– Правда? Слушай, что сделать с этой чертовой шпагой? Как это они умудрялись ходить и не лететь мордой вперед на каждом шагу?
Она захихикала и поправила на нем шпагу.
– Чего ты смеешься?
– Подумала просто, много ли было еврейских генералов в армии Конфедерации.
– Чертова уйма… а, ты про ту Конфедерацию. Не понял. Что здесь смешного?
– Надо знать тот период.
– Ну, здесь я тебе не попутчик. Я его знаю только по курсу военной истории из Академии. Могу рассказать, почему Лонгстрит не сделал при Геттисберге того, что не сделал, но не какой веры он был. К тому же я не еврей, и ты это знаешь.
– А кто же ты, Мойше бен-Раби? Ты вообще во что-нибудь веришь?
Опять прощупывание. Зондирование. Теперь уже от своего имени. Служба безопасности рыбаков вряд ли интересуется его религией.
Он хотел резко отшутиться, но она слишком близко попала к самой причине его неудовлетворенности. Сейчас он не верил ни во что, и меньше всего в самого себя. И это занятно, потому что подобного чувства у него не было с тех пор, как он ушел из летного состава. Пока не началось это задание.
– В пророка Мерфи, – ответил он.
– Мерфи? Не поняла. Кто такой этот Мерфи? Я ждала ответа «в смерть и в налоги».
– Пророк Мерфи. Человек, который сказал:
«Все, что может испортиться, – портится». Вся моя жизнь – тому свидетельство.
Она шагнула назад и медленно покачала головой.
– Никак не могу понять, кто ты такой, Мойше бен-Раби. Или нет, могу. Может быть. Может, я сделаю тебя счастливым против твоей воли.
– Превратив тыкву в карету.
Сочтя, что хватит разговоров, он взял ее под руку и повел на бал, на секунду забыв, что не знает, куда идти. Потом он увидел, что она привела электрический скутер. Сейнеры на любое расстояние старались ездить на них. На «Данионе» были места, куда пешком за день не доберешься – в буквальном смысле. Покраснев, он сел на пассажирское сиденье спиной к движению.
За всю поездку они не сказали ни слова. Мойше испытывал приливы глупой злости, которые сменялись образом пистолета. Он этого образа чертовски боялся. Он не был стрелком. Казалось, что у этого образа меньше отношения к реальности, чем у его постоянного «хочу».
На самом нижнем, подсознательном, рефлекторно подавляемом уровне он был убежден, что сходит с ума.
Время растянулось невероятно. Нежеланные мысли отказывались уходить. Руки похолодели и онемели. Настроение упало до самого дна и падало дальше…
Эми вильнула к стене коридора, припарковала скутер и включила его в зарядную сеть. Он затерялся в оранжевом стаде зверьков, припавших к электрическим соскам.
– Симпатичное зрелище, – сказал он неловко, пытаясь разрядить молчание.
– Угу. – Она остановилась поправить на нем воротник и шпагу. – Пойдем.
Ее лицо стало деланно невыразительным, как у наземницы. Напоминание о доме, за которое он не был благодарен.
Бал казался повторением утреннего собрания. Там были все те же люди.
В подходящих костюмах была лишь сотня-другая народу. Еще вдвое больше были одеты в костюмы эпох от Вавилона до завтрашнего дня, а остальные были в ежедневных спортивных костюмах.
Мойше застыл в дверях.
– Что случилось? – спросила Эми.
– Не знаю, но… У меня нет на это права, но такое чувство, будто у меня что-то отняли.
Неужели все эти викинги и пуритане и Марии-Антуанетты украли момент его славы? Его тоже архаистическая муха укусила?
– Это же и наша история тоже, – возразила ему Эми, не поняв. – Ты же сам говорил, что все мы восходим корнями к Старой Земле.
Чья-то рука коснулась левого локтя Мойше.
– Мятный ликер, сэр?
Бен-Раби обернулся к Ярлу Киндервоорту, одетому в мокасины и енотовую шапку. Индеец прямо из Кентукки, Дан Мертвая Голова.
– Эта фигня у вас получше, чем у меня, – пожаловался Киндервоорт.
– Вы про костюм?
– Да. Пошли посмотрим, что у них есть в баре, Мойше.
Эми исчезла, а тон Киндервоорта подразумевал деловой разговор. Чувствуя, что его подставили, бен-Раби позволил отвести себя к бару.
Тут его ждала очередная неприятность. Бар был стилизован под Дикий Запад, и там сшивалось полдесятка типов в черных шляпах, занятых тем, что валяли дурака, хвастаясь и устраивая потешные перестрелки. Едкий пороховой дым ходил голубыми клубами.
Из всех идиотских периодов, любимых архаистами, для Мойше Дикий Запад был самым противным. Это все была фальсифицированная история, общепринятая фантазия без всяких исторических основ.
Первым из архаических увлечений его матери как раз и был Дикий Запад. Как раз тогда у него были трудности в Академии, и ему отчаянно был нужен хоть какой-то якорь. У матери он его не получил. У нее просто не было времени.
Плюс ко всему здесь была и сангарийка. Она была в образе Белой Дамы На Лестнице.
– Подходит, – буркнул про себя бен-Раби. Ее впечатляющие сексуальные аппетиты только выросли со времен Сломанных Крыльев.
Она увидела его с Ярлом. Забеспокоилась? Стала думать, когда он ее сдаст? Он улыбнулся ей. Пусть понервничает.
У двери возникло движение.
– Господи! – сказал бен-Раби. – Вы только посмотрите!
Маус, центр всеобщего внимания, самый популярный мальчик в классе, вошел в зал в костюме миниатюрного Генриха VIII и в сопровождении не менее чем шести прилипших к нему красавиц.
– Везет нам, что у нас не демократия, – заметил Киндервоорт. – К концу года ваш друг стал бы капитаном – прошел бы на женщинах.
Мойше оставил двусмысленность без внимания.
– В самом деле? – сухо спросил он. Его раздражали причуды Мауса. Этот человек щеголял своим успехом…
Зависть была одним из самых противных недостатков бен-Раби. Он пытался ее подавить, но Маус делал эти попытки безрезультатными.
Он повернулся к бару и увидел перед собой какую-то мерзкого вида смесь в высоком бокале.
– Мятный ликер, – пояснил Киндервоорт. – Мы стараемся, чтобы выпивка соответствовала периоду.
Он пригубил из жестяной кружки. Ковбои с пистолетами стреляли друг в друга в упор. У торца стойки волосатый викинг размахивал топором и требовал кружку меда.
– Наверняка все это из одной бутылки.
– Вполне вероятно, – признал Киндервоорт.
– Твоя подача. Чего ты хочешь, Ярл? Киндервоорт поднял брови.
– Мойше, с тобой чертовски трудно иметь дело, ты это знаешь? Ну вот, теперь ты хмуришься. Я, оказывается, перешел на личности. Как вы умудряетесь прожить, друг друга не задевая?
– Не задеваем потому, что нас слишком много. Если только ты не Маус. Он вырос в достаточном просторе и ничего не желал. Вряд ли ты поймешь. Не сможешь, если никогда не жил на внутренних мирах.
Киндервоорт кивнул.
– Как ты посмотрел бы на то, чтобы все это бросить? Жить там, где хватает места, чтобы быть человеком? Где для выживания нет необходимости быть эмоциональным бревном?
Он сделал большой глоток, глядя на Мойше поверх кружки.
Ответа ему пришлось ждать долго.
Мойше знал, что ему предлагают. И какова цена за это.
Демоны его разума взвились и схлестнулись друг с другом в апокалиптической битве. Идеалы, верования, желания и соблазны штурмовали крепости друг друга. Он только старался, чтобы этот Армагеддон не отразился краской на его лице.
И это ему удалось. У него за спиной были десятилетия тренировки.
Он вспомнил, что Киндервоорт – из Безопасности, а контрразведчики не предлагают сделок без задней мысли.
– Отыди от меня, Сатана. Киндервоорт расхохотался:
– Ладно, обсудим это позже. Теперь давай найди Эми. Развлекись. Это же вечер отдыха.
И исчез раньше, чем Мойше мог ответить. Эми появилась немедленно.
– Как это подло было, Эми Многоименная, дать этому вампиру сосать мою кровь!
Уход Киндервоорта поднял его настроение, и теперь он был благорасположен ко всей вселенной. Пусть себе вертится.
– А что он сделал?
– Ничего особенного. Просто предложил мне стать перебежчиком.
Она уставилась на него, явно не понимая, почему он не вопит от радости. Редко когда назем-пик получал возможность стать сейнером.
«В человеческой природе считать, что именно твой акр земли избран Богом, – подумал он. – И земля Эми была той, на которую он не отказался бы вступить – но не на условиях Киндервоорта. Он не особенно любит Конфедерацию и Бюро, но никогда не станет предателем».
– Пойдем танцевать? – предложила Эми. – Мы же за этим сюда и пришли?
Время медленно плыло, и Мойше начал радоваться жизни. До него стало доходить, что он проводит вечер с женщиной, которая значит для него больше, чем носительница половых органов, прикрытых шерстяным мешком, какой она для него была в момент их прибытия.
Где-то в разгаре вечера одна из кузин Эми пригласила их посидеть у кого-то в каюте. Не испытывая более напряжения и настороженности, он ответил:
«А почему бы и нет? Звучит заманчиво». Через минуту он и Эми неслись в веселой толпе скутеров, дикими воплями распугивая прохожих. Компания подобралась в основном молодежная, из тех ребят, что только окончили школу, и почти таких же новичков на траулере, как Мойше. В небольшой группе и в тесной каюте они были совсем не так зажаты и сдержанны, как старшие сейнеры, с которыми он работал. Кажется, у этих ребят был архаистский уклон в молодежную субкультуру последних десятилетий двадцатого века. По крайней мере владелец каюты был явно влюблен в этот приблизительно период – точнее Мойше не мог определить.
