имею, а это так, маленький бонус.
— И зачем вам был нужен я?
Аскар похлопал Томаша по плечу.
— Понравился ты мне! Я людей сразу вижу — как насквозь! С некоторыми и говорить-то не хочется. А ты человек хороший, это заметно. К тому же ящик двадцатилетней купил. А это недешёвое удовольствие.
На этом их сотрудничество не закончилось. Томаш и правда не понимал, зачем Аскар таскает его с собой, хотя подозревал, что в случае какой-нибудь несвоевременной проверки с лёгкой душой повесит на него всех собак.
Они хорошо ладили, Томаш любил поболтать с Аскаром за стаканчиком тинктуры, а тот с удовольствием травил байки о своих то ли надуманных, то ли чрезмерно приукрашенных приключениях. Когда корабль стоял в Аль-Сальме, Аскар частенько пропадал — иногда на день или два, — и другие члены экипажа шутили, что их доблестный капитан отправился на встречу к очередной «шармуте». Хотя Томаш бакарийского не знал, перевод ему не требовался.
После второго полёта Аскар уже отдал Томашу четверть заработка, потом — половину. Шесть бутылок превратились сначала в дюжину, а затем в четыре ящика. Больше четырёх они никогда не брали, прибыль делили поровну, а со временем Томаш стал и правда выполнять кое-какие обязанности техника. Правда, по-прежнему без зарплаты.
Летал он с Аскаром несколько лет. Их скромные приключения с контрабандой могли бы продолжаться куда дольше, но однажды Аскар заявил, что улетает по каким-то страшно важным делам на Бакар — на межпланетном лайнере, как пассажир, — да так и не вернулся.
Это его внезапное исчезновение ударило по Томашу даже сильнее, чем смерть отца. Он чувствовал себя так, словно споткнулся и упал на ровном месте — всё только успело наладиться, он почти жил в космосе, подружился с командой, стал потихоньку разбираться в технике и даже научился писать простенькие полётные программы. Впереди их ждали миллиарды миль звёздной пустоты, пусть даже и летали они, как заведённые, между двумя ненавидящими друг друга планетами.
Но Аскар взял и не вернулся.
Томаш долго ломал голову над тем, что могло с ним произойти — не бросил же он собственный корабль и команду, чтобы сбежать на Бакар. Аскар мог повздорить с перекупщиками, его могли убить. Томаш раскопал всю информацию о пассажирском рейсе, которым Аскар улетел с Литии — лайнер успешно приземлился, Аскар числился среди прошедших таможенный контроль пассажиров — и после этого всё, тишина. Как будто его друг вышел из космопорта и растворился в воздухе.
По законам Литии человек, пропавший без вести за пределами планеты, считается умершим спустя пять тысяч стандартных часов. Наследников у Аскара не было, его старую тарку под названием «Вечный странник» выставили на продажу, и Томаш, не желая расставаться с кораблём, выкупил его, оформив в банке грабительский кредит. Все старые связи на Бакаре он сохранил, правда, на Литии дела с ним вести никто не решился — фермы, где выращивали органические материалы для печати, новый контракт с ним не заключили, а прежняя команда разбежалась, как крысы с корабля.
Но Томаш собрал новую.
На Литии он после этого долго не задерживался — закупка тинктуры много времени не занимала. Первые годы он регулярно навещал колумбарий, но потом вдруг перестал чувствовать с покойным отцом какую-либо связь. Как будто и не отец он ему был вовсе. Как будто внутри Томаша что-то умерло. Лития уже не была ему домом — домом, настоящим любимым домом, стали тесные отсеки на старом корабле.
Вместо медицинской органики Томаш возил литийские сувениры. Прибыли они не приносили никакой, поэтому вместо четырёх ящиков тинктуры приходилось брать пару дюжин — иначе не получалось даже оправдать затраты на полёт. Сбывать такие большие партии было непросто, Томаш работал уже с целой ордой перекупов, и «Припадок» торчал в Аль-Салиме неделю, а то и две. Впрочем, внимания на них по-прежнему не обращали — слишком уж мелкая птичка. По крайней мере, пока не началась война.
Томаш и сам не понимал, почему всё это вдруг полезло ему в голову. Он ворочался на кровати, а сердце взволнованно ёрзало в груди.
Сон не шёл.
Томаш достал из кармана головизор — тот умел подключаться к капитанскому терминалу и считывать показания со всех корабельных сенсоров. Перед ним появилась сверкающая глянцем голограмма «Припадка», который, по странной прихоти проектора, покачивался из стороны в сторону, как воздушный корабль. Генератор выдавал сто процентов мощности, все системы работали штатно, даже гравы перестали дурить, и в логи за последний час не упало ни единой ошибки. Томаш усмехнулся, подумав, что после заключений в начале полёта «Припадок» решил притвориться пай-мальчиком и работал так слаженно и чётко, словно несколько дней назад вышел с верфи. По крайней мере, до следующего импульса, когда скрежет усталого металла и треск переборок как нельзя лучше выдадут реальный возраст корабля.
Проверять что-либо через головизор не было никакой нужды — Насир с Ладой дежурили в рубке и, что называется, держали руку на пульсе, — однако спать Томаш не хотел, принимать снотворное — тоже, и в итоге сидел на кровати, подобрав под себя ноги, как бакарийский монах, и игрался с голограммой собственного корабля.
Он схватил её двумя пальцами и покрутил вокруг оси. Голограмма весьма отдалённо передавала состояние внешней обшивки, но даже по ней было видно, как сильно пострадал за долгие годы корпус. Подпалины, трещины, широкие проплешины от выгоревшей брони — «Припадок» выглядел неважно, когда Томаш его только купил, а теперь и вовсе напоминал боевую тарку, которая чудом выбралась из смертельного сражения, получив множество травм и шрамов. Двенадцать миллионов от Айши позволят купить новый корабль — полностью новый, без единой царапинки — и летать на нём до конца жизни.
Томаш переключился на космическую карту. Перед ним вырос световой шар, размеченный координатной сеткой, внутри которого пульсировала тусклая искорка «Припадка». Томаш поменял настройки, и сотканная из тончайших нитей сфера превратилась в огромный тор — так проектор визуализировал полётный коридор, будто они, как запертый в колесе зверёк, всё время движутся по кругу. Зарделась огненная полоса — кровоточащая прореха в торе. Томаш усмехнулся. Следы от невидимки уже перестали удивлять. К тому же данные с главного терминала из-за старой сбойной сети поступали с большими задержками, и от визора было мало толку — иногда он каким-то чудом показывал то, что и вовсе происходило несколько часов назад.
Томаш уже собирался убрать визор, как тор вдруг яростно замерцал, и его насквозь прошила синяя нить. Это означало только одно — через полётный
