Контора Каса-де-Гуине, где работал Дуарте де Лэан, находилась в районе города, который примыкал к берегу. Рядом располагались магазины Мина, заваленные североафриканскими тканями, коврами, медными кастрюлями, подносами, а также бусами из стекла, предназначенными для вывоза в Африку и обмена на золото и рабов[385]. Сразу за углом находился и дом для рабов[386]. Именно там в двух больших помещениях содержали африканцев, которых недавно привезли на кораблях работорговцев. Здесь их кормили перед аукционом. Дневной рацион состоял из риса, галет и оливкового масла[387].
Если африканцы умирали в этом доме, то тела уносили в яму около ворот Санта-Катарины и бросали в общую могилу. Такова была их страшная судьба. Но все же это было лучше, чем оставить трупы разлагаться там, где умерли люди, что практиковалось до 1515 г.[388]
Кроме рабов, около доков можно было увидеть многих африканцев, закованных в цепи. Они работали в порту, занимаясь погрузкой и разгрузкой мешков с древесным углем и соломой. Рабы привозили в город древесный уголь, который использовали для топки печей, солому для подстилок, полов и конюшен. Африканские женщины, которых в то время можно было встретить повсюду в городе, работали водоносами и прачками. Некоторые из них продавали рисовый пудинг, кускус и нут на площадях и перед портом; еду держали в большой глиняной посуде, которую носили на голове. А менее везучие убирали грязь и экскременты в домах богачей города, вынося испражнения в канастрах — плетеных корзинах с крышками, закрывающими емкости внутри[389].
В Лиссабоне Луиш провел три месяца. В то время в отдаленных городах во внутренней части Португалии, известных ему (например, в Могадору), африканцев было относительно немного.
Так Луиш познакомился с обычаями и нравами людей, которых встретит на островах Кабо-Верде[390]. У Дуарте имелись большие планы для своего юного племянника. Когда мальчик прибудет в Рибейра-Гранди, дядя намеревался научить его бухгалтерии, чтобы позднее тот смог работать казначеем и счетоводом[391]. Однако с самого начала Луиш должен был увидеть на практике всю реальность работорговли, чтобы понять, как работают все механизмы этого бизнеса.
К 1540-м гг. работорговля уже превратилась в процесс, который оставался морально неразрешимым. Корабли выходили с островов Кабо-Верде к берегам Сенегала с лошадями. Там продавали лошадей туземцам серер, живущим по берегам Сенегала. На том же корабле португальцы возвращались с рабами. Это первый этап процесса, в котором людей приравнивали к животным[392].
С островов Кабо-Верде корабли уходили в Америку или в Лиссабон. Там рабов встречали люди, подобные Луишу, который быстро научился тому, как продолжить процесс торговли. Под руководством и при наставничестве своего дяди мальчик научился вносить имена рабов в журнал, проверять состояние их здоровья перед регистрацией для продажи. Он сопровождал должностных лиц на корабли, где они контролировали состояние зубов и конечностей невольников, заставляли их выполнить физические упражнения, записывая все отклонения или необычные отметины на теле, чтобы можно было установить личность раба[393].
Такое бесчеловечное обращение с африканцами после их прибытия задавало тон отношению к невольникам в Португалии. В 1576 г. в инквизицию поступил донос от Домингоша Гомеша, чернокожего жителя Лиссабона, на двух своих сотоварищей — Фернана Колладо и Антонио Родригеша. Гомеш наблюдал их в обнаженном виде, причем Колладо нес на спине крест, а Родригеш наносил по нему удары плетью[394].
Рабство привело к злоупотреблениям, которые люди должны были выразить в новых взрывах агрессии.
Такая атмосфера не могла не иметь отношения к миру Луиша. Страх, учитывая угрозу инквизиции, сгущающуюся над его дядьями, а также из-за смерти отца, сопровождал все существование подростка. В Лиссабоне Луиш научился тому, как переносить это состояние на других. Это процесс стал безотлагательным, поскольку родственники мальчика усвоили: люди, среди которых они жили, десятилетиями проходили психологическую подготовку по разжиганию кампании преследования в отношении конверсос. А конверсо был сам подросток.
Для Дуарте де Лэана его статус в Каса-де-Гуине предоставлял передышку. Более того, для конверсос, подобных Лэан и его племяннику, Колумб открыл целый новый континент возможностей. Многие преследуемые, находясь под угрозой инквизиции в том месте, которое они столетиями называли своим домом, поняли: не осталось никакого выбора, придется бежать в неизвестность.
В первом путешествии Колумба в Новый Свет принимали участие по меньшей мере пятеро конверсос[395]. Один из них, Родриго де Триана, стал первым матросом, который увидел землю. Второй, Луис де Торрес, оказался первым, кто ступил на землю Америки[396].
Жемчужные воды Карибского моря вскоре оживились испанскими кораблями, на борту которых везли поселенцев, скот, семена и саженцы. Плодородная экваториальная земля задышала большей жизнью… и смертью. Обстановка накалялась, требовался козел отпущения.
Еще в 1506 г. епископ Пуэрто-Рико сетовал, что иудейские купцы заполонили остров[397]. Эти жалобы повторил в 1510 г. его коллега на Кубе. К тому времени прокторы (чиновники) испанских колонистов уже жаловались, что еврейские учения развращают туземцев[398]. Безусловно, название главного порта Кубы могло вызвать подозрительность. Ведь три согласных в слове «Гавана» («Habana») при транслитерации на древнееврейский язык давали «הבנ» — «На B'Nei» — «племя».
Эта диаспора конверсос быстро распространилась по всему миру. Инквизиция и принудительное обращение в христианство создавали угрозу в Иберии. Но существовали другие места, в которых следовало искать убежище. При взгляде на восток обнаруживали: в Гоа, на Цейлоне и в Индии к 1520 г. имелось много конверсос[399].
В Америке эта история повторялось. К 1550 г. приблизительно один из пяти европейцев в этих краях был конверсо[400]. К 1570 г. численность конверсос в два раза превышала численность христиан в Перу[401], а в Бразилии количество таких людей оказалось настолько огромным, что они занимали многие официальные посты, несмотря за королевские запреты[402].
Одного конверсо из влиятельной семьи Абоаб[403], Франсиско де Виториа, даже возвели в 1581 г. в сан епископа Тукуманского в Аргентине. Надо сказать, конверсос были хорошо представлены в испанской церкви в Америке[404]. Так превратилась в посмешище предполагаемая ересь, за которую их преследовали в Португалии и в Испании.
Хотелось бы рассматривать бегство конверсос за Атлантический океан как романический эпизод истории. Но он стал брутальным. В бассейне Карибского моря силы, сопровождавшие реконкисту Испании и введение инквизиции, оказались направленными на новый объект — американских индейцев. Карибских женщин, как правило, насиловали заморские пришельцы, пока мужчин заставляли добывать золото в рудниках. Новорожденных детей вырывали из материнских рук. Их убивали, бросая на камни, выкидывали собакам на съеденье. Мужчины со связанными ногами и руками лежали под кроватями, на которых спали испанцы с индейскими женщинами. Американским индейцам часто калечили руки, носы, языки и грудь, а порой просто отсекали их[405].
Одним из основных чувств, проходящих через всю историю, является страх. Это замалчивают исторические документы и источники. Только немногие оказались настолько отважными, чтобы писать о страхе.
Но все-таки преследования и гонения имеют тенденцию возникать из множества различных потоков страха. Конверсос предавали инквизиции и вынужденно обращали в христианство. В Новом Свете опасности, подстерегавшие их в Иберии, оказалось возможным перенести на других. Оказавшись «белыми» в обществе, где преследования стали носить расистский характер, преследуемые смогли эмансипироваться.
Пока это новое направление расширялось, оно обусловило сокращение преследований конверсос. Как гуманно, что они смогли бежать в такое место, где для агрессии уже существовали объекты — более приспособленные в качестве мишени, чем они сами[406].
Возможно, вызывало беспокойство лишь понимание того, что и агрессия, которая нашла выход в инквизиции, и внезапная экспансия империи в Америку стали двумя сторонами одной и той же медали.
Подобные подводные течения определяли поведение португальских конверсос — например, Дуарте де Лэана и его юного племянника. Приключения Луиша де Карвайала, вероятно, являются типичными для многих выкрестов, которым удалось спастись таким необычным способом. При наличии целой армии еретиков, которых, по представлениям властей Португалии, среди конверсо было подавляющее большинство, а также инквизиции, введенной сосем недавно, трудно представить, что организацию преследования экспортируют в какое-нибудь столь отдаленное место, как остова Кабо-Верде.
