— Нет, не влюбилась.
— А чего он за тобой таскается, как собачонка? — не унималась Лиза, вцепившись в Ромалу, как клещ.
— Он не собачонка! — резко возразила цыганочка. Ее сильно задело это выражение.
— Так скажи, чтоб отвязался, — не замечая ее тона, давила Лиза.
И у Ромалы лопнуло терпение. Она сбросила с локтя руку девочки и, глядя прямо в глаза, заявила:
— Я ничего не буду ему говорить. Мне с ним хорошо. Он веселый, бесстрашный, сильный. Саша не сплетничает о других, не ябедничает, как ты. И вообще, думаю, ты мне просто завидуешь.
Лиза вспыхнула, как солома, в которую обронили искру:
— Ну, тогда ты мне больше не подруга! — крикнула она. — Иди и целуйся с ним, дура!
Выпалив это, девица развернулась и ушла. Ромала хотела бросить ей в след «сама дура», но не стала.
— Надо быть выше всего этого, — вздохнув, повторила она бабушкины слова. В этот день портфель ей казался более тяжелым, а уроки самыми длинными за всю учебу в школе.
Глава 18.
Настя, пометавшись между обиженной Лизой и оскорбленной Ромалой, в конечном итоге приняла сторону первой. Теперь они шушукались за спиной цыганочки, а когда им доводилось проходить мимо нее, то задирали носы так, что, в конце концов, это стало забавлять черноокую красавицу.
Учебный год докатился до своей финальной черты. Май благоухал цветущими садами и первоцветами. Прошла скучная и совсем неинтересная линейка, посвященная дню рождения Пионерской организации. Зазубренные слова ведущих звучали глухо, и оттого казались Ромале фальшивыми. Она даже по дороге домой поделилась своими мыслями с Сашей. Он полностью разделял мнение подруги и тут же признался, что самое лучшее, что было на линейке, — это выступление девочки. Сначала Ромала не поверила ему, махнув рукой. Саша забежал вперед и схватил ее за руку.
— Ты что, не веришь мне? — с обидой в голосе спросил он.
Цыганочка даже растерялась.
— Все говорят, что я хорошо пою. Да я и сама это знаю. Но эту песню я терпеть не могу, потому и пела плохо. Мне вообще мало нравится то, что мне навязывают петь, — честно призналась она.
Саша хлопнул пушистыми ресницами:
— Вот бы послушать тогда то, что ты любишь! — мечтательно выдохнул он.
Они шагали налегке. Сегодня в честь праздника уроки отменили, и факультативов никаких не было. Может, поэтому Саша так и не выпустил тонких пальчиков девочки из своей руки. Ее ладошка была теплой и очень маленькой. И сам себе паренек признался, что не выпустил ее, потому что ему так хотелось. Так здорово идти рядом, держать за руку и пусть только попробуют обидеть Ромалу! Уж он тогда задаст им! Кому «им», он не знал, но был уверен, что задаст уж точно. Пусть только попробуют! Но никто не нападал. Ни медведи, ни волки, ни хулиганы не попались им навстречу. Ромала шла спокойно с легкой улыбкой на губах, и даже не подозревала, какие рыцарские и героические мысли посетили ее спутника. Она думала о другом: ей вдруг захотелось спеть только для Саши. Что-нибудь такое, что, действительно красиво звучит и что поется только с душой. Поэтому перед их поворотом она потянула паренька в проулок.
— Куда? — спросил он.
— Пойдем, я тебе кое-что покажу, — проговорила она, и мальчик поспешил за ней. Они свернули в темный проулок. Несмотря на то, что стоял солнечный день, здесь было сумрачно из-за высокого забора по обе стороны дороги, которая становилась всё уже и уже. Весенний ручей с давних пор пробил здесь путь, вымыв для себя колею, куда стекала талая и дождевая вода. Дорога шла под гору, к реке, и Саша еще крепче сжал пальцы подруги в руке. Но тут Ромала неожиданно выдернула ладонь и побежала вниз.
— Догоняй! — со смехом крикнула она.
Мальчик сначала оторопел, а потом припустил за девочкой, чей голос звенел впереди. Ручеек вместе с основной дорогой свернул налево — Саша следом за Ромалой побежал направо. Перепрыгнул через вылезшие из земли корни могучего дуба, росшего прямо на вершине уступа. Ручеек огибал его слева, а тропинка к реке — справа. Эту дорогу паренек знал хорошо, хотя и никогда не был тут весной. Зачем? Купаться-то всё равно нельзя. И поэтому, когда он выскочил на поляну перед спуском к реке, просто остолбенел. Вместо привычной площадки, заросшей по грудь колючим репейником и вонючим морковником, перед взглядом расстилалась поляна с коротенькой, будто подстриженной умелым парикмахером, молоденькой, зеленой травкой. Но больше его поразила красота цветущих диких яблонь, в которой она утопала. Ветер шевелил верхушки деревьев, будто разговаривал, нашептывая что-то удивительное и восхитительное — Саше даже казалось, что он понимает, о чем тот говорит. И тогда на сочную, такую зеленую траву падал воздушный белый снег. Ромала кружилась по поляне, смеялась и ловила нежные лепестки, а те сыпались ей на волосы, путаясь в кудрях и бантах. И у Саши от увиденного даже перехватило дыхание.
— Вот это да! — выдохнул он восторженно.
— Нравится? — спросила, хитро прищурив глаза, Ромала.
— Еще бы! — воскликнул он, обретя дар речи.
— Это самое красивое место, даже зимой здесь хорошо.
— Но летом не очень. Репей по шею, а от морковника башка болит, — высказался парень. Он всё не отводил от девочки глаз. А она стояла напротив, на расстоянии двух шагов. Ветер играл ее смоляными кудрями, в которых увязал белоснежный яблоневый цвет. И такой неимоверный восторг охватывал душу — словами не передать!
— Но весной ты здесь ни разу не был, ведь так? — сразу угадала девочка.
Паренек согласился. Но тут девочка вдруг посерьезнела и призналась, что не просто так привела его сюда. Она усадила озадаченного друга на ствол яблони, которую много лет назад сразила гроза.
— Ты только не смотри на меня, — краснея, тихо попросила она, опустив глаза. — Ты мне потом всё скажешь, ладно?
Мальчику ничего другого и не оставалось, как покориться, невзирая на распирающее его любопытство. Девочка села рядом — спиной к спине. И затаилась. Саше показалось, что она чересчур долго молчит, и он уже собрался было сказать об этом, как услышал голос подруги и… и замер. Остолбенел. Ромала пела, и он готов был поклясться чем угодно, что таких песен он никогда
не слышал. Чистый
