Мара обреченно всхлипнула.
— У меня серебряные сережки… — выдавила она из себя.
Дана убрала руку и брезгливо потерла пальцы.
— Черт, опять будет аллергия, — сказала она недовольно. — Неужели нельзя носить белое золото вместо этой дешевки?
Маара удалилась, на ходу потирая пострадавшее ухо.
— Что бы это значило? — спросил Винсент. — Смотрю, за век с лишним манеры твои не улучшились?
— Заткнись, Винсент, я хочу есть! — Возмущение на ее лице вдруг сменилось выражением крайней обиды, и она в сердцах топнула ногой. — Я голодна, что тут непонятного?! — Я готова была поклясться, что она вот-вот разрыдается, и через секунду по ее щекам на самом деле потекли слезы. — Неужели в этом городе невозможно найти обыкновенного смертного и получить от него пару глотков крови?!
После секундной паузы Винсент поднялся, подошел к ней, обнял и погладил по волосам. Дана спрятала голову у него на груди.
— Не плачь, — сказал он и поцеловал ее в лоб. — Тут полно смертных, и все они умрут ради того, чтобы тебя накормить. Посмотри-ка, кого тебе привела Мара.
Мара появилась у них за спиной в сопровождении двух азиаток в одинаковых белых платьях в пол.
— Вот… это подходит? — Она вгляделась в лицо Даны. — Вы плачете? Что случилось?!
Дана проигнорировала ее вопрос.
— Они прекрасны! — Она с искренним восхищением посмотрела сначала на одну девушку, потом — на другую. — Близняшки… как это мило с твоей стороны!
Мы с Марой переглянулись — эта перемена в настроении Даны была не менее неожиданной, чем предыдущая.
— Я очень рада, что вам понравилось, — закивала хозяйка.
— Они великолепны! — Дана положила руки на плечи девушек. — Мы скоро вернемся. А пока — выпивку за мой счет всем. Винсенту и его смертной подружке — по две порции.
— Могла бы попросить прощения, — буркнула ей вслед Мара, подождав, пока та не отойдет на безопасное расстояние.
Я посмотрела на Винсента.
— Что это было?
— Примерно раз в месяц на нее находит что-то подобное…
— Предменструальный синдром? — язвительно предположила Мара.
— Нет. Она чувствует легкий голод, но в такие моменты становится неуправляемой. Настроение у нее меняется каждую минуту, и лучше сначала ее утешить, а потом дать поесть. Иначе она разозлится и разнесет весь город к чертям. А о том, что будет, если ее не накормить, я боюсь и думать.
Маара взяла со стола пустые стаканы.
— А у ваших женщин бывает предменструальный синдром? — спросила она у Винсента.
— Разве что в тот период, когда они могут завести детей.
— Я бы умерла, если бы жила вечно, и каждый месяц… — Поймав взгляд Винсента, Мара запнулась. — Ладно. — Она подняла руку и щелкнула пальцами. — Где главный официант? По порции выпивки всем. И раздайте скорее, пока не вернулась эта истеричка.
Глава двенадцатая
Эдуард
(1)
Я поднял руку и нажал на кнопку звонка, под которым располагалась табличка с именем «Анна Креймер». Это нехитрое действие я повторял уже дважды, но мне никто не открывал. Можно было подумать, что Анны нет дома, но она не имела привычки оставлять свет включенным, а окна квартиры были ярко освещены, я обратил на это внимание еще тогда, когда искал место для парковки и сделал круг по двору ее дома.
Ответа на вопрос «за каким чертом я сюда пришел» у меня не было. Думаю, если бы не короткий сюжет в новостях о пропавшем без вести Джонатане, я продолжал бы сидеть дома и размышлять о своей дальнейшей судьбе. Мысли эти были далеки от оптимистичных: либо я умру от бессонницы (люди умирают от бессонницы?), либо мою кровь выпьет двухсотлетний вампир, либо случится что-нибудь еще, не менее дикое и иррациональное. И еще эта Лорена, которая путается с Винсентом. Почему бы и нет? В городе и так ходят слухи о том, что она конченая психопатка. Впрочем, как и две трети здешних жителей.
— Эдуард? Я тебя ждала.
Анна открыла дверь бесшумно и теперь стояла, положив руку на косяк и внимательно изучая меня. На ней был короткий домашний халат из розового шелка — я подарил ей его несколько месяцев назад.
— Ждала? А я… хотел попросить прощения за то, что заявился без приглашения.
— Все в порядке. Проходи. У меня небольшой беспорядок, но, думаю, это тебя не смутит.
Квартира Анны выглядела такой, какой я ее запомнил: разве что мебель в салоне была переставлена, а ковры заменены на новые. Я огляделся, обратив внимание и на то, что вместо крошечного аквариума в одном из углов комнаты теперь располагался настоящий особняк для рыб с разноцветным населением и зелеными водорослями, и присел в одно из кресел. Анна некоторое время стояла без движения, будто о чем-то размышляя, а потом заняла кресло напротив меня.
— Хотел сказать тебе, что мне очень жаль… эта вся история с Джонатаном, — заговорил я. — Когда я увидел вас тогда на вокзале, то подумал, что вы отлично смотритесь вместе.
— Джонатан. — На пару секунд взгляд Анны стал пустым и прозрачным. — Он был хорошим мальчиком… пока с ним не случилось плохое.
— А… что с ним случилось? — спросил я осторожно.
— Это не имеет значения. Но мне было хорошо с ним.
— Уверен: лучше, чем со мной.
Эти слова сорвались с моего языка до того, как я вообще успел подумать об ответе. Анна подняла голову и посмотрела на меня.
— С чего ты так решил?
— Обычно люди в здравом уме не меняют хорошее на плохое. Или я неправ?
— Ты, как всегда, глуп и импульсивен. Хочется верить, что ты когда-нибудь повзрослеешь.
Анна встала, подошла к моему креслу и, обойдя его, остановилась у меня за спиной.
— Мы тогда оба были виноваты, — сказала она. — Если бы хотя бы один из нас был чуть гибче, мы бы не расстались. Мы бы всегда были вместе, Эдуард, понимаешь? Ты знаешь, что такое «всегда»?
— Тебе лучше знать.
— Всегда — это вечность, — продолжила Анна, будто не услышав моих последних слов. — И я бы не позволила, чтобы с тобой случилось что-то плохое … как это произошло с Джонатаном. Но он сам виноват! Вы все так нетерпеливы, торопитесь! Куда торопиться, если вам обещают вечность?
— А ты уверена, что Джонатан хотел вечность?
Она наклонилась к моему уху.
— Все смертные хотят вечность. Что вы успеваете сделать за те семьдесят лет, которые вам отмерил этот ваш Творец? Набрать лишние килограммы? Постареть? Заработать деньги и пропить их? Вы живете для других, боитесь, как бы о вас не подумали плохого, как бы не испортить свою репутацию. Когда у тебя есть вечность, ты можешь жить для себя. Вечно жить для себя. Делать то, что ты хочешь. Вечная молодость. Возможность не тратить время на еду и сон. Вечная любовь.
— И вечный приговор убивать других для того, чтобы жить.
— Люди постоянно кого-то убивают. Войны, эпидемии, грабежи, революции. А что они получают взамен? Удовлетворяют свое тщеславие? Кому поможет, что твое имя войдет в историю? Вот жить вечно и видеть, как творят историю — это другой разговор.
— Если так, я предпочитаю прожить семьдесят лет и умереть, но знать, что моя совесть чиста.
Анна снова выпрямилась.
— Умереть спокойно, — передразнила она. — Совесть! Ваши рамки так узки. Для того чтобы умереть спокойно, нужно узнать жизнь. И узнать ее невозможно, пока вы трясетесь за сохранность собственного зада, боитесь заболеть, порезаться, сломать себе ногу или истечь кровью. А мы, — она положила руки мне на плечи, — в семьдесят только начинаем жить. Мы можем делать все, что хотим, так как наши возможности практически не ограничены. Человек планирует, мечтает, ставит цели, но он не успеет сделать все, что хочет. А мы успеваем, Эдуард. И, что немаловажно, мы можем сделать счастливыми тех, кто находится рядом с нами. Мы не плачем на похоронах мужа, не приходим на могилу жены и не проклинаем Бога за то, что Он уготовил нам тяжелую судьбу. Мы сами творим судьбу, у нас нет законов, и только Великая Тьма знает, когда мы уйдем из этого мира. — Анна сделала паузу. — Я люблю тебя, Эдуард. Такие существа, как я, не бросаются подобными фразами, в отличие от смертных. Мы знаем, что это значит. Ведь ты любишь меня? Я знаю, что любишь.
— Да, но…
— Если ты любишь меня, пойдем со мной. Первое время тебе будет страшно, вероятно, ты будешь скучать по прошлой жизни, но это пройдет. Точно так же, как было со мной. Я не брошу тебя, не отпущу. Нам ведь было хорошо вместе, правда? Если ты согласишься пойти со мной, то нам будет хорошо всегда. До того момента, пока Великая Тьма не решит нас разлучить.
(2)
Я очнулся от того, что меня ударили по лицу. Это был не такой уж чтобы сильный удар, но туман в голове рассеялся. Я приподнялся на локтях, оглядываясь и пытаясь определить, где нахожусь. Как ни странно, я лежал в своей кровати.
