в Подмосковье. Впрочем, тогда это был Калязинский уезд Тверской губернии.
Место его рождения - село Спас-Угол. Чтобы там побывать, нужно с Савеловского вокзала доехать до станции Талдом, а оттуда до села еще тридцать километров! Дальняя лесная дорога! Зато окупится она с лихвой. Ведь вы побываете в той самой лесной глуши, в тех деревнях, где разыгрывалось действие бессмертного романа «Господа Головлевы», и, разглядывая старые избы и кряжистые деревья, помнящие еще Салтыкова-Щедрина, живее и ярче представите себе картины романа.
Подлинно редкостная находка ожидала здесь группу историков и литературоведов, приехавших сюда в 1929 году в поисках материалов о сатирике. Несколько ранее они нашли некоторые документы в Дмитровском и Талдомском музеях. Однако бумаг самого писателя в тех музеях не оказалось.
У Михаила Евграфовича был брат Дмитрий. Это именно он, ханжа и лицемер, выведен в образе Иудушки Головлева. Его внук, убитый при загадочных, невыясненных обстоятельствах, еще при жизни передал богатый салтыковский архив крестьянке Прасковье Грязновой. Ее-то в селе Спасском и разыскали приехавшие.
Вот что рассказывала участница экспедиции Е. М. Макарова.
- В глазах этой неграмотной женщины, Прасковьи Грязновой, непривлекательные на вид, пожелтевшие от времени, негодные даже на оклейку бумаги не имели, по ее словам, никакой реальной практической цены. Она распоряжалась ими по-своему. С удовольствием меняла на газеты, употребляла на топку, наконец, оклеивала комнату. С особенным возмущением вспоминала она какого-то приезжего, который, забрав много разных бумаг, взамен обещал прислать газет да и пропал.
Мы прошли в дом Грязновой. Каково же было наше удивление и радость, когда около окна среди прочих наклеенных друг на друга почтовых листов мы увидели знакомый почерк Михаила Евграфовича! То же обнаружили мы на потолке и на стенах. По договоренности с Грязновой, за известную плату и при обязательном условии оклеить стены и потолки заново газетами, нам удалось, соблюдая величайшую осторожность, снять с потолка и стен все бумаги, наклеенные в несколько рядов. Вместе с прочими бумагами мы сняли с потолка девять писем Михаила Евграфовича, среди которых одно письмо 1839 года из Царского села - единственное лицейское письмо Салтыкова-Щедрина.
После этого Прасковья Грязнова преисполнилась к нам особым доверием. Представьте себе наше изумление и счастье, когда она вытащила откуда-то из сена остальную часть архива, так называемые «остатки». Хороши остатки, если в них оказались еще 22 письма самого Михаила Евграфовича, огромное количество писем его матери, отца, братьев и сестер, разных родственников!…
Большинство писем Михаила Евграфовича к родным приходились на так называемый вятский период (начало 1850-х гг.). В Вятку, как известно, он был выслан Николаем I за написание «крамольных» сочинений. Письма вятского периода характеризуют условия служебной деятельности Салтыкова-Щедрина, обстановку удушающей пошлости, кляузничества, взяточничества среди чиновников. Вместе с тем на основе этих писем создается и определенное представление об отношении Михаила Евграфовича к матери, братьям, и большая тактичность его в материальных внутрисемейных делах, желание быть справедливым. Он отказался от своей доли отцовского наследства к восторгу матери и брата Дмитрия - Иудушки.
Письма «Иудушки» оказались чрезвычайно любопытными и органически связанными с его образом в «Господах Головлевых». Обычно его письма к матери начинаются словами «бесценный и добрый друг маменька». Вот один отрывок:
«Душевно буду рад, если господь бог позволит нам осуществить это наше намерение и опять увидеться с вами, милый друг маменька. В ожидании же этой радостной минуты вновь от всего сердца желаю вам всех благ от господа, поручая себя и всех моих детей вашим праведным молитвам пред богом, прошу всем сам вашего родительского благословения. Целую ваши ручки и с чувством глубочайшего почтения и совершеннейшей сыновней любви остаюсь всегда преданный вам всей душой, нослушней-ший и покорнейший сын Д. Е. Салтыков».
Прочитав эти письма, как в самом деле но вспомнить Иудушку «Господ Головлевых» с его бесконечными елейными присловиями «милый, добрый друг маменька». Как не вспомнить и образ Иудушки, созданный в свое время в кино народным артистом Гардиным. Перед отъездом в Петербург Дмитрий Салтыков написал на 54 страницах наказ своему управляющему, состоящий на 93 пунктов. В нем раскрывается вся психология Иудушки, что учитывал каждую мелочь в свою пользу, распоряжался без зазрения совести отдавать людям на харчи порченую провизию, «дабы и труд, употребленный на изготовление ее, не пропал даром, без всякой для меня пользы». Он не поленился написать 54 страницы о том, какое количество и каких свечей отпускать во время его отсутствия для церковной службы, сколько и какой муки давать на просфоры, сколько и каких досок употреблять на гробы, как распиливать дрова, что делать с остатками от них, как приучать собак, «чтобы они никуда не отлучались».
Страшный мир крепостной действительности, который калечил людей, отлично был знаком Салтыкову-Щедрину именно по его детским воспоминаниям от Спас-Угла и соседних деревень. «Я вырос на лоне крепостного права, - писал он в «Пошехонской старине», - вскормлен молоком крепостной кормилицы, воспитан крепостными мамками и, наконец, обучен грамоте крепостным грамотеем. Все ужасы этой вековой кабалы я видел в их наготе».
В 1853 году, отбыв ссылку, Салтыков-Щедрин некоторое время провел в Спас-Угле. Не раз бывал он тут и в более поздние годы. В его произведениях нашло отражение не только родовое село, но окрестные деревни Ермолино, Малиновец, Бревново, Семино, Николо-Кропотки.
Ничего не осталось от усадебного дома Салтыковых; здесь теперь вольготно раскинулись угодья колхоза, носящего имя великого сатирика. Зато уцелела приусадебная роща. Войдите в ее сырой зеленый полумрак. Вот заглохшая аллея с вековыми деревьями. По ней задумчиво бродил суровый на вид и отзывчивый писатель, полный дум о родине и гнева к ее поработителям.
Но вот проглянуло солнце, вот все шире и шире синий просвет в небесах…
Кто похоронен в Никольском-Урюпине?
В Москве, неподалеку от станции метро «Кропоткинская», есть улица Рылеева. Названа она так в честь прославленного поэта-декабриста потому, что он, как гласит предание, останавливался в находящемся здесь доме своего единомышленника, декабриста Штейнгеля. Ныне дом состоит на охране государства как памятник истории и зодчества.
В этом доме живет человек редкой профессии, большой знаток забытых ныне наук - геральдики и генеалогии - Юрий Борисович Шмаров.
Если заглянешь к нему, невольно поразишься обилию висящих на стенах портретов. Опытный глаз сразу приметит здесь кисть популярных в свое время мастеров - Петра Соколова и Микешина, Гампельна, Гау, Лаша. Кто они, эти лица, изображенные живописцами? И хотя этикеток под портретами нет, все они известны Шмарову. Известна и история их жизни. А обладая знаниями подобного
