— Фу-у, какая чертовщина приснилась, — вслух произнес он и рукавом вытер вспотевший лоб.
Ласковое июньское солнце заглядывало в единственное квадратное окно. И Павел с облегчением подумал: «Как хорошо, что это только сон».
Вечером после работы, он снова надел свои хромовые сапоги, начистил их до блеска и отправился смотреть город. Он прошел по Московскому проспекту, постоял на берегу Барнаулки, любуясь пышной зеленью нагорного кладбища. Но пойти туда не захотел, решил: «Схожу завтра». Вышел на Соборную площадь, не спеша повернул на Иркутскую улицу, два года назад переименованную в Пушкинскую. И тут почти носом к носу столкнулся с Василием Андреевичем Большаковым. Тот выходил из «Кафе-де-Пари» и оживленно разговаривал с усатым штабс-капитаном в милицейской форме. Штабс-капитан был на голову ниже Большакова, и Василий Андреевич сверху вниз гусаком поглядывал на него.
Спасло Павла то, что Большаков был заметно пьян. Поэтому он и не обратил внимания на своего земляка. Павел по-заячьи сделал скачок в сторону, метнулся назад, свернул за угол и быстрым шагом, поминутно оглядываясь, устремился вверх по Соборному проспекту.
С этого вечера он стал опасаться ходить по многолюдным улицам. И все-таки через неделю снова встретил Большакова все с тем же щуплым штабс-капитаном с пышными каштановыми усами. Они ехали на пролетках от пристани. Были пьяны. На коленях у Большакова сидела девица — одна из тех, которых всегда можно видеть в «Кафе-де-Пари» и на втором этаже этого здания, в номерах гостиницы «Европа».
«Не зря, должно, я этот проклятый сон видел, — невесело подумал Малогин. — Рано или поздно попадусь я с моими документами!..»
2
Василий Андреевич Большаков — жил в Барнауле уже второй месяц — числился в резерве командования. Почти ежедневно он бывал в резиденции уполномоченного командующего войсками по Барнаульскому военному району, поэтому имел полное представление о событиях. А события надвигались грозные. Из уездов поступали тревожные вести: всюду, как грибы после дождя, появлялись мужичьи банды, они нападали на сельские и волостные управы, разгоняли милицию. А из Омска, из Главной квартиры, летели приказы и требования немедленно навести порядок в губернии. В канцелярии уполкомвойска на основании этих приказов писались новые, с тем же требованием, и рассылались уездным начальникам. Но каждый понимал, что одними приказами спокойствия в деревнях не наведешь, нужны реальные силы, нужны войска.
И вот месяц назад уполномоченный командующего по Барнаульскому военному району генерал-майор Биснек послал штабс-капитана Большакова в Ставку с секретным пакетом и с поручением в устной форме изложить всю обстановку в губернии и просить хотя бы полк солдат.
Василий Андреевич гордился таким поручением — не каждому даже офицеру-дворянину выпадало такое счастье.
Омск поразил его многолюдьем. Здесь были беженцы чуть ли не со всей России. Особенно удивило его множество офицеров всех родов войск. Если на родине, в Тюменцево, приезд штабс-капитана — событие, о котором помнят сельчане несколько лет, то здесь он буквально с первых же минут затерялся в общем потоке цвета хаки. О гостинице нечего было и думать — пальцем ткнуть некуда, все забито. Василий Андреевич отыскал коммерческое училище, где размещалась штаб-квартира главнокомандующего, в канцелярии передал пакет. Здесь ему выдали ордер на койку в офицерской казарме и велели ждать.
Василий Андреевич думал, что ждать придется день-два. Но прошла неделя, а о нем не вспоминали. Он уже осмотрел город, быстро, по-военному обзавелся знакомствами, регулярно стал посещать офицерские рестораны. С первых дней он был поражен увиденным здесь. Офицеры пили беспробудно — больше, чем в Барнауле, — туда доходили только отголоски этой всеармейской пьянки. Во всем чувствовалась какая-то обреченность. Один новый его знакомый полковник как-то сказал в кругу офицеров:
— Пейте, господа, наслаждайтесь остатками жизни, все равно все пойдет прахом. Успевайте. Ибо, как говорится в нашем мудром русском народе, что откусишь, то и съешь…
А когда молодой прапорщик возразил ему, намекая на готовящееся генеральное контрнаступление, он отечески похлопал его по плечу.
— Нет, милый мой юноша, если за гриву не удержались, то за хвост уже не удержишься.
По истечении недели Василий Андреевич зашел в канцелярию и напомнил о себе. На второй день его принял корпусной генерал Пепеляев, младший брат министра внутренних дел. Мрачно, не задавая вопросов, выслушал, постоял молча около большой карты, развешанной на стене, и отпустил недоумевающего штабс-капитана.
Прошла еще неделя. Большаков начал понимать, что Ставке Верховного Главнокомандующего не до него и вообще не до нужд какой-то Алтайской губернии. Наконец в субботу вечером его разыскал в ресторане адъютант командующего Омским военным округом. На зеленом громыхающем автомобиле он доставил его в Главный штаб. Здесь ему вручили приказ о присвоении звания капитана и провели к командующему. Командующий занимал огромный кабинет. От двери до стоявшего в глубине длинного стола тянулась ковровая дорожка. Справа был стол еще больших размеров, на нем, свисая углом, лежала карта.
Командующий округом Матковский, красивый, еще не старый генерал-лейтенант, сидел в кресле. Большаков строевым шагом, как на параде, прошел от двери до стола — благо, было где показать свою выправку! — отрапортовал. Едва он начал доклад, в боковую дверь вошли двое. Один из них — невысокий, поджарый мужчина с худым лицом и острым горбатым носом. Его сразу узнал Василий Андреевич: «Верховный правитель». Большаков вытянулся в струнку и замер. Другой мужчина, толстый, обрюзгший, с круглым лицом, даже несколько добродушным, шел сбоку. «Должно, министр внутренних дел Пепеляев», — подумал Василий Андреевич. Командующий поднялся и доложил, что присутствующий офицер — порученец уполномоченного по Барнаульскому укрепрайону. Верховный правитель кивнул — продолжайте — и прошел вместе с Пепеляевым к разостланной на втором столе карте.
Большаков продолжал доклад о положении в районе. Говорил и поглядывал то на Матковского, то на Колчака, а сам думал: «Вот бы отец увидел, до какой чести дослужился его сын!..» Верховный смотрел на карту, но прислушивался и к докладу. Когда Василий Андреевич кончил, Колчак резкими шагами подошел к нему, спокойно, но строго сказал:
— Передайте Биснеку, что он болван. И передайте мой приказ: если он через месяц не наведет у себя в губернии порядок, я его повещу. Можете идти.
Маршируя от стола к двери, Василий Андреевич слышал, как министр внутренних дел сказал Колчаку, видимо, продолжая начатый ранее разговор:
— Мне кажется, ваше высокопревосходительство, что при создавшейся ситуации новая мобилизация может вызвать нежелательные эксцессы среди…
Так и вернулся Большаков в Барнаул без единого солдата, но… с повышением в чине. После возвращения он еще ближе сошелся с щуплым усатым штабс-капитаном Милославским, помощником начальника четвертого участка барнаульской милиции. В противоположность мужиковатому, но упорному в серьезных делах Большакову, Милославский был ловким, находчивым в обществе, словоохотливым. Но было у них общее: оба любили пожить в свое удовольствие, кутнуть, приволокнуться за женщинами.
После возвращения из Омска Василий Андреевич с Милославским ночи напролет проводил в кутежах в лучшем ресторане города «Кафе-де-Пари» на Пушкинской улице. Штабс-капитан, напившись, обычно залезал на стол и произносил пьяно-темпераментные речи о судьбах революции в России, о значении социал-революционеров в этих судьбах, на все лады восхвалял великих вождей человечества Савинкова и Чернова. Кончались такие речи обычно тем, что обливающегося слезами оратора на руках выносили из ресторана, волокли на второй этаж в гостиницу «Европа», и там напудренные полуобнаженные девицы хлопотали вокруг него до тех пор, пока он постепенно не успокаивался и не засыпал.
Большаков не был эсером, но речи и рассуждения своего друга слушал с удовольствием. В них было много нового, о чем он и понятия не имел. Он по-мужицки туго разбирался в тонкостях политики, не особенно доверял разным там Савинковым и Черновым. Одно только твердо знал Василий Андреевич Большаков: кроме адмирала Колчака, нет человека, который бы смог рукой железной, как говорил в Омске один образованный офицер, поднять Россию на дыбы. Это он знал твердо.
В попойках Большакова с Милославским нередко принимал участие хорунжий сибирских казачьих войск Бессмертный. А неделю назад к их компании примкнул вызванный в Барнаул начальник Каменской контрразведки Зырянов. Его повысили в чине, и друзья целую неделю «обмывали» его штабс-капитанские погоны. В этой компании на улице и встретил своего тюменцевского земляка Павел Малогин.
