Надежда любила эту своеобразную ночную тишину большого города. Откуда-то со стороны Люблинской улицы, самой оживлённой магистрали района, доходил… нет, не шум, а какой-то звуковой фон, образованный, даже ночью не прекращавшими своё течение, потоками машин. Но здесь, на параллельной улице движения ни никакого и звук, казалось, доносился из другого мира, из-за пределов этой вечной ночной прохлады, покоя, которые никто и ничто не может нарушить… этот мирный свет фонарей, темень окон спящих многоэтажных домов. Весь город был словно одеялом окутан этой успокаивающей гулкой тишиной…
3
Это произошло неожиданно и скоротечно. Тишину буквально взорвал какой-то неестественный звук-грохот. Его не с чем было сравнить… разве что со складывающимися циклопическими костяшками домино: тах-тах-тах-тах!!!.. Они складывались где-то с полминуты, может чуть больше. Но это «тах-тах» было настолько зловеще, что, казалось, длилось дольше, тем более слилось с собственным, не менее грозным эхо. Грохот шёл со стороны Печатников…
– О, Господи, что это!? – жуткое предчувствие охватило Надежду.
Она обернулась и с ужасом посмотрела на Костю. Он, однако, не внял её тревоге.
– Наверное, на железной дороге что-то рвануло, или на литейно-механическом, – он лениво потянулся, продолжая с улыбкой рассматривать перепуганную, но обворожительную в своей наготе любовницу.
– Нет… это дальше… в нашей стороне… Что это может быть!? – Надежда, как была, кинулась в холл, туда, где висел телефон. – Мариша, доченька, – она судорожно набирала номер.
Трубку никто не брал. Надежда всё набирала и набирала – в ответ лишь длинные бесконечные гудки. Отчаявшись дозвонится до дочери, она набрала номер отца. Он ответил сразу, ибо тоже находился у телефона и тоже звонил в их квартиру…
– Папа… папа, что случилось!?
– Не знаю, взорвалось что-то тут рядом… стёкла чуть не повылетали, весь дом ходуном, уши вот до сих пор заложены. У вас-то всё в порядке, почему не отвечали, минут пять уж звоню?!
– Папа, я не дома!
– Как не дома, а откуда же звонишь!?
– Потом папа… скорей к Марише беги, она трубку не берёт.
– Где тебя по ночам… ребёнка одного бросила… хоть бы мне сказала, я бы с ней остался… Всё втихаря, с хахалями своими!..
– Потом папа… беги скорей, я тоже сейчас приеду?
– Бегу, бегу!
Надежда заметалась по квартире в поисках одежды. Ничего не понимавший Костя, на которого в отличие от полностью протрезвевшей Надежды, ещё сказывалось действие коньяка, с удовольствием наблюдал… От вида сотрясающихся округлостей у него вновь проснулось желание. Он встал, попытался обнять сзади…
– Ты что, с ума сошёл… пусти, козёл! – на голову ниже ростом и вдвое уже в плечах Надежда с такой силой толкнула Костю, что тот отлетел на кровать.
Только этот толчок и сопровождавшая его реплика заставили очень уж любящего свою персону Костю, попытаться врубиться в происходящее… Но Надежда спешно, не обращая внимания на него и его вопросы, одевалась. Не причёсываясь и даже не взглянув на себя в зеркало, она схватила свою сумочку и, не попрощавшись, кинулась прочь из квартиры.
Если бы не ночь, когда на дорогах нет интенсивного движения, Надежда наверняка совершила какое-нибудь ДТП – так она гнала машину. Выскочив на Кухмистерова, она увидела, что там, где среди прочих должен был находиться и её девятиэтажный, стандартный, семидесятых годов постройки дом… Он, кажется, стоял, но вот за ним явно что-то не то… там почему-то было слишком много прожекторного света… Надежда на высокой скорости пронеслась мимо кинотеатра «Тула», вывернула на Гурьянова… Точно такой же, как и их дом, стоявший рядом, окна в окна, а противоположной стороной на реку и цементный завод, дом, где на первом этаже располагался продовольственный магазин, куда были прикреплены все окрестные ветераны, в том числе и её отец… У этого дома отсутствовала середина… она рухнула, стояли, чернея безжизненными окнами, только крайние секции…
Надежда резко затормозила – в свете её фар отчаянно жестикулировал милиционер:
– Куда прёшь… сворачивай, не видишь что ли!
Надежда кое-как притулила машину и побежала к своему дому. Ещё издали, она среди прочего гомона услышала плачущий голос отца:
– Внучка у меня там… одна в квартире… Нет, я здесь не прописан!..
– Папа! – Надежда подбежала.
Вокруг рухнувшего и их дома стояло оцепление, но и туда и оттуда сновали какие-то люди, кричали, командовали… На развалины были направлены фары с машин, и уже начавших работать подъёмных кранов.
– Надя, у тебя паспорт с собой, а то меня не пускают… говорят только, кто здесь прописан, – в глазах отца стояли слёзы бессилия.
Надежда взглянула в равнодушные, тупо-холодные глаза блюстителя порядка и поняла, он совсем не сочувствует не то, что плачущему старику… Наверное, в милицию пришёл недавно, не москвич, квартиры не имеет, ютится в общаге, а тут все в квартирах, по его мнению, жируют…
Надежде сейчас было не до расшифровки психологического портрета этого рядового мента. Просто она сразу поняла, что здесь ей к дому не пройти, ведь она тоже без документов, которые остались в квартире… Надежда кинулась вдоль оцепления. Со стороны их, внешне вроде бы не пострадавшего дома, оно оказалось куда реже. Из подъездов выбегали люди, выносили чемоданы, детей… они суетились, спешили. Из обрывков их громогласных разговоров она поняла, что существует опасность обрушения и их дома, что не только стёкла, но и многие перекрытия, лестничные пролёты, повреждены, многие двери, особенно железные перекосило, и они не открываются…
Надежда безошибочно выбрала этого молоденького милиционера. Он стоял явно на не очень важном участке, люди здесь не шли ни в ту, ни в другую сторону.
– Стойте женщина… куда вы!? – он как-то робко преградил ей путь.
– Послушайте молодой человек, у меня там, в квартире девочка осталась, я не знаю что с ней… и документы тоже там, – Надежда так посмотрела, что милиционер непроизвольно посторонился. Она, уже не глядя на него, уверенно прошла к дому, обогнула его и, выворачивая к своему подъезду, чуть не столкнулась с каким-то жильцом, принимавшем вещи из окна первого этажа.
– Вот… самое ценное… стереоаппаратуру… на дачу надо увезти, а то ведь залезут, стёкол-то нет, – жилец словно оправдывался, чтобы его случайно не приняли за мародёра.
Но Надежде его не слушала. Она взглянула на шестой этаж, нашла свои окна, но ничего, кроме того, что в рамах, как и во всех других, почти нет стёкол, не увидела… На лестничной клетке царило столпотворение, народ с вещами, напуганный, кричащий, толкающийся, ругающийся, успокаивающий плачущих детей… В основном все стремились вниз к выходу. Надежда словно превратившись в снаряд-ПТУРС, ловкий, лавирующий, неостановимый, преодолела этот поток и достигла, наконец, двери своей квартиры, которую покинула три часа назад. Когда она, отперев замок, попыталась открыть дверь, та подалась лишь на несколько сантиметров – её перекосило. Надежда стала звать дочь. Но в квартире, казалось, никого не было. Она изо всех сил толкала стальную дверь, руками, плечом, не чувствуя боли… Этажом выше кто-то бухал чем-то тяжёлым по железу, видимо тоже открывали заклинившую дверь. Надежда побежала туда… Сосед сверху пришёл с кувалдой и ломом. После нескольких ударов Надежда, наконец, протиснулась в квартиру.
– Мариша, дочка, где ты!? – срывающимся голосом позвала Надежда. Кровать дочери оказалась пуста… Дочку она нашла спрятавшуюся среди её платьев в шкафу итальянской стенки. – Мариша!?… – она чуть не на руках вынесла дочь из шкафа и прижала к себе.
– Ма… ма… ма!!.. – девочка мелко дрожала. – Ты… ты… почему так долго… здесь было так страшно… я… я… я так испугалась.
– Ну всё, всё милая… я здесь, успокойся. Ты почему к телефону не подошла? Тебе ведь и я, и дедушка звонил!
– Я… я… там… я хотела… там, на кухне… я упасть боялась? – дочь ещё сильнее задрожала.
– Куда упасть!? – не поняла Надежда. – Ну-ка что там, – она потянула дочь за собой на кухню, но Марина вдруг уперлась ногами.
– Нет, не ходи мам… там стены нет… ты упадёшь!
Надежда оставила дочь, прошла на кухню, где у них находился телефонный аппарат… На кухне было свежо как на улице, так как внешняя панель исчезла вместе с балконом. Надежда спешно вернулась в комнату, где её со страхом ожидала по-прежнему дрожащая дочь.
– Всё Маришенька, всё милая, не бойся, всё кончилось. Мы сейчас с тобой к дедушке поедем, он нас внизу ждёт. Ты там успокоишься, заснёшь. Давай одеваться.
Надежда представила, что пережила дочь, когда услышала звук выдавливаемых стёкол, страшный грохот рушащихся панелей взорванного рядом дома, этих гигантских костяшек домино. О том, что эти «костяшки» попутно давили, ломали… людей, ей в голову как-то не приходило, ей сейчас более всего было совестно перед дочерью…
