Учитывая, с какой легкостью и скоростью Виктор написал первые два стихотворения, такими темпами он мог за очень короткое время настрочить целый сборник стихов. Причем стихов такого высочайшего уровня, до которого мир Осаны еще даже не дорос. Вот и подарок для господина Преана способный прославить мага-алкоголика в веках. Но поразмыслив, Сомов решил, что не стоит торопиться и разбрасываться шедеврами земных классиков.
Утром как обычно Виктор явился к хозяину. Преан вышел из запоя и был непривычно трезвым и хмурым. Когда Сомов закончил уборку в каюте, Эргис пригласил его за стол и выложил перед ним свою книгу.
– Я научил тебя говорить и читать, – не стал скромничать маг, – и теперь ты в состоянии самостоятельно насладиться высоким искусством литературы. Дарю тебе мое сочинение, Сангин.
– Спасибо, хозяин, – поклонился Виктор.
Он взял книгу со стола, на котором, кроме всего прочего, лежала старая остандская газета. Сомов рассеяно посмотрел на печатное издание, невольно задержался взглядом, и тут его озарила идея. Идея с большой буквы. Даже навскидку было понятно, что воплотить эту идею будет проще простого, а создателю она сулит и всемирную славу, и неплохие деньги. Все было настолько легко и просто, что студент удивился, как же он раньше до этого не додумался.
– Господин Преан, – вкрадчиво сказал Виктор, – А нет ли у вас словаря? Вдруг в вашей книге попадутся незнакомые мне выражения, а я не хочу пропустить ни одного слова из вашего гениального произведения.
Хозяин улыбнулся неприкрытой лести и достал толстый словарь в потертой кожаной обложке. Теперь у Сомова было все, что требовалось для реализации его нового проекта. Он, не мешкая сходил к плотнику за линейкой, вернулся в кубрик и принялся за черчение. Когда чертеж был готов, Виктор зарылся в словарь и начал делать записи на отдельных листах бумаги. Работа близилась к завершению, как вдруг на палубе раздались радостные крики, а в кубрик свесился вниз головой матрос и выкрикнул:
– Останд!
Все возбужденно загалдели и дружно полезли наверх. Берег Останда ничем не отличался от эльфийского берега, и смотреть, честно говоря, было не на что. Те же горы, покрытые лесом, свозь который местами прорвались голые вершины скал, а над ними все то же грязное пасмурное небо. Но общая радость команды невольно передалась и Сомову и даже суровому капитану, который приказал выдать всем матросам по чарке вина. Все свободные от дел моряки с ликованием устремились вслед за бочонком с хмельным напитком в кубрик, а вахтенные матросы проводили их завистливыми взглядами.
В кубрик набилось такое огромное количество народа, что Виктора зажали в углу на рундуке и не давали закончить работу. Несколько раз Сомова просили поиграть на гитаре и предлагали выпить, но лишь отнекивался. Краем уха он слышал, как разговоры перескакивают с одной темы на другую, а потом речь пошла о кораблях-призраках. Тогда Виктор отложил работу для Преана в сторону и второпях набросал текст песни «Летучий голландец», слышанный им в исполнении Лермана. И когда его в очередной раз его попросили сыграть он не стал отказываться и пробрался в центр кубрика. Матросы оживились, раздвинулись, освобождая место за столом, и передали гитару.
– Сотни лет тому назад, – начал предысторию Виктор своим хриплым низким голосом, – альтийский капитан взял на борт молодую пару. Капитану очень понравилась девушка, он убил ее суженого, а девушкой попытался овладеть силой, но она вырвалась и бросилась за борт. Затем огибая мыс Бурь, корабль попал в ужасный шторм. Матросы стали роптать и предлагали переждать непогоду в спокойной бухте. Капитан убил всех недовольных и поклялся, что никто из команды не ступит на берег, пока они не обогнут мыс, даже если для этого потребуется вечность. Этим он навлек на свое судно страшное проклятье. С тех пор его корабль с черными парусами и мертвыми неуязвимыми матросами бороздит волны океана. И никто из команды не может сойти на берег и горе тому, кто встретит эти черные паруса в открытом океане.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Виктор перехватил удобнее гитару, прошелся по струнам перебором и, поначалу грустно и негромко, но постепенно повышая голос и напряжение запел:
Каждый день, отправляясь в плавание
По морям, свозь ветра и бури,
Я мечтаю о тихой гавани,
Где б мои корабли уснули
И о пристани в синих сумерках,
Где огни угольками рдеют,
Где не верят тому, что умер я,
Где все время ждут и надеются…
И повторил припев с хриплым надрывом, вкладывая в него всю свою боль и отчаяние:
Где не верят тому, что умер я,
Где все время ждут и надеются…
Он бил по струнам все сильнее взвинчивая себя и слушателей, и не узнавая свой низкий и хриплый голос, а когда закончил последний куплет, и затихли звуки струн, в кубрике наступила гробовая тишина. Стало слышно, как жалобно скрипят доски бортов и мощно ударяют волны в форштевень.
– Ну, ты, Седой, даешь. У меня мурашки по коже от твоей песни, – первым очнулся от наваждения и нарушил мертвое молчание боцман, – Вот это ты нагнал на нас жути. Какая странная песня. Ни начала нет, ни конца. Откуда ты только ее взял?
Виктор пожал плечами. Он понимал, что его песня разительно отличается от того что пели местные барды, где события происходили с завязкой, развитием сюжета и заканчивались либо смертью героя, либо «жили они долго и счастливо». Для этого он и рассказал историю летучего голландца словами, перед тем как петь, иначе бы матросы его вообще не поняли.
– Жуткая песня, аж в самое нутро проникает, – боцман протянул чашку: – Налейте-ка мне вина. И Седому налейте! Полную!
После слов боцмана все загомонили и зашевелились, разливая вино и делясь впечатлениями от необычной песни. Виктор пригубил кислое вино и задумался. Во-первых, он не узнавал своего голоса, настолько низко тот звучал, и хрипота не мешала, а наоборот дополняла тембр, во-вторых он сам был потрясен тем эффектом, который произвела песня. Он даже не представлял, что отважных мореходов может что-нибудь напугать, но ведь они действительно испугались. Просто чертовщина какая-то.
– Давай-ка что-нибудь веселое, Седой, а? – попросил боцман, – Не то боюсь, что команда от страха не уснет ночью.
Шутка боцмана вызвала несколько неуверенных смешков и напряжение, вызванное песней, стало спадать.
– Да я только одну веселую знаю, – сказал Сомов.
– Но точно веселую? – недоверчиво спросил кто-то из молодых матросов.
– Точнее не бывает, – улыбнулся Виктор и заранее извинился: – Только она тоже без начала и конца.
– Ничего, давай пой, – послышались голоса с разных сторон, – но только обязательно веселую.
Сомов провел рукой по струнам, заметил, как напряглись вокруг матросы, и опять наступила тишина.
Эту пиратскую лирическую песню он записал самой первой еще утром и сейчас решил исполнить ее не в стиле автора, а так как однажды ее спел актер Филатов в каком-то фильме. И Виктор начал в бодром темпе и с залихватским весельем:
В ночь, перед бурею на мачте,
Горят святого Эльма свечки.
Отогревают наши души
За все минувшие года.
Когда воротимся мы в Останд,
Мы будем кротки, как овечки.
Но только в Останд воротиться
Нам не придется никогда.
Чем дальше он пел, тем сильнее расслаблялись матросы, и расцветали улыбками лица, понимая, о чем в песне идет речь. А вскоре уже весь кубрик горланил припев хором:
Вот только в Останд воротиться
Нам не придется никогда.
Песня о пиратах вызвала бурю эмоций и нашла отклик в душах простых моряков, которые и сами были не прочь пуститься в свободное плавание за удачей. Виктору налили вина, заставили выпить до дна, после чего со всех сторон посыпались просьбы повторить песню еще раз. А как только Виктор взялся за гитару, в кубрик спустился один из офицеров.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Вы чего тут разорались? – спросил он не строго, а из любопытства.
Ему наперебой стали объяснять причину не без гордости указывая на Вика и похлопывая его по плечу. Офицер выслушал пояснения и разрешил:
