверь и чем мы здесь занимаемся. А поскольку я не знаю, что у вас на уме, то не желаю с ней объясняться.
Джеймс просто смотрел на нее, пытаясь понять, почему у него такое чувство, словно его отчитала его собственная гувернантка. Он усмехнулся:
— Здорово у вас это получается!
Элизабет, успевшая сделать несколько шагов в сторону кухни, с недовольным вздохом обернулась.
— Что именно?
— Говорить со взрослым человеком, как с ребенком. Вам удалось поставить меня на место.
— Не думаю, — возразила она, махнув рукой. — Только посмотрите на себя. Ни тени раскаяния! Ухмыляетесь как идиот!
Он склонил набок голову.
— Знаю.
Элизабет всплеснула руками:
— Я должна идти.
— Это вы довели меня до идиотских улыбок.
При звуке его голоса, мягкого и страстного, она замедлила шаг.
— Оглянитесь, Элизабет!..
Между ними словно возникла какая-то связь. Элизабет ничего не знала о любви, но чувствовала, что может влюбиться в этого мужчину. Понимая это в глубине души, она ужасалась. Она не может выйти за него замуж. Он сам сказал, что у него нет денег. Как она пошлет Лукаса в Итон, будучи женой управляющего имением? Как накормит и оденет Сьюзен и Джейн? Сьюзен только четырнадцать, но недалек тот день, когда она захочет выйти в свет. О Лондоне не может быть и речи, но даже скромный дебют в местном обществе стоит денег.
Тех самых денег, которых не было ни у Элизабет, ни у стоявшего перед ней мужчины — возможно, единственного, который мог бы завладеть ее сердцем.
Милосердный Боже, она и раньше думала, что жизнь обошлась с ней несправедливо, но теперь… теперь она представлялась ей настоящим мучением.
— Оглянитесь, Элизабет.
Она решительно зашагала вперед. Никогда в жизни ей не было так тяжело.
* * *
Поздним вечером троица юных Хочкисов сгрудилась на холодном полу коридора перед спальней старшей сестры.
— По-моему, она плачет, — прошептал Лукас.
— Конечно, плачет, — прошипела Джейн. — Любой дурак скажет, что она плачет.
— Вопрос в том, — включилась Сьюзен, — почему она плачет?
Ни один из них не знал ответа.
Они поморщились, услышав особенно душераздирающее рыдание, и дружно сглотнули, когда за ним последовали громкие всхлипы.
