Простите, опять я одергиваю себя — ушел в сторону. Перегруженная память мешает укладываться в сюжетные рамки, отступления торчат, как колючки у ежа. Но ведь и ежа не было бы без этих колючек. Так вот, в первой половине двадцатых годов, когда семейная жизнь Сталина доставляла ему радость и успокоение, когда маленькая Сетанка проглатывала букву «в», мы с Иосифом Виссарионовичем нередко сражались в шахматы. И был такой случай. Расставили фигуры, а белой туры не хватает. Обшарились — нету. Спросили Надежду Сергеевну, спросили Шуру Бычкову — нет, не видели. Ну, потеря не у нас первых — мышь утащила. Поставили вместо туры спичечный коробок, и Иосиф Виссарионович сделал ход.
Партия была в разгаре, смирились мы с коробком вместо туры, как вдруг возникла возле отцовских колен рыжеватая детская головенка. И прозвучало очень серьезно:
— Па-па, Сетанка нашла!
Девочка протянула отцу почти новую катушку от ниток. Деревянную белую катушку — поясняю это потому, что теперь наматывают нитки на какую-то бесформенную пластмассу. А деревянными-то катушками, не лишенными определенной эстетики, дети играли.
— Спасибо, ты помогла нам, — Иосиф Виссарионович ласково коснулся ладонью виска дочери.
Спичечный коробок мы сняли. И вот с катушкой Иосифу Виссарионовичу тогда повезло. Он спас почти безнадежную партию и уверовал, что «Сетанкина фигура» приносит ему удачу.
Сейчас пишу и чувствую, что ни по здоровью, ни по отпущенному мне сроку уже не будет возможности вернуться хоть и не к первостепенной, но любопытной теме: Сталин и шахматы. Не надо забывать, что все или почти все российские революционеры, проведшие долгие годы в тюрьмах и ссылках, неплохо освоили старинную игру, которая помогала коротать время, не давая засохнуть мозгам. В камерах вылепливали фигурки из хлебного мякиша, чтобы быстро смять или проглотить при досмотре. В ссылках вырезали фигуры из дерева, даже из камня. В туруханской ссылке Иосиф Виссарионович сражался за шахматной доской особенно часто и столь же часто добивался победы.
Играл он действительно хорошо. Сочетание двух особенностей способствовало ему. Быстрая реакция, умение точно оценить тактическую обстановку сразу после хода противника, даже очень коварного хода. И врожденная способность заглядывать вперед, думать о последствиях, мысленно прокатывать различные варианты, учитывая технические, материальные и моральные возможности соперника — это уже стратегия. Но играл Сталин неровно, в зависимости от настроения, от отношения к человеку у противоположной стороны доски. На мой взгляд, шахматы вообще вождям противопоказаны. Общеизвестно: для серьезного в них слишком много игры, а для игры они слишком серьезны. Одно дело тренировать умственные способности в ссылке, где и заняться-то больше нечем, и совсем другое расходовать мыслительную и нервную энергию, когда и то и другое на пределе, требуется восстановление, накопление, а не бесполезная трата. Проиграл — выиграл, выиграл — проиграл: азартный бег на месте. Даже опасный бег для натур, самолюбивых, обидчивых, мстительных. Когда Иосиф Виссарионович выигрывал, он начинал подозревать соперника в том, что тот поддается ему, и подозревал зачастую не без оснований. Если же проигрывал раз за разом, то злился, раздражался, подсознательно затаивал неприязнь. Это потом сказывалось.
Во мне Иосиф Виссарионович не видел сильного шахматиста. Я и правда часто оказывался сраженным, хотя и старался добиться успеха. А Сталин играл со мной спокойно, без напряжения. Отдыхал, а порой даже обдумывал что-то свое. Побеждая — искренне радовался. Проиграв — слегка досадовал и, как правило, предлагал реванш. Я чаще всего отказывался: это, мол, засасывающая трясина, это алкоголь, способный опустошать, но ничем не обогащающий.
А еще Иосифу Виссарионовичу правилось играть с Ежовым (может, поэтому и приблизил к себе человека, не отличавшегося порядочностью). Ежову он проигрывал чаще, чем мне, общий счет у них был примерно равным, и каждая победа давала Сталину удовлетворение. Он считал, что Ежов всегда ведет борьбу честно, с полной отдачей и на нем, дескать, можно проверить свои способности. К концу карьеры, правда, Ежов стал сознательно проигрывать, но это не пошло ему на пользу. Наоборот, Сталин укрепился в мысли, что перед ним приспособленец. Кстати, одна из их партий, в которой победил Иосиф Виссарионович, была признана шахматными корифеями весьма оригинальной, поучительной и опубликована в соответствующем справочнике… Рьяным борцам с культом личности поясню: не у нас воспевались шахматные успехи Сталина, их заметили и отметили за рубежом.
Если говорить о предвоенном и теперь уже военном периоде, то Иосиф Виссарионович действительно «давненько не брал в руки шахмат», не до этого было, поэтому предложение прихватить на Ближнюю дачу нашу старую коробку с белой катушкой порадовало меня. Тоска ли это у Сталина по прошлому, возвращение ли полного душевного равновесия — я не знал. При всех условиях, независимо от причины, — хорошо и полезно.
Ну а банька наша кунцевская, полусибирская, как всегда, доставила нам удовольствие, тем более после долгого перерыва. И парок был на славу, и веники, предусмотрительно заготовленные Власиком, показались на редкость духмяными. Самый настоящий был отдых, особенно для Иосифа Виссарионовича.
Пусть простят меня за излишние подробности, но ведь речь идет не о рядовом человеке, а о руководителе великой страны, о самом крупном политическом деятеле определенной эпохи, и тут, по моему разумению, все детали важны для вдумчивого читателя. На протяжении многих лет мне доводилось частенько видеть Иосифа Виссарионовича обнаженным. И когда он полнел, обзаводясь брюшком, и когда по той или иной причине терял вес. Не стоило упоминать об этом, если бы не худоба, поразившая меня в тот первый субботний вечер 1942 года. Впалый живот. Обтянутые желтоватой кожей ребра. Словно бы заострившиеся, потерявшие округлость локти, плечи, колени. На сколько он похудел? Килограммов на десять или на целый пуд? И подвижнее стал… А подумал я, глядя на него, вот о чем: война войной, но вот тучный Черчилль ни грамма не сбросил. Другая война или другое восприятие?!
Не отощал, впрочем, и генерал Власик, всегда любивший закусить обильно и сытно. Сталин подшучивал над ним, просил хлестать веником посильнее, чтобы хоть в этой физической работе растряс начальник охраны избыток калорий. Советовал отказаться от сала, поменьше употреблять мучного. Власику было неловко, это при его-то непробиваемости.
О делах не толковали. Всплыл почему-то уже известный читателям банный же разговор о народном артисте Москвине, который призывал любителей рыбной ловли 22 июня попытать счастья на Москве-реке, так как день ожидался теплый, а клев хороший… Сталин вспомнил, а вспомнив, даже разволновался, как рыбачил он в туруханской ссылке. Не каких-то окуньков да подлещиков ловили, нет: в устьях ручьев и речушек, бурливших после дождей, добывали огромных (как бревна!) жирных тайменей. Подробно поведал нам Иосиф Виссарионович: из большой реки таймень идет к таким устьям кормиться, ведь мутная вода несет не только таежный хлам, но и всякие погибшие, утопленные существа, среди них и не мелкие. И зайчат, и бурундуков, и птиц. Особенно много мышей. Тайменю только пасть разевать. А тут и рыбаки, в том числе и ссыльные. Нацепят на большой крючок кусок звериной шкурки или материю, свернутую наподобие мышки, алчный таймень и заглатывает. Лучше всего наживка из сукна солдатской шинели, но при бедности, в которой жили ссыльные, об этом можно было только мечтать. Однако все равно уловы были большие, в запас.
— Какая уха… Северная рыба особая. Давно енисейской рыбы не пробовал, — прочувственно произнес Иосиф Виссарионович.
А я нарочно поерничал:
— Угости вас теперь ухой или жареным тайменем, вы что скажете? Откуда, мол, это? Народ живет на строгом пайке, а товарищ Сталин, злоупотребляя своим положением, питается вкусной сибирской рыбой. Почему так? Кто виноват?
— Скажу, — засмеялся Иосиф Виссарионович. — Скажу, потому что это правильно. Как товарищ Сталин сможет понять жизнь людей, жизнь народа, если он одевается не как все, питается не как все, лечится не как все.
— Но тайменя, однако, хочется.
— Конечно, хочется, да что поделаешь, — развел руками Иосиф Виссарионович.
— И мне тоже, — сказал я. — В Красноярске таймень не такой уж деликатес. У меня там знакомые, могут прислать замороженного. Хоть самолетом, хоть поездом. Тем более для товарища Сталина. Вагон рыбы пришлют.
— Нет, — посерьезнел Иосиф Виссарионович. — Для Сталина как раз не нужно. Это было бы совсем неверно.
На том и закончили. А я все же решил доставить удовольствие нашему исхудавшему Верховному Главнокомандующему, для общей пользы подкрепить его. Связался с Красноярским крайкомом партии. Там был тогда молодой работник Константин Устинович Черненко, кажется, второй секретарь. Я знал о нем: он собирал материал о туруханской ссылке товарища Сталина, о его пребывании на берегах Енисея. Остальное не требует объяснений. Дней через десять Иосифу Виссарионовичу приготовили уху, а затем предложили и жареного тайменя. Он, конечно, понял, откуда сие. С жареной рыбой мы расправились вместе…
