Он положил солдатский рапорт в стол, как только боец вышел.
Не успел он снова погрузиться в конспект, как раздался опять стук в дверь.
– Разрешите, товарищ лейтенант? – в приоткрывшуюся дверь просунулся нос бойца.
– Заходи, Харин, что у тебя?
– Вот! Рапорт, – мялся солдат.
– Что, в Афган? – Тимофеев вытянул руку.
– Ага! – Харин протянул свой рапорт.
– И ты туда же!? Знаешь, Харин, забирай назад свой рапорт и кру-у-гом!..
– Ну товарищ лейтенант, вы же у Загирова приняли, а почему у меня не берёте? – буквально надулся Харин.
– Потому что! А-а-а! Ла-а-дно! Давай сюда! – лейтенант взял рапорт и тут же сунул в стол. – Всё Харин, я твой рапорт принял, так что кру-у-гом!
Не прошло и пятнадцать минут, как на пороге комнаты появился Урсулов с бумагой в руках…
Вскоре стол лейтенанта был полон солдатских рапортов.
Прошёл день, неделя, другая. Солдаты время от времени нетерпеливо теребили офицера.
– Товарищ лейтенант, ну что, как с нашими рапортами? Когда уже нас в Афган направят-то?
– Ждите себе спокойно, а пока служите! Всё, не доставайте меня! – сердился офицер.
– Комиссар! Иди, разговор имеется! – это был замполит батальона майор Виноградов. Он прошёл афган, имел награды. Особенным уважением пользовалась его красная нашивка на правой стороне кителя, означающая тяжёлое ранение, о котором напоминало и его лёгкое прихрамывание.
– Садись здесь, – он кивнул на ступеньки, задумчиво посмотрел вдаль. Потом повернулся к летёхе, – ты зачем, Тимофеев, рапорт-то в Афган написал?
– Я хочу исполнить свой интернациональный долг! – Тимофеев выглядел решительно.
Майор усмехнулся в усы:
– Вот что, комиссар, ты хоть понимаешь, что это такое?
– Так точно, товарищ майор, понимаю!
– Нихрена ты не понимаешь, лейтенант! Ты родителей-то своих в курс поставил?
– Не-а.
– Не-а! – передёрнул майор. – А стоило бы!
– Они волноваться будут. Зачем их беспокоить.
– Ишь ты, какой заботливый, а если тебя там… того, что ты им скажешь?
– Если меня там «того», то я уж ничего им не скажу.
– А ты не умничай.
– Извините, товарищ майор. Просто я давно для себя это решил.
– Ну да ладно! Слушай меня внимательно. Сразу ты туда не попадёшь. Сперва, тебя отправят в Туркво. Там распределят куда-то поближе к границе. Там послужишь с годик. Но ты же знаешь, что Горбачёв ещё на двадцать седьмом съезде заявил о выводе войск. К тому времени точно начнётся полномасштабный вывод. И что тогда?
– Что?
– Да то, что вместо Афгана, ты получишь Туркестанскую дырень, где засядешь навсегда. А тебе это надо? Всё, думай, лейтенант!
Замполит батальона поднялся и медленно, прихрамывая, пошагал на выход из расположения.
– А он прав, – подумал Тимофеев и едва собрался на выход из расположения, как перед ним появилась группа солдат.
– Товарищ лейтенант, ну что с нашими рапортами?
Солдаты пытливо гипнотизировали офицера.
– Ничего пока, будут новости, сообщу, – Тимофеев собрался было идти далее.
– Товарищ лейтенант! Вы наши рапорта-то в штаб подали?
– Подал-подал! Всё! – сердился лейтенант.
– А мы знаем всё! Вы ныкуда их нэ подали!
– Вы нас обманываете!
– Они у вас так всё ещё в столе и лежат! – посыпались возмущения бойцов.
– Та-а-к! Что это такое! Ну-ка шагом марш отсюда! Будут тут ещё мне! Будете служить там, куда Родина пошлёт! Пошлёт в Афган – будете служить в Афгане, а пока послала к нам в роту, служите пока себе спокойно здесь, всё. Разговор окончен! – Тимофеев фыркнул на солдат, которые, продолжая возмущаться, расступились, разбредаясь по кубрикам.
– Иш ты, Афган им подавай! А мамок-то своих спросили? – буркнул напоследок офицер.
Что ж, не стоит принимать это солдатское рвение за природную агрессивность. Ибо наша главная народная религия – религия терпения, а не агрессии. Мы не хвалимся захватам, и наша армия сильна лишь в своей освободительной миссии. А миссия наших войск в Афганистане, хотя и подверглась массированной пропагандистской атаке, всё же была миротворческой, направленной на установление там мирной счастливой жизни! И наши советские граждане, совершенно юные парни заплатили за это своими жизнями. Жаль одно, что напрасно…
***
Поседев не по возрасту рано,Не прожив и полжизни земной,Погибают братья-славянеВдалеке от России родной.
Да возможно ль такое? Возможно ли?Да! Возможно! Сомнений нет!Что с того, что мы мало прожили?!Что с того, что нам двадцать лет?!
Мы порою грубы. Простите.В сердце каждого – свой тайник.Но спросите у нас, спросите —Что мы думаем в этот миг.
В миг, когда еще выжить пытаемся,Замерзая в кровавом снегу,И с последней гранатой взрываемся,Чтоб живыми не сдаться врагу.
И поверьте словам, поверьтеНашим мыслям в последнем бою:Говорят, что за миг до смертиВспоминаешь всю жизнь свою:
Руки матери, запах хлеба.Скрип калитки в ночной тишине.Голубое российское небоВ деревенском далеком окне…
И, проваливаясь, падаешь в прошлоеИ обратной дороги нет!Что с того, что мы мало прожили?!Что с того, что нам двадцать лет?!
Курсант НВВПОУ Л. Молчанов.Февраль 1984 г.Обеденный перерыв xолостяков
Офицерская общага.
Хашимов лежал, закинув ноги в блестящих сапогах на спинку кровати. Подтяжки поверх белой нательной рубашки натягивали подогнанное галифе струной. Китель аккуратно висел на спинке стула.
– Женская красота – страшное дело! Это настоящая ловушка для мужчин! Вот красота цветка – ловушка для насэкомого. Всё это лишь борьба за выживание. Эволюция! Но важно помнить, что водятся такие цветки, которые бац и захлопнулись, только туда насэкомое залетело! Так что Сашка, будь тожа осторожен. Всякие жэнщины водятся. Да?!
– А тебе виднее, какие они водятся, – Тимофеев задумался.
– Да ладно секретничать. Да ладно, ты, маладэц, Сашка! Врэмя здря нэ терял, пока полка нэ было! Ты с товарищами впэчатлениями то поделись, а? Только, что так, начал то за здравие, а кончил за упокой? А? – намерено каверкая слова, Хашимов выпустил струйку дыма.
– Ты о чём всё это? – удивился Майер и, взяв сапожную щётку, принялся начищать сапоги.
– Да, так! Сам знаешь! Что-о? Или уже всё, отцвела капуста, завяли помидоры? – смотрел тот загадочно поверх очков.
– Хашимов! Хорэ курить! И открой окно! Дышать уже нечем! – взмолился с соседней койки Тимофеев.
– Хорошая тёлка!.. Если сам всё, отвял, мож уступыш таварыщам? А-а-а? Ну, ты чё, молчишь!? О товарищах позаботиться не желаешь? – Хашимов встал и выпустил дым прямо в форточку, косясь на недовольное лицо Тимофеева.
– Нэ желаю! – буркнул Майер злобно в ответ. – И вообще, не понимаю, ты о чём? – Майер оторвался от чистки сапог. – И вообще, чья бы корова мычала! Ты сам-то куда там всё бегаешь?
– А ты стрелки-то не переводи! Так что, признаешься, что ли в грехах своих?! А?..
– Мне тебе, Альяр, не в чем признаваться! Ясно? Всё! Закрыта тема!
– Та-ак! И сам не гам, и товарищам не дам! Эгоист! Так что, нэ уступыш?! Так вот!?
– Да так,.. ты что, Хашимов, на всё, что шевелится бросаешься? Успокойся! Везде тебе что-то мерещится.
– Вы, оба! Достали! Дайте поспать! – возмутился Тимофеев и перевернулся к стене, накрыв голову подушкой.
– Ладно, Владик, тебе бы всё дрыхнуть! – махнул рукой Хашимов и продолжал на полтона тише в адрес Майера. – А ты, Сашка, «в мире животных» смотришь?
– А там что, про тебя показывают? – оскалился Майер.
– Дурень! Ты видел, чтобы у зверей в стаях, где-то был один самец на одну самку?
– Ну, где-то видел, вроде.
– Да не видел ты нигде такого! Мужчина – самец, – он от природы «осеменитель»!
– А что насчёт женщин скажешь?
– А что насчёт женщин скажу! Что тут говорить…, женщина она и в Африке – женщина! А знаешь, что отличает женщину от мужчины?
– Известно дело, что! – Майер усмехнулся, скинул сапоги, которые только что полировал вафельным полотенцем, и растянулся на кровати.
– Ну что тебе «известное дело»? Ни черта тебе не известное дело! – Посмотрел Хашимов поверх очков и продолжил через короткую паузу. – Женщина ищет «лучшего мужчину» и это объяснимо, вроде, а мужчина? А?
– А мужчина – «лучшую женщину».
– Не-а! – Хашимов торжествовал. – А мужчина ищет «другую женщину»!
