отношения.
А теперь предположим, что уже после окончания этой лекции все вы не согласны со всем, что я сказал; вам не нравится моё лицо, мой голос, мои манеры, моя одежда, я просто не нравлюсь вам, и точка.
Предположим, что на следующей неделе я снова буду читать вам лекцию, и в это время вам сообщат о моей внезапной смерти.
Ваша реакция будет совершенно иной, независимо от того, что вам не нравится.
Вы будете шокированы. Вы скажете: „Да ведь ещё вчера он был жив, дышал, разговаривал и смеялся. Просто кажется невозможным поверить, что он вот так внезапно исчез“.
Это реакция человека на личные отношения».
Однако здесь особенно важен тот факт, что вы имели дело с одним конкретным человеком, а не с общей массой.
Это то, что подразумевалось в известном заявлении организационного гения Сэмюэля Адамса, когда он якобы планировал Бостонскую резню; он говорил, что должно быть не меньше трёх или четырёх убитых, чтобы у нас были мученики для Революции, но их не должно быть больше десяти, потому что после того, как вы превысите это число, у нас уже не будет мучеников, а будет просто проблема с канализацией.
В этом проблема при попытке общения по вопросу о водородной бомбе. Она слишком велика.
Это связано со слишком большим количеством жертв. Это выходит за рамки опыта людей, и они просто реагируют: «Да, это ужасно», — но на самом деле это их не захватывает. То же самое происходит и со статистикой.
Как только речь заходит о 25 миллионах долларов и выше, не говоря уже о миллиарде, слушатель полностью отключается, ему уже не интересно, потому что цифры превышают его опыт и почти лишены смысла.
Миллионы американцев не знают, сколько миллионов долларов составляют миллиард.
Этот элемент конеретного, который должен быть достаточно мал, чтобы его можно было ухватить руками опыта, очень точно вписывается в общую картину проблем.
Вопросы должны быть доступны для восприятия. Очень важно, чтобы их можно было донести до людей. Важно, чтобы они были достаточно простыми, чтобы их можно было воспринять как призыв к объединению или боевой клич.
Это не могут быть общие понятия, такие как грех или безнравственность, хорошая жизнь или мораль.
Это обязана быть безнравственность хозяина трущобного дома, в котором страдают эти люди.
Теперь должно быть очевидно, что общение происходит конкретно, посредством опыта конкретного человека.
Общие теории приобретают смысл только тогда, когда человек впитывает и понимает конкретные составляющие, а затем соотносит их с общей концепцией.
Если этого не сделать, то конкретика превратится не более, чем в набор интересных анекдотов.
Таков мир, каким он предстаёт в общении.
Первые шаги
На первых шагах начинающий организатор должен обозначить себя или, другими словами, получить негласное разрешение на осуществление деятельности.
У него должна быть причина прийти — приемлемая для людей.
Любой незнакомец вызывает подозрение. «Что это за фрукт?»; «Зачем задаёт все эти вопросы?»; «Он действительно из полиции или из ФБР?»; «Что у него за интерес?»; «Что ему на самом деле нужно?»; «Чего хочет от этого дела?»; «На кого он работает?»
Ответы на эти вопросы должны быть приемлемыми с точки зрения опыта сообщества.
Если организатор начинает с признания в любви к людям, он тут же отворачивает всех от себя.
С другой стороны, если он начинает с обличения работодателей-эксплуататоров, домовладельцев из трущоб, полицейских, обдирающих торговцев, он оказывается внутри их опыта, и они принимают его.
Люди могут выносить суждения только на основе собственного опыта.
И в их головах возникает вопрос: «Если бы мы были на месте организатора, стали бы мы делать то, что он делает, и если да, то почему?»
Пока они не получат ответ, который хотя бы в какой-то степени устраивает их, им трудно понять и принять организатора.
Его признание в качестве организатора зависит от того, насколько ему удастся убедить ключевых людей — и многих других — что, во-первых, он на их стороне, а, во-вторых, у него есть идеи и он знает, как бороться за изменение ситуации; что он не один из тех, кто «просто делает своё дело», что он — победитель.
Иначе кому он нужен? Всё, что его присутствие будет означать, — то, что число в переписи населения изменится с 225 000 на 225 001.
Недостаточно убедить их в своей компетентности, талантах и смелости, — они должны поверить в ваши способности и смелость.
Они должны поверить в вашу способность не просто предоставить возможность для действия, власти, перемен, приключений, частичку драмы жизни, но и дать вполне определённое обещание, почти гарантию победы.
Они также должны верить в ваше мужество в борьбе с деспотичным истеблишментом, — мужество, которое они тоже начнут обретать, когда у них появится защитная броня организации власти, но которого не будет во время первых одиноких шагов вперёд.
Любовь и вера нечасто идут рука об руку.
Чаще всего сила и страх сочетаются с верой.
Неимущие не верят в ценность собственных суждений.
Они всё ещё прислушиваются к мнению имущих.
Они уважают силу высшего класса и считают, что «имущие» более умны, более компетентны и наделены «чем-то особенным».
Дистанция усиливает власть, так что уважение приобретает оттенок благоговения.
Имущие — это власть, а значит, и бенефициары различных мифов и легенд, которые всегда складываются вокруг власти.
Неимущие поверят им там, где сами были бы нерешительны и неуверенны в своих суждениях. Власть нельзя переступать, её нужно уважать и подчиняться.
Власть означает силу, а любовь — человеческую слабость, к которой люди относятся с недоверием. Печально, что власть и страх являются источниками веры.
Задача организатора — маневрировать и приманивать нынешнюю власть, чтобы она публично атаковала его как «опасного врага».
Слова «враг» достаточно, чтобы поставить организатора на сторону народа, отождествить его с неимущими, но этого недостаточно, чтобы наделить его особыми качествами, вызывающими страх и дающими ему средства для установления собственной власти против истеблишмента.
И здесь мы снова видим, что именно сила и страх необходимы для развития веры.
Эта потребность удовлетворяется использованием истеблишментом бренда «опасный», поскольку в этом одном слове истеблишмент показывает свой страх перед организатором, свой страх, что он представляет угрозу его всемогуществу.
И вот организатор получил своё «свидетельство о рождении» и может начинать.
В 1939 году, когда я впервые начал организацию сообщества за старыми чикагскими складами, на месте «Джунглей» Эптона Синклера, я действовал так, что уже через несколько недель мясокомбинаты публично объявили меня «подрывной угрозой».
Принятие «Чикаго Трибьюн»
