В данной книге вы найдете истории, которые если и были кем-то когда-то сочинены, то опровергнуть их практически невозможно по той самой причине, что на них не существует “компромата” — они взяты из источников, которые сами в свою очередь, по замыслу неизвестных авторов, должны были послужить в качестве этого же самого “компромата” на другие события, широко известные общественности. Более того — эти истории настолько прекрасно вписываются в общую картину мировой истории, что даже самый заядлый разоблачитель всяческих мифов сто раз подумает, прежде чем решит попытаться подвергнуть сомнению заложенные в них факты. Это, конечно, не говорит о том, что истории эти достойны занять место в каких бы то ни было учебниках, но выбирая во что верить, любой здравомыслящий потребитель исторической информации отнесется к предложенному материалу с определенным интересом. В любом случае ему больше просто ничего иного и не останется.
Часть 1. История с филателией
Перед вами история, которая с равным основанием может считаться и шпионской, и филателистической. В среде филателистов эта история получила хождение еще в незапамятные, можно сказать, времена, и долгое время служила эталоном, по которому оценивались прочие преступления на ниве филателии. К истории шпионажа она до определенного времени не имела совсем никакого отношения, но один за другим стали раскрываться секретные архивы, и выяснилось, что филателистическая окраска этой истории — самая настоящая шапка-невидимка, скрывающая в себе чисто шпионское нутро. Вообще-то шпионаж — вещь, в чистом виде никогда не существовавшая,[182] и почти всегда маскирующаяся более заурядными аспектами человеческих и общественных отношений и проблем. Чаще всего шпионские истории используются сочинителями детективных романов, чуть реже — любовных, в данном случае пришлось прибегнуть к услугам филателистической науки. Так что необычный окрас этой истории не должен сбивать читателя с толку — эта самая настоящая шпионская история, под какой бы личиной она не подавалась.
Глава 1. Гавайи, два цента
…Итак, дело происходило в 1892 году, а точнее — 12 июня. В тот день на своей парижской квартире был найден задушенным некий Гастон Леру, богатый рантье, и следователь криминальной полиции Жюль Массар, пытаясь разобраться в этом убийстве, быстро зашел в тупик: он никак не мог выяснить мотивы преступления. Дело в том, что в доме богача вроде бы ничего не пропало, все вещи, деньги и драгоценности, которыми буквально был набит дом, были на месте. Немного поразмыслив над открывшимися обстоятельствами, Массар сделал выводы, что грабителя интересовала только одна какая-то вещь, о существовании которой скорее всего знали только двое — убитый и убийца.
Вооруженный этим соображением, полицейский обыскивает квартиру более тщательно, чтобы наткнуться хоть на какое-то упоминание о похищенной вещи, и случайно обнаруживает альбом почтовых марок с полной описью коллекции, который был спрятан в потайном отделении книжного шкафа. Опросив некоторых знакомых убитого, Массар узнал, что Гастон Леру был страстным коллекционером, и в отличии от своих коллег интересовался исключительно марками экзотических стран.
…Массар не был филателистом, но все же был немного знаком с миром почтовых марок, и потому, тщательно изучив опись коллекции, обнаружил, что из альбома исчезла одна из марок Гавайских островов, выпущенная почтовым ведомством этой страны еще в 1851 году. Детектив мигом сообразил, что марка эта, по всей вероятности, настолько ценна, что вполне может подвигнуть на убийство. И на самом деле, пообщавшись с филателистами, полицейский выяснил, что пропавшая марка является огромной филателистической редкостью, потому что существует в одном-единственном экземпляре. Речь идет о негашеном экземпляре первой в истории гавайской почты марке достоинством в 2 цента — в то время, как гашеные экземпляры сохранились в некотором количестве, чистый двухцентовик стал самым настоящим уникумом,[183] а соответственно цена на него на филателистическом рынке может быть установлена именно такая, которую будет готов заплатить за нее любой богатый коллекционер.
Массар, не теряя времени, стал наводить справки у всех парижских марочных торговцев, но убийца никому из них пропавшую марку еще не предлагал. Тогда он начал соображать дальше, и наконец подумал о том, что марка могла быть похищена вовсе не для перепродажи — в противном случае вряд ли бы убийца не соблазнился бы драгоценностями, которые в квартире Леру лежали открыто. Украсть марку, подумал Массар, мог только такой же коллекционер — не иначе, и в таком случае ее следы на филателистическом рынке искать совершенно бессмысленно. Следователь снова стал опрашивать филателистов насчет того, кто мог быть заинтересован в приобретении драгоценных “Гавайев” больше всего, и тут впервые всплыло имя некоего Гектора Жиру.
Гектор Жиру был богатым парижским коммерсантом, еще более богатым и респектабельным, чем сам Леру. К тому же оба богача были добрыми друзьями, но Массар уже отбросил прочь всякие сомнения — Жиру, также как и Леру, был страстным коллекционером марок всяких экзотических стран, а инспектор из своей богатой практики прекрасно знал, на какие злодейства порой способен одержимый коллекционер, лишь бы заполучить вожделенный предмет в свою коллекцию. Правда, у Массара не было вообще никаких доказательств того, что Жиру был именно одержимым коллекционером, но добыть такие доказательства полицейскому необходимо было прежде всего. Или же распрощаться с мыслью уличить убийцу в совершенном преступлении.
Итак, следователь Массар решил пойти ва-банк. Несколько недель он посвятил изучению филателии и некоторым особо необходимым навыкам начинающего коллекционера. Затем на каком-то филателистическом празднике он познакомился с Жиру, представившись ему провинциальным собирателем марок, и сказал коммерсанту, что приехал в Париж специально для того, чтобы увидеть знаменитого мсье Жиру и почтительно просить его поделиться секретами филателии. Мэтр Жиру был польщен. Первая часть плана была выполнена, и вскоре скромный провинциал и блестящий парижанин стали неразлучными друзьями.
…Однажды полгода спустя почтительный “ученик” завел разговор о различных филателистических редкостях и как бы невзначай упомянул о первой марке Гавайских островов. С жаром провинциала он стал утверждать, что в каталогах допущена ошибка, и негашеного экземпляра данного двухцентовика вообще уже не существует. Сначала Жиру не возражал, но затем, умело втянутый в дискуссию хитрым сыщиком, позволил себе усомниться в такой непонятной осведомленности оппонента. Массар, почувствовав, что наживка может вот-вот сработать, принялся умело играть на самолюбии филателиста. Он заявил, что если бы чистый экземпляр “Гавайи, 2 цента” существовал на самом деле, то об этом стало бы известно марочным торговцам, тогда как от них до сих пор не поступало никаких сведений. Много чего еще наговорил законспирированный полицейский уязвленному Жиру, но наступил момент, когда тот не выдержал и достал альбом с заветной маркой.
“Ученик” был поражен. Он давно ждал этого момента, но тот все равно наступил слишком неожиданно. На репродукции марка выглядела не так впечатляюще, как в оригинале, но Массар, далекий от филателии как от вида искусства, поневоле залюбовался ею, однако тут же спохватился и поинтересовался у Жиру, давно ли эта марка у него? Наверное, мсье Жиру выложил за сей уникум баснословную сумму денег? А может быть, как это ни трудно предположить, мсье Жиру нагло обманули и вручили весьма тонкую подделку?
Легенда гласит, что страшно возбужденный Гектор Жиру тут же доказал инспектору подлинность марки, а затем сказал, что купил ее несколько лет назад. “Впрочем, вы все равно не поверите, — добавил он, — Я к вашим услугам. Да, Леру не хотел продать мне марку ни за какие деньги, и потому я задушил его…”
…До нас дошли сведения, что на суд над убийцей собрался весь Париж — ведь мсье Жиру был любимцем “высшего общества”. Перед тем, как выслушать смертный приговор, он сказал:
— Я догадывался, кто он на самом деле, мой ученик. Но я не мог не похвастать, что ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ экземпляр негашеных “Гавайев” имеется только у меня!
Гектора Жиру на этом громком процессе защищал один из лучших адвокатов Парижа — Пьер Гурльт. Гурльт говорил о том, что его подзащитный убил мсье Леру в припадке умоисступления, и потом искренне лил слезы над могилой друга, а еще он уверял достопочтимую публику, что обвиняемый — примерный семьянин, очень любит комнатных собачек, всегда честно ведет свои дела и вообще один из уважаемых членов общества… Дамы лили слезы, расчувствовался и сам судья, но закон есть закон, и потому незадачливому обладателю уникального клочка бумаги пришлось получить по заслугам. Эта история терзала умы и сердца любознательной публики более ста лет, пока не выяснились новые обстоятельства, заставившие взглянуть на все это дело совсем с другой стороны. И в итоге оказалось, что…
