– Нет!
Панькин это так твердо произнес, что начальник охраны не сдержался и позволил проявиться изумлению на своем лице.
– Не понял, – сказал медленно.
Архитектор не ответил ничего, но в его взгляде легко прочитывалась решимость.
– Тебе невдомек, наверное, каких ты дров наломал, – сказал Виталий, все еще увещевая почти по-отечески. – Тобой недовольны очень. Понимаешь?
Молчание.
– И ошибки свои собственные надо исправлять. Как можно быстрее, пока еще не поздно.
Молчание.
– От тебя никто ничего невозможного не требует. Хочешь завизировать – пожалуйста. Но не сразу. Месяцок времени еще надо потянуть.
Панькин молчал по-прежнему.
– Ты понял меня? Подпись отозвать надо. Временно, на месяц.
– Нет! – сказал снова архитектор и затрясся, словно попал под напряжение.
– Ты боишься, – кивнул Виталий понимающе. – Ачоева боишься.
– Не знаю я никакого Ачоева.
– А кто же к тебе с бумагами приходил?
– Не знаю. Я фамилию не спрашивал.
– Послушай. Если боишься кого-то, визу отзови и уйди в отпуск. На месяц. Уедешь из города, отдохнешь где-нибудь на юге. А через месяц вернешься и завизируешь бумаги – все чин-чином. Но месяц отсрочки нам как воздух нужен.
– Я визу отзывать не буду.
"Его припугнули, наверное, хорошо, – подумал Виталий, – даже сейчас в глазах страх читается".
– Сроку тебе даю сутки, – подытожил Виталий, заметно ожесточаясь. – Если виза отозвана не будет, кто-либо другой ее отзовет.
– Мою визу не отзовет. Не имеет права.
– Твою визу может городской архитектор отозвать.
– Я – городской архитектор, – напомнил Панькин.
– Пока.
– Что, снимут меня? – усмехнулся невесело Панькин.
– Снимать – это долго. Просто другого назначат. Вместо убывшего. Это быстро очень, поверь.
– А я куда же убуду?
– Ты под машину попадешь.
– Я осторожно улицу перехожу, – попытался острить Панькин.
– Все ее осторожно переходят. А смертность на дорогах все равно растет.
Архитектор сильно побледнел.
– В исполкоме сейчас эти бумаги лежат, – сказал Виталий почти равнодушно. – У коммунальщиков, кажется. Я им перезвоню завтра вечерком.
Поднялся и вышел из кабинета, не попрощавшись.
43
Паше место определили в одной из комнат первого этажа. Комнатушка была совсем крохотной, и, кроме Паши, там находилась еще одна девушка. Когда начальник охраны ввел Пашу в комнату и, прежде чем уйти, предложил располагаться, девушка со своего рабочего стола поспешно смела какие-то бумажки и пару фотографий, словно пытаясь их от чужого взгляда уберечь. Потом туфли с видного места убрала, спрятала в шкаф.
– Ты не переживай, – сказал Барсуков, улыбнувшись скупо. – Я ненадолго здесь. И тебя не стесню.
– Ненадолго?
– Меня в охрану переведут скоро. Тебя как звать?
– Рита. А вас?
– Паша. Только давай на "ты", ладно?
– Хорошо.
– Чем занимаешься здесь, Рита?
– По базам данных гуляю, – кивнула она на компьютер.
– Интересно?
– Нет.
– Нет? – удивился Паша.
– Неинтересно, – подтвердила девушка и вздохнула почему-то.
– Зато в игры компьютерные можно играть.
– Можно, конечно. Но и это надоедает.
И в этой комнате жалюзи были опущены.
– Почему окна закрыты? – спросил Паша.
– О, с этим строго у нас сейчас.
– Сейчас? Раньше не было так?
– Не было. Последние недели только.
– Почему?
– Для безопасности.
– Чьей?
– Говорят – общей. Но вообще Подбельского берегут.
– Чтоб не убежал? – пошутил Паша.
– Чтоб не застрелили, – ответила Рита без тени улыбки.
– Ему угрожают разве?
– Напрямую – нет, насколько я знаю. Это из-за последних событий все.
– Каких событий?
– Тех, что с предпринимателями связаны. На них охоту кто-то открыл. А ты что, не слышал разве?
– Нет, – коротко ответил Паша.
– В конторах, подобных нашей, только и разговоров об этом. Все коммерсанты в панике.
Это новостью прозвучало для Паши. Он не знал подробностей.
– Неужели?
– Да. Многие семьи свои из города поотправляли. Некоторые, я слышала, даже дела свои свернули на время.
– На какое время?
– Пока маньяка этого не поймают.
– А он один, этот маньяк? – спросил Паша и замер невольно, ожидая ответа.
– Неизвестно, – девушка пожала плечами. – Никто ведь не видел.
– И нам, значит, опасность угрожает?
Она улыбнулась, качнула головой:
– Нам нет.
– Уверена?
– Говорят, что убивают только тех, кто наверху.
– Убивают феодалов, а деньги раздают бедноте, – сказал Паша понимающе. – Прямо Робин Гуд какой-то.
И опять Рита улыбнулась.
– Да, прямо как в старину, – согласилась она. – Я в детстве про благородных разбойников фильмы любила.
– Одобряешь?
– Что именно?
– Убийства эти?
Она нахмурилась:
– Убийства – нет. Это ужасно.
– Но нас ведь не касается, – возразил Паша беспечно.
– Зло не может не касаться. Его на всех с избытком хватает.
Она была в чем-то права, конечно. Тот же таксист погиб потому лишь, что оказался свидетелем.
– А может, у людей надежда появится, – сказал Паша, нахмурившись. – Кто-то должен зло наказывать.
– Зло не наказывается злом.
"Книжек начиталась, дура", – решил Барсуков, а вслух спросил:
– Ты книжки любишь читать?
– Очень.
– В институте училась?
– Почему училась? И сейчас учусь. В инязе.
– Заочное?
– Вечернее.
– Дневное не потянула?
– Работать надо.
– Деньги? – спросил Паша понимающе.
– Да. Мы с мамой вдвоем.
– А отец?
– Я его не помню даже.
– Умер?
– Почти.
– "Почти" – это как?
– Я не видела его никогда. Он ушел, когда до моего рождения еще две недели оставалось.
– Ненавидишь?
– Как можно ненавидеть человека, которого даже не видела ни разу?
– А я бы не простил.
– А кто нам дал право судить?
– А этого права не надо ждать. Его надо брать и судить, как считаешь нужным.
Рига качнула головой, сказала негромко:
– Давай не будем больше об этом.
Работа у Паши оказалась не пыльная. Виталий Викторович, начальник охраны, снабдил его стопкой книг и журналов по проблемам охранной службы, наказав ознакомиться прилежно. Паша книжки эти полистал и понял, что они его ничему не научат – такие же люди их писали, как и он сам, а в некоторых вопросах он даже опытнее оказался, чем писаки эти.
Сдвинув книжки в сторону, он поболтал с Ритой ни о чем, после чего, заскучав, отправился на осмотр особняка, в котором ему работать придется. На первом этаже неожиданностей не было, но когда Паша наверх по лестнице решил подняться, его остановил возникший из ниоткуда охранник, сказал твердо, даже не спросив ни о чем предварительно:
– Нельзя!
– Я работаю здесь, – попытался втолковать ему Паша.
– Вы не здесь работаете, – охранник за спину кивнул, на лестницу, путь к которой Паше преграждал. – Ваше место в девятнадцатом кабинете.
Номер кабинета он точно назвал, и Паша этому факту поразился неимоверно. Все-таки охрана у них здесь была изумительно поставлена. Он в очередной раз имел возможность убедиться в этом.
44
Подбельского Паша увидел на следующий день. Тот только что в офис приехал и к лестнице шел, сопровождаемый охраной. Вид имел озабоченный, но Пашу, стоящего в отдалении, все-таки приметил, приостановился на мгновение, спросил:
– Как работается?
– Нормально.
– Ты зайди ко мне минут через двадцать. Поговорим.
Он Паше новую работу предложить хотел, похоже. Паша с этим настроением в кабинет Подбельского и шел. Но сейчас события не торопил нисколько, видел, что все продвигается так, как ему, Паше, надо. Охрана, уже предупрежденная, видимо, Пашу пропустила безропотно.
– Я спросить тебя хотел, – сказал Подбельский негромко, оторвавшись от бумаг.
Паша на него глаза поднял, изображая внимание и готовность отвечать.
– В психушку ты за что попал?
Сердце Пашино оборвалось и рухнуло куда-то в бездну. Он сказать что-то хотел, но лишь шевельнул губами по-рыбьи безмолвно – и все. А Подбельский смотрел на него по-прежнему вопрошающе.
– Это давно было, – пробормотал Паша и сам понял, как глупо его слова прозвучали.
– Я знаю, – кивнул Подбельский. – В армии еще. Но все-таки – за что?
Они многое знали о нем, оказывается. Проверяли, что ли?
– Так надо было, – сказал Паша.
– Кому?
– Ну, не знаю, как сказать. Мне было надо. Командирам моим.
– Для чего?
– Чтоб в тюрьму не попасть.
Подбельский на него смотрел исподлобья. С холодком во взгляде, отстраненно как-то. Паша понял вдруг, что его работа здесь окончена, не успев начаться. Не поправить уже ничего. И заново не слепить. Разбилось.
– За что же тебе тюрьма грозила?
– Я типа одного покалечил, – сказал Паша неохотно.
– Сильно покалечил?
– Вторая группа инвалидности.
– Ого! – все так же холодно сказал Подбельский. – И за что ты его так?
