Берег — роскошная извилистая полоса вдоль кромки моря — встретил их так же враждебно, как римлян две тысячи лет назад. Вместо пляжа их ждала каменистая россыпь.
Уилл смотрел на море, манящее, но такое недоступное. Ни загорелых купальщиков, ни песка, ни радостных детей — только бородач в полосатой пижаме пугает чаек и машет рулоном туалетной бумаги в левой руке.
— Как нам здеся играть? — крикнул Маркус.
— Не «здеся», а «здесь», — поправила Джулия.
— Как нам здесь играть? Песка нету! — простонал Джулиус.
Джулия подняла на Говарда холодные, стальные глаза.
— Не мог найти нам песчаный пляж?
— Да черт подери! — выругался Говард. — Пляж как пляж!
— У детей набрался? — шепнула Джулия. — Разве это пляж, если по нему шагу не ступишь? Разве это еда, если она воняет машиной?
Говард оглядел каменистый берег. Бородач в пижаме вышел на мыс и раскинул руки, будто весь мир хотел обнять.
— Посмотри, как ему хорошо! — попробовал возразить Говард.
— Ну и черт с ним. Детям мы совсем не то обещали. Говард, найди нам песчаный пляж.
— Чтобы дети ели бутерброды с песком? Этого ты хочешь? Если да, рад стараться. Просто мне кажется, что нам и здесь будет отлично. Правда, ребята?
Жалобы близнецов разом смолкли.
— Мама, смотри! — крикнул Джулиус. — Тот дядька какает в море!
Все взгляды обратились на бородача на скале. Спустив полосатые штаны до щиколоток, он присел на корточки, справил нужду в море и подтерся бумагой из рулона, зажатого под мышкой.
На глазах у Уилла пропасть между родителями исчезла. И все из-за недоумка без штанов.
— Ладно, — согласился Говард. — Найду другой пляж.
Поднялся холодный ветер, Джулия повязала волосы шарфом и принялась натирать лосьоном плечи Маркуса.
— Солнца-то нет, — возмущался Маркус, глядя на хмурые тучи и покрываясь гусиной кожей.
— Тише, — прикрикнула Джулия, и Маркуса сменил Джулиус. Прогремел гром.
Намазанные ненужным лосьоном от загара, близнецы понеслись по камням. Но до воды не добежали — скакать по лунному пейзажу было больно.
Говард вылез из машины и бодро зашагал к Джулии, на ходу сворачивая карту.
— Хорошая новость — я нашел песчаный пляж.
— Далеко? — спросила Джулия, заметив щербинку в его победной улыбке.
— Всего в шестидесяти милях.
Проезжавшие мимо автомобилисты, наверное, любовались отважным семейством, спокойно обедавшим на суровом содхэмском берегу, не обращая внимания на крупные капли дождя — предвестники надвигавшейся с запада грозы. И лишь внимательный взгляд заметил бы, что двое взрослых сидят друг к другу спиной.
Прочь от рутины
Джулия начала рисовать по вечерам. На стенах гостиной красовались ее творения. Был здесь и импрессионистский пейзаж Мэйден-Касл с заросшими травой рвами в ветреный день, и вид их домика в Эйвон-Хит, с обшарпанным «моррисом» возле гаража. Сейчас Джулия писала сценку в кафе. Вся обстановка была арабская: причудливая лепнина на стенах, узорная плитка на полу, за столом — мужчина со смазанными чертами, в белом костюме, со стаканом мятного чая.
Рисовала Джулия не от безделья. Она ставила перед собой цель. После поездки в Содхэм она стала стыдиться своей лени. Бедный Говард! Если его заела рутина, не пора ли ей взяться за дело? Он прав — ей нужна работа. Все трое сыновей уже ходят в школу, и ее праздности нет оправданий.
Говард, сидя в кресле, читал биографию американского изобретателя Чарльза Гудьира.[15] Но на самом интересном месте, когда Гудьир изобрел вулканизацию резины, Говард отложил книгу, чтобы поделиться важной мыслью.
— Вот что, Джулия. После той кошмарной поездки я задумался.
Джулия подняла на него глаза, во взгляде читалось облегчение.
— Я тоже, милый.
— Зря я наговорил тебе гадостей.
— И я, Говард. Мне так стыдно…
— Что ты, родная, — перебил ее муж, — стыдиться нечего. Вообще-то, если повезет, я скоро сменю работу. Я говорил кое с кем.
— С кем?
— Познакомился с одним американским бизнесменом.
Изумленная Джулия окунула кисть в баночку со скипидаром.
— С американцем? И когда ты собирался мне сказать?
— Я и говорю… Если бы не было ничего определенного, я бы не стал, — объяснил Говард.
— Знаешь, Говард, — сказала Джулия, — тебя расспрашивать — все равно что тянуть кота за яйца!
Говард отвел взгляд. Джулия отчаялась отучить детей ругаться и теперь перенимала их словечки.
— В общем, это американская фирма. И они хотят взять меня инженером-проектировщиком. Такие они, американцы, — прибавил Говард. — Любят все новое, а англичане… водопровод у них наполовину остался еще от римлян!
— Вот что, Говард, — ответила Джулия, — между прочим, я тоже устраиваюсь на работу.
В школе, где учились Уилл и близнецы, искали учителя рисования. Джулия составила резюме, отобрала лучшие из своих недавних работ и в то утро ходила на собеседование с директором, мистером Хенли. Тот бесцеремонно разглядывал ее картины, как в сувенирном магазине.
— Вот эта мне нравится, эта — нет. Вон та — ничего. — Наконец он посмотрел на Джулию, сдвинув брови: — Вы уже давно нигде не работали, миссис Ламент.
— Растила детей, — ответила Джулия. — Троих сыновей. Все учатся у вас.
Мистер Хенли снисходительно улыбнулся:
— Так почему вы вдруг решили пойти работать, миссис Ламент?
Кровь бросилась Джулии в лицо.
— Ну, — выдавила она, — чтобы помочь мужу и не сидеть без дела.
— Миссис Ламент, ведь у вас трое детей. Наверняка забот хватает.
Директор школы натянуто улыбнулся и обещал держать с ней связь.
Через неделю Говард, дождавшись, пока дети уснут, поделился с Джулией своими опасениями:
— Милая, я думал о твоих словах насчет работы, и, знаешь, я целиком на твоей стороне…
— Конечно, знаю, Говард.
— Но вдруг кто-то из детей заболеет? И как же домашние дела? А вдруг мы надумаем переезжать? И что тогда? Мы ведь уже не будем легки на подъем!
— Милый, я вовсе не хочу мешать нашим переездам, — начала Джулия. — Но если я помогаю кормить семью, ты это учтешь, прежде чем решишь срываться с места.
Говард, собравшись с мыслями, кивнул. Джулия поняла, что раньше он над этим не задумывался. Но все же она надеялась на его здравый смысл.
— И не сомневайся, Джулия, — ответил он наконец, — такие решения мы принимаем сообща.
— Милый, я так рада твоим словам! — воскликнула Джулия, и они обнялись.
Джулия боялась, что Говард, таская семью с места на место, перестал прислушиваться к ее мнению. Но вот очередное доказательство его порядочности и крепости их брака. Трикси и Чип ни за что бы не пришли к такому согласию.
— Говард, — призналась Джулия, — вообще-то на работу меня не взяли.
У Говарда отлегло от сердца; он пожал плечами и улыбнулся.
— Не беда, — сказал он. — С теми американцами тоже пока ничего не ясно.
Костер
Когда в Эйвон-Хит опадали листья, их, по традиции, жгли на костре. Говард, углубившись в историю, увлеченно рассказывал сыновьям о том, как во время эпидемий чумы сжигали мертвые тела. Близнецы слушали затаив дыхание. Джулиус сделал из своей старой одежды чучело, чтобы его сжечь, и назвал мистером Хенли — в отместку за шесть жестоких ударов по пальцам, которыми наградил его директор школы, когда Джулиус в столовой кидался желе.
А Маркус завороженно смотрел на угли в костре — светящиеся кусочки дерева, черные снаружи, багряные внутри. Он мысленно рисовал чудесный огненный мир, населенный крохотными обитателями. Любуясь огнем, Маркус подсаживался так близко к костру, что Говард то и дело одергивал его: сапоги сожжешь! Уилл, ясное дело, перепугался, когда отец оставил его за старшего. Костер уже разгорелся вовсю, стал выше голов близнецов. Джулиус нашел длинную палку и ткнул ею в мистера Хенли, распевая заклинания, чтобы огонь полыхал сильней. В воздух взвился целый сноп искр. Уилл залюбовался мерцающим вихрем и вдруг заметил невдалеке еще один костер.
— Маркус! — крикнул Уилл. Тот не отзывался. Уилл осторожно приблизился к костру, и у него упало сердце.
Костер был с руками и ногами, ладони пытались загасить пламя.
Уилл схватил брата за руку и стал возить по земле, пока не потушил огонь. Куртка и брюки Маркуса были прожжены во многих местах, от лица пахло палеными волосами, но, не считая обожженных бровей и пары залысин, он был цел и невредим.
— Что ж ты не позвал на помощь? — крикнул Уилл, поставив брата на ноги.
Маркус изумленно таращился на него. Он оглянулся на большой костер, улыбнулся.
— Если можешь жить в огне — значит, ты бессмертен.
— Ну, ты-то не бессмертный, — возразил Уилл. — Изжарился бы, как сосиска! Фу, ну от тебя и воняет!
