Он вновь повернулся к Дигли. Каштановый король сжимал девичью руку.
— Правду ты говорил, — признался Дигли, — с мальчишкой дружить — совсем не то. С девчонкой здорово.
— Да, — подтвердил Уилл.
Дело было в «тубзике». Метку Магнуса Хобба уже стерли, и Дигли, стоя на фаянсовом краю сливного желоба, выводил мелом на стене свои инициалы — новый повелитель тубзика.
— Не обижайся за Салли, ладно?
Уилл силился улыбнуться, но губы не складывались в улыбку.
— Ты же сказал, — оправдывался Дигли, — что она не твоя девчонка. А то бы я не предложил ей дружбу.
— Я же не знал, что она тебе нравится.
— После всего, что ты о ней говорил, я не смог удержаться.
И Дигли благодарно улыбнулся Уиллу, будто нашел еще один чемпионский каштан.
Еще одна поездка
У «Пан-Европы» выдался тяжелый год. На Ближнем Востоке возникли перебои с поставкой нефти, а принадлежавший компании танкер дал течь у берегов Бретани — пострадали десятки пляжей, погибли тысячи птиц. Компания понесла немалые убытки. Говарду сказали, что повышения зарплаты не предвидится. Он объяснил все Джулии, радуясь про себя, что может сослаться на газетные снимки птиц в нефтяной пленке. Не его вина, что семье не по карману приличный отпуск.
— Все равно надо порадовать детей, — сказала Джулия.
— Конечно, — кивнул Говард. — Я кое-что придумал.
И предложил съездить к морю, на Южное побережье Англии.
«Моррису-1100» было десять лет. Он скрипел, тарахтел, бензиновая вонь мешалась с запахами еды из корзины, и Ламенты остро чувствовали, что их поездка — отдых для бедных. Близнецы всю дорогу ссорились, потом задремали под хриплое радио, изрыгавшее штормовые предупреждения одно другого страшнее. Джулия утешала себя, вспоминая прошлую поездку, но в конце концов не удержалась и вновь спросила Говарда о работе.
Говард стиснул зубы.
— Все отлично, — отвечал он скупо, и в его тоне Джулия уловила и высокомерие, и враждебность.
— Говард, ты, похоже, считаешь, что твоя жизнь выше моего понимания.
— Нет, конечно, — бросил в ответ Говард, лишь подтвердив ее правоту.
— Тогда расскажи мне хоть что-нибудь, Говард. Неважно что, ведь я ничегошеньки не знаю.
— Обычная кабинетная работа, — отмахнулся Говард. — Нечего рассказывать.
Говард крепче стиснул руль, и у него невольно вырвалось:
— Ладно уж, расскажу. Работа гнусная. Опротивело все. Скука смертная. Зря мы уехали из Родезии. Не все там было гладко, особенно в политике, зато мы жили счастливо.
Джулия надолго замолчала, глядя перед собой, и Говард тут же пожалел о своем признании. Джулия оглянулась на детей, убедилась, что они спят. И ласково отвечала:
— Говард, вспомни, мы оба боялись за детей. И оба хотели уехать.
— Да, хотели. И вот плата за чистую совесть? — сказал Говард. — Отдых для нищих и жалкая работенка в чертовом Дэнхеме.
Джулия подняла на него взгляд:
— Так ты хочешь вернуться?
— Нет, конечно. Я… я просто жалею о своем… то есть нашем решении.
Говард устремил взгляд вперед, на дорогу. Впервые он выдал свое разочарование, слабость, а ведь всегда гордился своей стойкостью и жизнелюбием. Впредь надо быть сильнее.
Гудок промчавшейся мимо машины разбудил близнецов.
Черты лица у них уже определились. У Джулиуса — отцовский высокий лоб, в волосах рыжина. Шевелюра Маркуса за прошедший год потемнела, закурчавилась, на щеках высыпали веснушки, как у Джулии. Едва проснувшись, близнецы тут же нашли о чем спорить.
— Я знаю, какой из себя Иисус, — ни с того ни с сего выпалил Маркус. — Бородатый, волосы длинные, глаза голубые.
— Ерунда, — возразил Джулиус, большой охотник позубоскалить.
— Ну и какой же он из себя?
— Насчет бороды ты правильно сказал, только волосы черные, кучерявые, и видит плохо — наверное, очки носит, — сказал Джулиус. — Как Рольф Харрис[14] по телику.
— Тот художник из Австралии?
— Честное слово, — клялся Джулиус, — вылитый Рольф Харрис. Зайди в любую церковь. Кучерявый, с бородой, в темных очках.
— В жизни не видал Иисуса в очках! — возразил Маркус.
— Он их в карман прячет. Присмотрись получше.
Маркус растолкал спавшего Уилла:
— Иисус похож на Рольфа Харриса?
— Не знаю, он жил две тысячи лет назад.
— Еще как похож. — Джулиус подмигнул Уиллу. — Иисус родом из Австралии.
— Отстань. В Библии нет кенгуру.
— Есть. В Книге Иова. Там Иов споткнулся о кенгуру.
— Мамочка, правда, что Иов споткнулся о кенгуру?
— Подожди, Маркус, я разговариваю с папой, — ответила Джулия, хотя разговор с Говардом был окончен.
Пока близнецы не разбудили Уилла, ему снилась Салли. Она повернулась к нему на уроке, дерзко улыбаясь, но ее улыбка отозвалась в сердце Уилла невыносимой грустью. Проснувшись, Уилл обрадовался, когда увидел впереди узкую голубую полоску моря. Чтобы не думать о Салли, он представил песчаный пляж — загорелые мужчины перекидываются мячом, дети с беззаботными улыбками бегают по воде рука об руку с родителями, ветер треплет их волосы. Как хорошо! У него осталось смутное воспоминание о песчаном пляже. Замки из песка, морская пена, смех.
Говард пытался удержать руку Джулии в своей: надо помириться, пока они не вышли из машины. Ему хотелось взять назад свое признание, хотя он сказал правду, а главное, чувствовал, что разочарование не помешает ему жить. Но удобный случай высказаться был упущен — дети уже проснулись.
Вот уже четверть часа машина катила через Содхэм — городок с крутыми мощеными улочками, клином уходивший к морю. Проносились мимо гостиницы, рестораны, сувенирные магазины; воздух стал густым и влажным, потянуло рыбой, жареной картошкой и морской солью. Близнецы в лихорадочном возбуждении высовывались из-за спин родителей, пытаясь разглядеть впереди море.
— Вижу!
— Неправда, это я вижу!
И вдруг Джулия вспылила:
— Зачем ты скрывал, что тебе не нравится работа? Почему так долго молчал? Почему ты мне никогда ничего не рассказываешь, Говард? Чего ты боишься?
— Ничего я не боюсь! — заорал Говард. — Чем на меня набрасываться, сама нашла бы работу! Поняла бы, почем фунт лиха!
Маркус вдруг заревел. Джулии стало обидно уже не за себя, а за детей.
— Хватит, Говард!
Резкие слова, сказанные вслух, и опасный спуск на дребезжащем «моррисе» вселили во всех страх, что машина с минуты на минуту разлетится на части вместе с пассажирами. Но вот Говард затормозил, возвещая о конце дороги и, как надеялись дети, ссоры.
Впереди бились о берег волны. Семейство выбралось из машины. Уилл вдохнул морской воздух и с опаской глянул на родителей: а вдруг на обратном пути они даже рядом не сядут?
— Чем так воняет? — Джулия сморщила нос.
Уилл заглянул в багажник. Корзина с едой опрокинулась, бутерброды с сардинами, ломтики ветчины, вареные яйца и кубики теплого швейцарского сыра размазались по ворсистой обивке, а запахи смешались с вонью моторного масла и резины.
— Это еда. Проклятый драндулет провонял на веки вечные, — бормотал Говард.
— А как же наш обед? — Джулия обернулась. — Не пропал?
— Смотри сама, — огрызнулся Говард.
Обойдя вокруг машины, Джулия взглянула на остатки обеда.
— Господи Иисусе!
— Мамочка, знаешь, что Иисус похож на Рольфа Харриса?
— Тише! — шикнула Джулия.
Говард начал соскребать с бутербродов ворсинки и аккуратно срезать перочинным ножом промасленные бока вареных яиц. Джулия брезгливо зажмурилась.
— Говард, так не годится.
— А что? — Говард между делом отправил в рот полураздавленное вареное яйцо с жирным отпечатком пальца. — Все отлично. — Он усмехнулся.
— Когда я паковала, вид был совсем другой, — объяснила Джулия.
— В желудке все смешается.
— Поедим в ресторане.
— По курортным ценам? Куда там!
Джулия недоверчиво уставилась на мужа.
Между тем близнецы поняли, что никакого пляжа на самом деле нет, их лица выражали изумление и растерянность.
Берег — роскошная извилистая полоса вдоль кромки моря — встретил их так же враждебно, как римлян две тысячи лет назад. Вместо пляжа их ждала каменистая россыпь.
Уилл смотрел на море, манящее, но такое недоступное. Ни загорелых купальщиков, ни песка, ни радостных детей — только бородач в полосатой пижаме пугает чаек и машет рулоном туалетной бумаги в левой руке.
— Как нам здеся играть? — крикнул Маркус.
— Не «здеся», а «здесь», — поправила Джулия.
— Как нам здесь играть? Песка нету! — простонал Джулиус.
Джулия подняла на Говарда холодные, стальные глаза.
— Не мог найти нам песчаный пляж?
— Да черт подери! — выругался Говард. — Пляж как пляж!
